«Греки научили мир красоте. Иудеи — нравственности. А японцы — дешевизне», — написал Герберт Уэллс в 1898 году. Как же он был не прав. На такую мысль писателя натолкнули все эти рисовые экраны, заменяющие стены в японских домах, и рисунки суми-э, сделанные тушью на бумаге. Именно на примере суми-э проще всего объяснить, в чем суть философии дзен.
В ее основе лежат два принципа, непонятных христианину с его постулатом свободной воли. Первая идея в том, что в любом процессе человек — не только актор, так сказать демиург, но и один из равноценных инструментов самого процесса. В создании рисунка суми-э художник не более важен, чем бумага, кисти и краски. Все должно быть тщательно подобрано в зависимости от желаемого результата. Чуть пожиже развел тушь — и талант уже не спасет, получится какая-то ерунда. И опять же, что для западного человека странно: японец эту ерунду не выбросит.
Потому что второй принцип гласит: все, что появилось в мире дзен, остается в нем навсегда. Все одушевленное и неодушевленное постоянно друг с другом взаимодействует, и из этого взаимодействия и складывается реальность. В ней есть свое место и неудачным рисункам, и шедеврам, и даже умершим и нерожденным. Такой жуткий мир постоянного бытия. Осознав его, можно лучше понять классические японские фильмы ужасов — все «Звонки», «Проклятия» и особенно «Пульс», которые теряют смысл в западных ремейках.
Философия дзен не предполагает попытки и исправления. Зато она учит долгой и вдумчивой подготовке. Семь тысяч раз отмерь и отрежь одним движением — так могла бы звучать известная пословица в интерпретации дзен.
Понятно, почему часовое дело пришло в Японию очень поздно, только в конце ХIХ века вместе с другими западными ценностями, импортированными во время реставрации Мейдзи. Хотя бы потому, что японцев долгое время вполне устраивали собственные часы, так называемые вадокей. Они не отличались особой точностью в минутах, но вполне годились для планирования повседневных дел и были достаточно примитивны в производстве. Технический прогресс исторически не вписывался в ментальность дзен-буддизма и синтоизма. Восточные люди в принципе не из тех, кто постоянно рвется улучшать хорошее.
Даже старейшая японская часовая компания, открытая в 1881 году в Токио 20-летним Кинтаро Хаттори, поначалу специализировалась не столько на собственном производстве часов, сколько на закупке швейцарских и американских хронометров и их ремонте.
Импульсом для развития собственного часового дела для японцев послужила, как нетрудно догадаться, тотальная милитаризация страны в начале ХХ века. Часы в то время приравнивались к необходимой спецтехнике, без них не воевали. А уже из армейской экипировки часы шагнули в массы, став любимым аксессуаром каждого горожанина. Обеспечением граждан отечественными хронометрами занимались в основном две компании, частная и государственная. Первой стала как раз фирма Кинтаро Хаттори, в 1892 году сменившая имя на Seikosha («дом точности»), а затем и вовсе сократив его до Seiko. Первые наручные часы Laurel фабрика Seikosha выпустила еще в 1913 году, а в 1924-м циферблат впервые украсил бренд Seiko.
Вторая компания появилась в 1918 году на базе Токийского НИИ часов. В 1924 году НИИ представил свою первую карманную модель, а в 1931-м — первые наручные часы. Годом раньше, чтобы привлечь граждан к своей продукции, институт зарегистрировал торговую марку Citizen, то есть «гражданин». Считается, что название предложил сам мэр Токио.
Модели Seiko, Citizen и других небольших производителей довоенного периода, по сути, представляли собой кальку с европейских хронометров. Этим объяснялись и латинизированные надписи на циферблате. Вот только ни дизайн, ни качество, ни точность хода никак не могли конкурировать с западными образцами.
Возможно, японское часовое дело так и осталось бы на периферии истории, если бы не знаменитое «экономическое чудо», начавшееся в 1950-х годах, которое подарило миру еще одну философию. Настоящий дзен нового времени. Имя ему — кайдзен, принцип управления производством, который в 1980-х годах стал известен как «тойотизм».
