Много лет назад, в начале нулевых годов, я присутствовал на небольшом брифинге, который проводил директор Института переходной экономики Егор Гайдар. Беседа клонилась к закату, когда кто-то спросил архитектора российских экономических реформ о том, почему России не удается преодолеть советское наследие — деформированную структуру экономики, патерналистскую модель поведения граждан и т. д. Гайдар в присущем ему стиле ответил без всяких эмоций: «Советский Союз существовал больше 70 лет. Я думаю, преодоление последствий существования столь искривленной системы займет не меньше времени». Признаюсь, тогда я посчитал прогноз Гайдара ошибочным, списав его на долгий опыт жизни и работы российского реформатора в СССР.
Один из героев этого выпуска Forbes — председатель правления Газпромбанка Андрей Акимов, человек, начавший карьеру еще во времена СССР. В свои 34 года, в самый разгар застоя, он возглавил советский заграничный банк в Австрии — случай по тем временам неслыханный. Сегодня Акимов — один из самых влиятельных банкиров страны, участвует в определении политики «Газпрома», «Роснефти», «Мечела» и прочих сырьевых и промышленных компаний. Но советское прошлое никуда не делось — и по сию пору он использует советские «наработки» и знакомства.
Многие из его коллег в системе властной вертикали тоже родом из Советского Союза — из КГБ, партийной системы, системы Минвнешторга. На каждом лихом повороте российской истории казалось, что та страна ушла, оставив только бронзовые памятники. И каждый раз спустя некоторое время Советский Союз уверенно возвращался.
Памятники промышленные вроде бы давно приватизированы, генерят многомиллиардные состояния или встроены в мировые технологические цепочки. И тотальной госсобственности тоже вроде бы уже нет, но любая компания и предприятие в любой момент могут вернуться в лоно государства как неправедно нажитое имущество или притворная сделка. А сама госсобственность разрастается быстрыми темпами. Или другой пример: ВТО, МВФ, ЕСПЧ, свободные границы и туристические потоки, кажется, должны были растворить советский изоляционизм. Но на дворе снова холодная война с Западом, вид на мир из осажденной крепости, запреты на выезд для все большего количества профессий.
Противостояние с Западом и война на Украине, воспринимаемые властной элитой как части одного пазла, требуют понятных и простых объяснений для народа и самих себя. А других объяснений, кроме советских, у этой элиты, в общем-то, нет. Привычные стереотипы советского поведения возвращаются сами, не спрашивая разрешения у президента или Запада. Глава Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин определяет реальный, а не надуманный курс рубля, передовой колумнист «Известий» Максим Соколов объясняет агентству Moody’s, каков на самом деле российский рейтинг. О депутатах, многих губернаторах и телевизионных пропагандистах и говорить бессмысленно.
Невозможно вытащить одну карту, даже козырную, не развалив весь карточный домик. На этом фоне уже не кажется неожиданным возвращение и самих бронзовых памятников — Сталина, Дзержинского, других символов советского строя, его репрессивного аппарата и идеологии классовой ненависти.
Спустя много лет я, кажется, понял, что имел в виду Гайдар. 25 лет (с момента распада СССР) — это огромный срок для реформ экономики. Многие страны мира меняли экономическую парадигму значительно быстрее. Четверть века — огромный резерв времени для изменения национальной, этнической, социальной картины общества. Но этот срок может оказаться слишком маленьким, когда речь идет об изменении стереотипов поведения. Особенно если эти стереотипы меняют их главные носители. Остается вопрос, хватит ли и 70 лет.