«Огромное количество людей вообще перестало ездить за границу вдруг»

Вы сейчас говорили по телефону с Катей, вашей дочерью. Как обстоят дела с ее бутиками на Украине?

А. В. Давайте не будем говорить об Украине. Давайте говорить о ЦУМе и о бизнесе здесь.

Какова сейчас стратегия вашей компании?

А. В. У нас серьезная команда, мы еженедельно и ежемесячно придумываем что-нибудь интересное для наших клиентов. Да, топовый клиент во всем разбирается быстро, в том числе в моде. Но когда паника в стране, всем людям становится страшно, они не знают, что будет завтра. Это время нужно пережить. В декабре люди старались избавиться от обесценивающегося рубля и пошли покупать. У нас отлично продавались шубы, ювелирные украшения. Это тяжелое, но очень интересное время. Мы в прошлом сентябре первый раз сделали европейские цены на аксессуары, затем на детскую одежду и обувь, а весной понизили цены на 15% в связи с укреплением рубля. Теперь нашему клиенту не нужно никуда летать.

Многим людям уже нельзя выезжать.

А. В. Не все люди — чиновники. Масса людей, которые могут сесть и поехать. Это не только чиновники. Но огромное количество людей вообще перестало ездить вдруг. Мне сказали, Gallery Lafayette потеряли 4% от оборота из-за отсутствия русских клиентов. Продажи наших аксессуаров выросли где-то на 30–40%, так как в ЦУМе и в ДЛТ представлен лучший выбор и привлекательная цена, когда все остальные магазины, в общем, переживали кризисную ситуацию.

Из ЦУМа ушел покупатель со средним доходом? Насколько он важен для компании?

А. В. Я бы так не сказала, не ушел. Потому что в ЦУМ может зайти любой человек по разным причинам. В бутике больше внимания, и это не для всех комфортно. Придя в ЦУМ, можно часами ходить и нюхать духи, мазаться кремами и выбрать себе помаду или какой-то аксессуар, провести здесь день и пойти пообедать. Тем и хорош department store. Сюда можно просто забежать. Приходит мужчина купить носки, вспоминает, что и галстук нужен — у всех семейные мероприятия, дни рождения. И как бы ни было тяжело, проходит пара недель — и мы привыкаем к любой ситуации, а жизнь продолжается.

Но ведь пиар европейских цен имеет и обратную сторону. Швейцарские цены на часы и драгоценности привлекли в прошлом году внимание таможенников, были проверки, а в прессе появились публикации о нелегальном ввозе. 

А. В. У нас одна из лучших компаний на мировом рынке. Мы ввозим все товары официально. Всегда есть враги, есть наговоры. Товар идет напрямую от поставщиков, происходит оплата, прием, растаможивание, доставка, и лишь тогда он появляется на прилавках. И по-другому не может быть!

У вас обширный список ювелирных брендов, но сейчас появилась своя собственная ювелирная коллекция Mercury. Чем это продиктовано? 

А. В. Сделав свою линию, мы можем делать все, чего, мы считаем, нам не хватает. А всегда чего-то не хватает. Мы сейчас запускаем собственную линию меховых изделий. Пришло время, когда наша компания тоже решила себя проявить. Я уверена, что мы займем достойное место.

А потребности отдохнуть нет?

А. В. Очень большая потребность отдохнуть! Я каждый год говорю, что в следующем буду работать меньше, уходить из офиса до восьми, буду ходить в театры три раза в неделю. Клянусь моим подружкам. Но куда бы меня ни пригласили, я прихожу последняя, у меня пропадают билеты, и я все время с этим борюсь. Я улетела на fashion week в Милан, это было 17 января, а вернулась 10 марта: полетела в Нью-Йорк, потом в Лос-Анджелес — не была там лет восемь. А тут еще и Том Форд пригласил. Он делал большое fashion-шоу перед церемонией вручения «Оскара». Ну, я подумала, что раз я в Нью-Йорке, надо слетать. Все дни, которые были вроде бы свободны в Милане, в Париже, заполнились работой, и отдохнуть так и не удалось.

