Предприниматель Дмитрий Скорняков встречает корреспондента Forbes в небольшом особняке на проспекте Мира в Москве, который арендован его нефтедобывающей компанией Devon Management Company. Этот закрытый паевой инвестиционный фонд обещает за три года скупить больше десятка нефтегазовых активов.
На столе у Скорнякова развернута карта Саратовской области, будто он не нефтяник, а военачальник. «Мы хотели бы выйти на уровень производства 2 млрд кубометров газа и полмиллиона тонн нефти в год. По выручке это порядка $500 млн» — таков прогноз Скорнякова; если он осуществится, Devon Management войдет в число 200 крупнейших непубличных компаний по версии Forbes. Стать владельцем нефтяной компании — по сложившемуся стереотипу значит обеспечить себе экономическое процветание. Но статистика говорит обратное. В самые благополучные для нефтяного сектора годы выживали далеко не все малые нефтяные компании. По данным Ассоциации малых и средних нефтегазодобывающих организаций, в России доля малых компаний в общей добыче за последние 10 лет сократилась вдвое, с 10% до 5%. В добывающей отрасли работает более 170 компаний, но больше 85% добываемой нефти приходится на девять крупнейших. Каково это — искать в России нефть, не имея за спиной мощной поддержки, — и сколько на этом можно заработать?
Налоговый пресс
Конец октября в 2008 году выдался под Усинском (Республика Коми) неожиданно теплым. Нефтяники радовались: суровая зима запаздывала, можно было продолжать бурить. Поэтому, когда от владельца «Нобель Ойл» Григория Гуревича поступило из Москвы распоряжение полностью остановить нефтедобычу, люди опешили. «Честно говоря, мы были обескуражены. Каждый стал думать: а как же завтра хозяин поступит, может, вообще всех разгонит», — рассказывает мастер по добыче нефти Александр Бондарь.
В Москву пошли тревожные депеши: работники отказываются уходить с месторождения, хотят добывать нефть и дальше. Гуревич понял, что решение надо принимать стремительно: если нефтяники продолжат бурить, его компания «Нобель Ойл» просто разорится.
Добыча нефти ведет к убыткам? Именно так, подтверждает Гуревич. И виной тому не зарплата нефтяников, а налоги. Дело в том, что одним из следствий мирового кризиса в 2008 году стало резкое снижение цен на нефть — с $140 за баррель в июле до $31 в декабре (Urals). Высокую экспортную пошлину на нефть нужно было платить по ценам прошлого месяца, а добывать и продавать пришлось бы в текущем. «Если бы мы продолжали качать нефть, то мы бы продали ее на рынке по цене $50, а налог заплатили из расчета $100 за баррель. Как я посчитал, мы бы потеряли $5,5 млн, что в то время было просто катастрофой». Тогда компания Гуревича,
по его словам, единственная в России остановила нефтедобычу на месяц и осталась на плаву.
Налоги до сих пор составляют 60–70% выручки на баррель добычи, причем взимаются они в основном с оборота. Из $100 выручки нефтяник за вычетом налогов и транспорта получает $15–20. «Налоги убивают нефтяную отрасль», — убежденно твердит Гуревич. Без содействия со стороны властей малые нефтяные компании так и будут умирать на самом старте, уверен он.
Кроме налогов главная особенность нефтяного бизнеса — высокая цена входа. Для этого бизнеса нужны огромные оборотные средства. «Чтобы пробурить разведочную скважину, мне нужно $10 млн. А вся годовая прибыль, которую я получаю, — около $50 млн», — говорит Гуревич. Капитальных затрат на баррель нефти у малых компаний в четыре раза больше, чем у вертикально интегрированных холдингов.
Где небольшая нефтяная компания может взять средства на развитие бизнеса? Банки после 2008 года уже не раздают кредиты налево и направо. Особенно тяжело приходится компании, которая еще не добыла нефть, но уже нуждается в деньгах под освоение месторождения, считает Дмитрий Александров, начальник отдела аналитических исследований УК «Универ». «Если пробурили скважину и оказалось, что дебит скважины в три раза ниже прогнозов, банку придется фактически сразу идти на списание долга», — объясняет аналитик. Малым компаниям с собственной добычей, не обремененным долгами, сегодня дают кредиты под 9–10% годовых в долларах, что в 2,5 раза выше ставок, по которым берет кредиты, например, «Газпром нефть». Но есть и другой путь — проводить публичные размещения, привлекать средства частных инвесторов. По этому пути пошло большинство «малых» нефтяников. С разными результатами.
