Смена руководства Центробанка снова актуализировала тему смягчения кредитно-денежной политики, чтобы сделать доступнее кредиты для российских предпринимателей. Наиболее ярко по этому поводу высказывался Олег Дерипаска, призывавший ЦБ «перестать бубнить суеверия». Да и сама Эльвира Набиуллина хотя и осторожно, но согласилась с возможностью смягчения денежной политики — иначе, как заметила сама новый руководитель ЦБ, «для нас станут нормой 2–3% роста».
За этими дискуссиями в стороне остается главный вопрос: а только ли денежно-кредитная политика виновата в дороговизне займов? Немного статистики: разрыв в процентных ставках для корпоративных заемщиков в России и Европе составляет сегодня около 10% годовых, притом что инфляция у нас выше примерно на 4 процентных пункта. Не многовато ли это — 5–6% годовых разницы в реальных процентных ставках для бизнеса?
Российские банкиры оправдывают эту разницу более высокой стоимостью привлеченных средств и страновым риском. Но за этой красивой риторикой скрывается и другая часть истории — извлечение банками повышенной маржи и чересчур высокие операционные расходы (опять же относительно европейских показателей). И причина такой вольной жизни банкиров стара и очевидна — слабая конкуренция. Доля 20 крупнейших российских банков в совокупных активах банковской системы составляет ровно две трети, из которых 50% приходятся на шесть крупнейших банков, контролируемых государством, — Сбербанк, ВТБ, Газпромбанк, Россельхозбанк, ВТБ24, Банк Москвы. На рынке корпоративных кредитов доля пятерки крупнейших госбанков еще выше: около 58%, из которых более трети приходится на Сбербанк.
Мы сталкиваемся здесь с классической олигополией, да еще и под государственным крылом. Разумеется, процентные ставки по кредитам, формируемые в такой вопиющей ситуации, не могут считаться рыночными — налицо явный пример монопольного завышения цен на кредитные продукты.
В последние 15 лет регулирование банковской сферы, увы, сводилось как раз к мерам, уменьшающим конкуренцию. Все это время под лозунгами борьбы с «банковскими помойками» и укрепления стабильности шло укрупнение банков и ликвидация мелких игроков. Союзниками в этом вопросе были и государство, и владельцы крупных частных банков — опубликованные в начале 2000-х предложения РСПП по банковской реформе, по сути, ничего, кроме банковской консолидации, не предлагали. Госбанки особенно опасны для конкуренции: пользуясь административной протекцией, они намного агрессивнее навязывают рынку правила игры.
Сторонники сильной руки государства в экономике, жалуясь на дороговизну кредитов для бизнеса, призывают то к принудительному ограничению маржи банков, то к смягчению монетарной политики ЦБ. Но практически никто не поднимает руку на «священную корову» — не предлагает всерьез заняться демонополизацией банковской системы.
Политика демонополизации экономики вообще никогда не была в особом почете. ЦБ политику консолидации активно поощрял, поскольку ему, как регулятору, разумеется, проще иметь дело с ограниченным числом крупных игроков. Точно по такой же логике Минфин с традиционным презрением относился к мелким налогоплательщикам, постоянно создавая для них новые сложности, как сейчас для индивидуальных предпринимателей, недавнее повышение страховых взносов для которых уже привело к закрытию сотен тысяч ИП.
Причины высоких кредитных ставок в России вовсе не только в «суевериях» ЦБ и ненормально высокой инфляции (о причинах которой — отдельный разговор), а прежде всего в олигополизации банковского сектора, позволяющей банкам брать с заемщиков чрезмерно много. Конкуренция в банковском секторе могла бы решить эту проблему, и не нужно заниматься централизованным регулированием банковской маржи. Для начала нужно принять твердую программу разукрупнения и приватизации государственных банков. Пора признать, что делать в этом секторе государству нечего: доминирование госбанков (формальный отсчет которого можно, наверное, вести с покупки Гута-банка ВТБ в 2004 году) не сделало кредиты доступнее. Давайте признаем этот государственно-банковский эксперимент неудачным.