То есть после того как вы победили рак, в вашем стиле жизни ничего не изменилось?

А. В. Нет, вы знаете, ничего не поменялось, к сожалению, кроме одного. Когда это произошло со мной и я долго боролась с болезнью, то клялась Богу: «Дай мне еще один шанс, и я буду делать все по-другому!» И я благодарна ему, что он меня услышал. Конечно же, я стараюсь следовать своему обещанию, чтобы он на меня не разозлился. Я прошла много химиотерапии, которая помогла бороться с болезнью. Но химиотерапия и лекарства полностью разъели мой организм. Я пять лет боролась с раком, и это была непростая борьба. Это как в бизнесе: ежеминутная, ежедневная борьба. И никто, кроме меня, не знает, как тяжело мне это дается. Но я счастлива и благодарна, что жива. И конечно же, поправившись, я никогда об этом не забываю.

Какие эмоции вы испытали, когда прозвучал диагноз?

А. В. Ужасные! Необъяснимые. Здоровый человек узнает вдруг, что он смертельно болен. Это самая страшная вещь, которая может произойти. После этого нет никаких вещей, которые вы не можете преодолеть. Что касается меня, знаете, честно могу сказать, что я как-то совершенно не раскисала. Сначала не восприняла всерьез. Потом пошли вопросы: «Почему это случилось со мной?» Стала лечиться. Сначала в России, потом еще год в Израиле. Потом улетела в Нью-Йорк. И я очень благодарна врачам в Нью-Йорке, потому что, считаю, если бы я не попала туда, не осталась бы жить.

После этого вы стали говорить, что работать не на себя, а в компании — это значит иметь тыл?

А. В. Нет, не так я говорила. Я сказала один раз в интервью, что большая разница — работать на себя и работать на компанию. Работая на себя, есть возможность передать свое дело детям и внукам, а из компании, на которую ты работаешь, когда-нибудь нужно уйти. Но на эту компанию я работаю с 1993 года и всегда работала с той же силой, будто это моя компания.

Но вы все-таки называете совладельцев Mercury Леонида Фридлянда и Леонида Струнина «мои хозяева».

А. В. Потому что у меня есть два хозяина, два мужчины. Я называю их «мои боссы», когда представляю. Они смеются, потому что мы вместе уже так много лет и я старше их, это для них даже как-то неудобно. Я не чувствую себя наемным работником или человеком, который может перейти в другую компанию. В этой компании все зависит от меня, и я несу ответственность.

О вашем чутье ходят легенды. Нет ли опасений, что в какой-то момент оно вас покинет?

А. В. Интуиция не может уйти, а с интуицией и с возрастом приходит опыт. Мне 57 лет уже будет, из которых я не работала первые 17 лет, всю остальную жизнь я работаю в одном и том же бизнесе. Поэтому интуиция у меня есть, и она с каждым годом только развивается все сильнее и больше. И со мной сейчас уже мало кто спорит, потому что доказано, что у меня есть чутье.

pagebreak

Когда Mercury начиналась, полагаю, вам намного больше всего приходилось делать своими руками. По мере роста компании возникала необходимость научиться делегировать полномочия. Были ли у вас с этим сложности?

vrezka

А. В. Когда мы строили наш первый магазин, торговый дом «Москва» на Кутузовском проспекте, я полностью занялась строительством и для меня это все было ново и очень тяжело. Девяностые годы, архитектор-итальянец, на каждом шагу мне говорили: «Нет, это невозможно. Это нельзя сделать, это не отмывается». Я брала тряпочку, и у меня быстренько отмывалось. Поэтому первое время я учила людей просто работать, продавать, общаться с клиентами, быть доброжелательным, прививала любовь к моде, учила высокому сервису. Работать в магазине стало престижно. В мою молодость работать в магазине было не солидно. Мои родители такого бы не поняли. А сегодня это, наоборот, красиво, и многие стремятся стать частью этого мира.

Насколько важны для вашей компании эксклюзивные права на бренд?

