Мне тяжело вспомнить, когда я себя впервые ощутил мусульманином, просто я родился и рос в семье, где религия — это часть жизни и воспринимается как естественное существование человека. Я родился в городе Орджоникидзе, сейчас он называется Владикавказ. Это был пригородный район Северной Осетии, я жил там до 17 лет, пока не переехал в Москву.
У нас в регионе, в нашем народе религия сохранялась в самые сложные времена, ни сталинские репрессии, ни коммунистическая идеология не смогли этого нарушить. Я знаю, что в некоторых регионах и народах было ослабление традиций. У ингушей такого не случалось, наоборот, я бы даже сказал, чем сложнее была ситуация, тем крепче религия. То есть я жил в среде, где все молятся: в моей семье, соседи, знакомые и вообще все люди, которых я знал. Как вы знаете, мусульманин должен молиться пять раз в день. Мне даже казалось, что люди, которые нарушают правила, скорее исключение, такие белые вороны.
Совершать обряды тогда было непросто. Мечетей не было, я помню, как мой отец далеко ездил в молельные дома, где люди собирались, как в мечети, по пятницам. Он ездил в другой населенный пункт, километров за тридцать от дома. Но традиции тем не менее соблюдались. Конечно, больше старшим поколением, все-таки у нас было ощущение, что мы еще молодые, а вера требует возраста. Но молился я всегда и пост соблюдал свято. Это нетрудно, это просто надо иметь настрой, понимать, что надо, что это польза, и тогда все получается — не мучение получается, а, наоборот, в некотором смысле даже праздник. Трудно голодать, просто не есть, а если не есть со смыслом, когда у тебя нет сомнений, когда мысли твои верно настроены на то, что пост — это праздник, все это нетрудно.
Самое сильное детское впечатление — от праздника в честь окончания Рамадана. Трехдневный праздник, даже в советские времена люди умудрялись прогуливать работу и как-то отмечать. Мы детьми собирались стайками и ходили по дворам с поздравлениями, и нам выносили конфеты, орехи, сладости, в то время это не всем было доступно. Ну и сам процесс поздравлений был веселый — настоящий балаган, 10–15 человек, шум, гам, хозяева предлагают зайти, покушать. От приглашений мы отказывались, а вот сладостей набирали полный пакет. А юношам чуть постарше, если они приходили с поздравлениями в семью, где есть девушка, и эта девушка дарила платок, это считалось уж совсем элитным подарком. Кто совсем постарше, те уже ездили в другие села, города, обязательно ведь всех надо объехать за эти три дня, всех поздравить. Причем до сих пор есть традиция — можно зайти к абсолютно незнакомым людям и поздравить их с окончанием Рамадана. Всегда открыты двери, накрыты столы, даже не один стол, а в разных комнатах столы, чтобы люди разного возраста чувствовали себя комфортно. Отдельно столы для людей постарше, отдельно — для молодых. Три дня открытых дверей получается.
Это естественное состояние для мусульманина — помогать общине. Для человека, у которого есть возможность это сделать, это долг. И вообще считается, что это особая благодать — построить дом всевышнего или принять в этом участие, пока эта мечеть стоит, все время будут капать тебе очки за это дело. Это одно из богоугодных дел. Да, я много помогал — и на Камчатке помогал, и во многих других регионах. В России 20 млн мусульман, предпринимателей на такое количество не так много, когда ты появляешься в орбите, естественно, к тебе обращаются за помощью. И по поводу мечетей и медресе бывает нужна информационная помощь — что-то надо напечатать.
Есть особая мечеть там, где я родился, в пригороде Орджоникидзе, в поселке Карца. В 1992 году был конфликт в пригородном районе, мечеть разбомбили, расстреляли, уничтожили. После войны я ее восстановил, построил мечеть и медресе, она и сегодня работает, существует. И местные жители в благодарность назвали ее именем моего отца. Это приятно, это их инициатива была. Да, эта мечеть мне ближе всех.
В Мекке я впервые оказался в 1999 году, на Новый год, наступал 2000-й. Если говорить откровенно, меня уговорил приятель. Мне тогда казалось, что я еще не совсем готов. Но так получилось, что образовалась компания, мне предложили, я сомневался, они настояли, и я решил: почему нет, поеду. Теперь я понимаю, что был уже вполне взрослым человеком и мне только казалось, что я не готов. Я ошибался, сейчас я понимаю, что ошибался. На тот момент я уже изъездил весь мир. Тяжело назвать место, где я не был. И мне казалось, что я видел самые красивые места, все, что может быть: и природу, и дворцы. Мне было любопытно, чем же меня там можно удивить, я очень много раз слушал о том, что это место самое лучшее.
Уже в самолете меня охватило какое-то непонятное волнение. Я даже объяснить это не могу. Я думал, что Саудовская Аравия — богатая страна, думал, что там мрамор везде, золото, фонтаны, все, что бывает в восточном стиле. Мы вошли в аэропорт, а там не то что мрамора нет — духота, кондиционеры не работают, не очереди даже, а толпа, которая пытается прорваться на паспортный контроль, чемоданы, беспорядок, все вперемежку. Но я с удивлением обнаружил, что меня это не раздражает. И когда мы вышли из аэропорта и сели в такси из Джидды в Мекку (час-полтора езды, если не ошибаюсь), этот отрезок пути я проехал как будто в гипнотическом состоянии. Мы там провели около двух недель, и все как будто перестало иметь значение — работа, бизнес, родные, вообще вся жизнь, которая была до этого, как будто стерлась. Сама обстановка, сама аура места удивительная. Ощущение, будто ты в воде, воздух густой, насыщенный — вот такое состояние. И я понял, что это место, к которому невозможно остаться равнодушным.