Он основан на уважении интересов клиента в первую очередь (да, полвека назад этому людей еще надо было учить), постоянном совершенствовании, но очень маленькими шагами (подготовка и еще раз подготовка!) и закреплении каждого успешного шага созданием нового стандарта.
Вот, собственно, и весь секрет высококлассной японской техники, начавшей завоевывать мир в 1960-х годах. К этому направлению относятся и часы, хотя в их развитии опять проявилась своя «дзенская» специфика.
Дело в том, что главный приоритет развития экономики по плану, предложенному в 1949 году премьер-министром Хаято Икэда, отдавался химическим и электронным направлениям. В том же году молодой инженер Тадао Касио представил свое первое изобретение — электромеханический калькулятор, что почти сразу сделало фирму Casio, которую он открыл вместе с братьями, лидером в области электронных бытовых инструментов. Часы у Casio, естественно, тоже долгое время были только электронными, с калькулятором и прочими полезными функциями, а в 1983 году компания представила революционный «неубиваемый» концепт G-Shock, прообраз всех современных спортивных гаджетов.
Еще в 1980-х годах Seiko выпустила первые часы-телевизор
Seiko долго и вдумчиво экспериментировала с кристаллами кварца, пока в 1969 году не выпустила первые в мире кварцевые часы Astron. В 1976 году Citizen, уже принадлежащая частным инвесторам, выстрелила собственной технологией Eco-Drive, сочетающей кварцевый генератор с солнечной батареей. Японские марки первыми представили часы со светодиодами и ЖК-дисплеями. Еще в 1980-х годах Seiko выпустила первые часы-телевизор. Но что касается классической механики, то буквально до недавнего времени японцы ее... тщательно скрывали от гайдзинов (иностранцев).
Наиболее характерна история Grand Seiko, премиальной коллекции Seiko, превратившейся в 2017 году в отдельный бренд.
Сразу после войны глава компании и внук основателя Седзи Хаттори задумался о том, чтобы создать наконец реального конкурента швейцарским часам. Появлялись такие проекты, как King Seiko и даже Lord Marvel, а первые часы под названием Grand Seiko были созданы в 1960 году. Впрочем, они не сильно отличались внешне от эрзаца «патек-вашерон». Так было, пока за новые часы не взялся Таро Танака, пришедший на работу в Seiko сразу после окончания школы дизайна в Тибе. Он продемонстрировал абсолютно дзенский подход, не просто нарисовав новые часы, а создав их с нуля, просчитав с высокой точностью каждый элемент: от диаметра механизма до угла граней корпуса. Причем, как и положено последователю кайдзена, еще в 1961 году он собрал все наработки и переписал их в четкие правила, которые назвал «Грамматикой дизайна Seiko». С тех пор мастера, делающие Grand Seiko, ни на шаг от них не отступают.
Но до 2011 года все это знали только самые продвинутые коллекционеры и гости Японии: купить Grand Seiko за пределами страны было нельзя, как, впрочем, нельзя до сих пор купить модели другой престижной коллекции — Seiko Credor. С ней связано еще одно интересное заблуждение относительно японской механики.
Когда в 2016 году Seiko показала свой первый турбийон Credor, многие сгоряча окрестили его «первым японским турбийоном». Между тем еще в 2005-м часы с турбийоном начала выпускать японская марка Kentex, основанная в 1998 году Кендзи Хасимото. А в 2012-м независимый мастер Хадзиме Асаока дебютировал на выставке в Базеле с моделью Tourbillon#1, созданной с нуля, без базового калибра. Через год Асаока стал героем часовых изданий с новой вариацией Tourbillon#1, придуманной вместе с художником Такаси Мураками, который изобразил два черепа с цветами в глазницах и надписью Death Takes No Bribe — «Смерть взяток не берет».
Так что японцы вовсе не стремятся научить мир дешевизне, а, наоборот, все красивое и дорогое прячут подальше от чужих глаз. Просто в Японии тщательно продумывают каждый шаг, чтобы не нарушать гармонию мироздания.