А. В. Мы все боремся за эксклюзивные права, если у нас есть эксклюзивная марка — это повод привести клиента к себе. И конечно, все department stores по всему миру борются за эксклюзив. Вот у нас был коктейль по случаю приезда обувного дизайнера Джанвито Росси, и я могу рассказать на примере. Когда открылся ЦУМ, мы хотели Sergio Rossi, но не могли, потому что эксклюзив был у Араса Агаларова много лет. И, я помню, Серджио Росси мне позвонил и сказал, что его сын Джанвито начал делать свою линию. Я никогда, даже сегодня, не устаю обходить все новое. Я иду вперед, наравне с молодежью, я знаю все самое новое, и я уже там первая. И это тоже часть моей репутации. Когда я приехала и посмотрела, что делает Джанвито, я дала ему самый большой заказ, он сам это вспоминает. Вы не представляете, как мне был благодарен Серджио Росси! Ну вот как родители рады успехам своих детей. И с тех пор Джанвито стал очень популярен, и его обувь для всех возрастов, для всех размеров — самая удобная, носибельная. Сейчас я его умоляю сделать детскую линию и тоже хочу эксклюзив. И даю ему карт-бланш.

А много ли на свете дизайнеров, которым вы говорили: сделай мне такую-то линию?

А. В. Практически все. Когда я начала работать с Доменико Дольче и Стефано Габбана, был 1993–1994 год, это были два молодых человека. И мой первый заказ был 20 000, потом 50 000, потом 100 000, потом 250 000. Они восхищались красотой русских женщин, нашей женственностью и элегантностью и многое делали для нашего рынка. Помню, я приехала в Loro Piana, и там все было такое очень классическое. Но кашемир такого высокого качества, будто бы до вас дотрагивается младенец. И мы вместе с Серджио Лоро Пьяна шили пальто, которое сегодня стало самым знаменитым. Я всегда говорила, что дизайнеры очень часто черпают свои идеи в общении с людьми.

Нет ли у вас опасений, что еще сезон-другой — и возле ЦУМа будут просто стоять люди в серых плащах и посматривать, кто сюда заходит, выходит?

А. В. Нет, мы перешли ту границу, когда можно вернуться обратно. Я выросла в советское время, и мой занавес открылся для меня в 1976 году. Я росла в тяжелое советское время и не считаю, что оно было хорошим — ни для меня, ни для моих родителей.

С материальной точки зрения ваша семья чувствовала себя очень неплохо.

А. В. Мы чувствовали себя неплохо только потому, что нарушали все правила. И каждый день за это нарушение можно было сесть на всю жизнь в тюрьму. Поэтому радость была очень кратковременной, все скрывали все. Мы не хотели быть равны, мы хотели жить, как мы хотели, и отвечать за это. Мы хотели быть людьми — больше учиться, больше работать. У нас не было свободы, и мы уехали из страны, потому что страна не оправдала доверия моей семьи, члены которой отдали свои жизни за эту родину. Я питерская и выросла в семье, в которой половина родственников погибла на войне. Мои бабушка с мамой прошли всю блокаду. У дедушки все три сестры вышли замуж в 18–20 лет, а к 25 годам все были вдовами. Мой папа был ранен много раз. Бабушка всегда говорила: «Главное, чтобы не было войны, а все остальное можно пережить». Поэтому 9 Мая для нашей семьи — самый главный праздник.

Насколько вы вовлечены в жизнь еврейской общины и насколько это важно для вас?

А. В. Я выросла в очень традиционной еврейской семье. Я не понимаю тех людей, которые говорят: «У нас в семье скрывали, что евреи, меняли фамилии».

Ходят легенды о банках с огурцами и другими соленьями, которые некоторые счастливчики получают к праздникам. Вы сами это делаете?

А. В. Да. У меня хобби. Смотрите, у меня много хобби. Я люблю шить, люблю рисовать картины. Акварелью, маслом, как угодно! Пару картин своих даже когда-то продала. У меня есть определенные таланты, я очень люблю готовить, принимать людей, накрывать стол. Понимаете, я женщина, которая любит свой дом, а дома бываю очень редко, и те минуты, когда я дома, хочу заниматься им. Я просто люблю жить.