Физически во время умры было сложно. Мы специально поехали в последние 10 дней Рамадана, это время считается самым благодатным, все пытаются туда попасть. Вы знаете, что в Мекке молятся круглый год, круглые сутки, молитвы не останавливаются ни на секунду. Но именно в эти последние 10 дней Рамадана — просто толпы. Мы поселились в хорошей пятизвездочной гостинице, где практически только переодевались, потому что на Рамадан молитвы нужно совершать с вечернего намаза и практически до утра, и это серьезная физическая нагрузка — молитва длится с 8–9 вечера до 4–5 утра. Мы любили подниматься на верхний этаж, где молиться можно было под открытым небом. Это особое ощущение, небо особенное, ветер добавляет эмоций. Но по ночам там часто ливневые дожди. И когда ты стоишь в луже воды на мраморном полу, сверху дождь, не дождь даже, а тропический ливень, и еще ветерок — просто насквозь промерзаешь. Я помню, как у меня ноги замерзали выше колен, я стоял и думал, что утром не встану, у меня однозначно будет воспаление легких. К удивлению, я даже не простудился. Действительно, какое-то чудо! Или психологический настрой такой был. Один мой знакомый, когда его попросили описать, как там было, он пытался долго придумать слова, а потом просто закричал: «Ааа!!!»
В хадже я был в прошлом году, это обязательное действие для каждого мусульманина, кто может себе это позволить и кому позволяет здоровье. В прошлом году я уже сделал это сознательно, сам решил, что должен идти. К этому моменту я собирался поехать в хадж уже лет пять, но все время что-то мешало. А тут спланировал. А перед отъездом за разговором, за чаем, где был и муфтий Ингушетии, и глава республики Евкуров, когда речь зашла, я рассказал, что еду в хадж через Москву. А они меня убедили: зачем через Москву, давай вместе с нами, со своим народом, со своими людьми. И мы поехали, я очень рад, что так и получилось, потому что было интересно, насыщенно.
У нас была забавная история. Мы были в долине Мина — это первый этап хаджа, следующий — стояние у горы Арафат. Потом символический этап: забивание Сатаны семью камнями. Так вот в долине Мина было много мусора, и мы предложили его убрать, чтобы чисто было. На следующий день мы отправились на стояние. У горы Арафат — миллионы людей. На следующее утро, когда все разъехались, мы купили целлофановые пакеты, совки и вывезли несколько грузовиков мусора. На это место даже приехала полиция — все были очень удивлены, за всю историю этого места там такого не было.
Я не могу сказать, что хадж — это непреодолимое испытание для обычного здорового человека. Да, жарко немножко, есть нагрузки, ходить надо много, бытовые условия скромные — надо жить в палатках. Но ничего такого сверхъестественно тяжелого нет, особенно если ты идешь осознанно, настроен на то, чтобы это пройти, понимаешь, что это твоя обязанность, тебе за это будет воздано. Если ты в это веришь, все остальное пустяк.
Россия — одна из стран, самых терпимых к другим религиям, конфессиям, здесь уживаются три основные авраамические религии, и буддисты, и даже секты здесь себя прекрасно чувствуют. Терпимость российского народа — это, мне кажется, исторически обусловленный факт. Но, к сожалению, есть силы, какой-то процент населения, которые настроены враждебно. Они есть и среди русских, есть и среди нерусских, кавказцев. На мой взгляд, это заблуждающиеся люди, они борются за чистоту… И это уже где-то граничит с нацизмом, неважно, кто это делает, — немцы или кавказцы, или русские, любая другая нация. Это полнейшее невежество. Люди инертны, их часто пугают бытовыми неудобствами, их легко взбудоражить. Людей часто провоцируют, выводят на улицу в политических интересах.
Я не думаю, что в нашей стране это настолько запущенная проблема, что с ней нельзя справиться. Основная масса людей терпимы друг к другу, к религии. И я не всегда был политиком, я с 17 лет живу в Москве. На своем примере могу сказать: я не сталкивался с проблемой национальности, религии. Я и учился здесь, и бизнесом занимался, и политикой, и я этого не ощущал. Часто это зависит не только от противодействия, но и от тех, кому противодействуют. Есть такая проблема. Если ищешь какие-то пути тернистые, наверное, ты их получишь.
Что касается мечетей, тема злободневная, интересная. На мой взгляд, и власти Москвы, и население должны быть заинтересованы в их строительстве. Сегодня в Москве пять мечетей. На праздники, особенно большие, такие как Рамадан, Курбан-байрам, собираются люди, перекрывается движение, на улице стоят, мерзнут, мешают тем, кто живет вокруг. Если бы в каждом районе было по мечети, этих проблем бы не было, никакие соседи не получали бы неудобство. Раз уже есть такая система, лучше позволить им это в цивилизованных рамках. И я не только о мечетях, я за любые религии — за церкви, за синагоги и т. д. В той же Ингушетии, хотя и небольшое количество православных, есть историческая церковь, которую восстановили, и сейчас мы строим церковь в столице. В чем смысл запретов? Мы все молимся одному богу. Да, называем его по-разному, обряды по-разному осуществляем, но идея одна, принцип один, бог один.