Шестнадцатого июля 1216 года епископ Яков Витрийский прибыл в Перуджу ко двору самого могущественного государя западного мира — папы Иннокентия III. Историки называют его правление вершиной папской теократии. Однако вместо явления верховной власти во всем ее великолепии Яков застал совсем другое зрелище: «Я отправился в город Перуджу, в котором нашел папу Иннокентия мертвым, но еще не погребенным. Какие-то [люди] ночью растащили воровским образом драгоценные одеяния, в которых его надлежало похоронить. Тело же его, почти нагое и уже начавшее испускать запах тления, они оставили лежать в церкви. Я все-таки вошел в храм и собственными глазами увидел, насколько кратка и тщетна обманчивая слава мира сего».
Ограбление покойного правителя, в том числе его дворцов и владений, — сюжет, хорошо изученный современными историками, находящий параллели в самых разных культурах и эпохах: имущество покойного, особенно не имевшего, как в случае с папами, очевидных наследников, считалось брошенным, ничьим. В момент кончины оно утрачивало связь с личностью своего хозяина и возвращалось, пусть ненадолго, в общее владение.
Июньский номер Forbes традиционно посвящен наследникам. Будущее крупных состояний — тема, все больше волнующая поколение сорока-, пятидесятилетних, которым принадлежит страна. Впервые примерно за сто лет в России есть что передать по наследству, кроме старого велосипеда, занавесок и блеклых фотокарточек. Сегодня перед собственниками встает вереница трудноразрешимых вопросов. Не станет ли многомиллиардное наследство проклятием рода, не будет ли оно наподобие клада Нибелунгов приносить всякому новому владельцу несчастье? Ведь избыток средств демотивирует и развращает. Сможет ли наследник, выросший в благополучии заморского кампуса, сохранить активы, которые удавалось удерживать и наращивать лишь благодаря железной воле харизматичного основателя империи, его неформальным договоренностям и паутине личных связей? Не станут ли активы добычей мошенников, силовиков и банков-кредиторов? Захочет ли наследник руководить морским портом или торговать удобрениями, когда в мире есть так много занятий и более увлекательных, и менее хлопотных? Наконец, не следует ли доверить дело жизни профессиональным менеджерам?
«Самый надежный способ проиграть Олимпиаду — это создать команду из детей победителей прошлых Олимпиад», — напоминает Александр Аузан в колонке, написанной для этого номера, известные слова Уоррена Баффета. В конце концов, передача наследства в управление достойным — не менее древняя практика, чем наделение им кровных родственников. Вспомним хотя бы Римскую империю, в которой наследование власти маскировалось под кровно-родственное через институт усыновления.
Кому вообще должны служить крупные состояния, ради чего всё это? Не надлежит ли вернуть их в общее владение, как драгоценные одежды папы Иннокентия III, пусть и в метафорическом смысле? В колонке для июньского Forbes Александр Мамут отмечает: «Есть личное наследство. Это семейные ценности, семейные реликвии. Если же мы говорим про компании, про большие бизнесы, то я не отношу их к семейным реликвиям, я считаю, что они в равной степени принадлежат той среде и пространству, той территории, где все это было заработано». Не следует ли, иными словами, перераспределить богатства в пользу общества, инвестировать их в будущее страны, в гуманитарные и благотворительные фонды, эндаументы университетов и музеев? Не этот ли путь ведет к символическому бессмертию?
Универсальных рецептов, разумеется, не существует. Собственники и их наследники пытаются самостоятельно найти ответы на эти вопросы, о чем мы и расскажем вам в этом номере на примере нескольких известных семей — Гурьевых, Гуцериевых, Агаларовых, Рудинских, Фроловых.