Публичный просчет
Имена Вячеслава Ровнейко и Георгия Рамзайцева ничего не говорят широкой публике, но отлично знакомы тем, кто работает в нефтяной отрасли с советских времен. Выходцы из Союзнефтеэкспорта (монополист по экспорту нефти в СССР), в 1990-е они работали в трейдинговой компании Urals (там же делал первые шаги в бизнесе Геннадий Тимченко). В начале 2000-х, пригласив в партнеры бывшего зятя Бориса Ельцина Леонида Дьяченко, они решили заняться нефтедобычей и основали компанию Urals Energy.
В середине 2000-х казалось, что цены на нефть, а за ними и акции нефтяных компаний будут расти бесконечно. Когда в 2005 году основатели Urals Energy решили попытать счастья на бирже, никто и помышлять не мог, что их может постигнуть неудача.
На момент размещения в портфеле Urals Energy были четыре небольших добывающих предприятия в России с суммарными запасами 12,3 млн т нефти. Главным активом фирмы была лицензия на Пограничное месторождение на Сахалине. Его предполагаемые ресурсы оценивались в 100 млн т нефти, которые, правда, предстояло подтвердить. Инвесторов это не смутило: спрос на акции в пять раз превысил предложение. За 32%-ный пакет Urals Energy выручила $114 млн, а капитализация компании на Лондонской бирже превысила $350 млн. Через год она стоила уже на 65% дороже.
У Urals Energy был точный расчет — в следующие два года компания потратила почти $600 млн на покупку лицензий на месторождения, которые находились в непосредственной близости к строившемуся тогда нефтепроводу ВСТО. По нему российская нефть из Восточной Сибири должна была пойти на азиатско-тихоокеанский рынок. Осваивать новый регион компания собиралась на деньги Сбербанка, но трубопровод был введен с опозданием более чем на год, и в условиях кризиса 2008 года рассчитываться с банком стало нечем. В 2009 году компания вынуждена была отдать Сберу свои активы за долги.
После кризиса интерес инвесторов к российским бумагам упал, снизились и котировки. О новых IPO не могло быть и речи. Поэтому предпринимателю Дмитрию Скорнякову в поисках денег для развития своей компании пришлось проявлять изобретательность.
В начале 1990-х Скорняков занимался нефте- и газотрейдингом, перепродавая топливо Ангарской нефтехимической компании. «Это было время бартерных схем: дизельное топливо давали за муку. Иногда были невообразимые схемы, в которых принимали участие гвозди, рубероид и все, что можно представить», — вспоминает Скорняков. Позже он стал скупать нефть у малых компаний и продавать ее на экспорт — объемы продаж доходили до 200 000 т в год. В какой-то момент Скорняков решил, что можно и самому консолидировать мелких нефтегазодобытчиков. Он купил небольшую компанию «Медведица Нефть», выигравшую разведочную лицензию на нефтегазовое месторождение, вложил полтора десятка миллионов рублей и прошлым летом открыл в Волгоградской области запасы природного газа объемом 70 млн куб. м. Их стоимость он оценивает в 200 млн рублей. Но этого все равно мало, чтобы привлечь кредит в банке.
Скорняков зарегистрировал Закрытый паевой фонд прямых инвестиций, которым владеет лондонская Devon & Partners Investments, и внес туда добывающие предприятия, а частным инвесторам предложил покупать паи, таким образом финансируя добычу. Впрочем, инвесторы пока не оценили новый проект и паи не купили. Но собеседник Forbes из окружения Скорнякова утверждает, что проектом будто бы интересуются представители Романа Абрамовича и китайские инвесторы.
Последнее IPO в нефтегазовой отрасли состоялось в середине января 2012 года на Лондонской фондовой бирже. Разместилась RusPetro — нефтяная компания с тремя месторождениями в Ханты-Мансийском автономном округе с общими запасами 200 млн т и добычей чуть более 200 000 т в год. Всего компания, среди акционеров которой бывшие менеджеры РАО «ЕЭС России» Александр Чистяков и Андрей Раппопорт, привлекла $250 млн, по итогам размещения капитализация составила $950 млн.
Но цена акций стала снижаться на следующий же день и к концу 2012 года упала почти вдвое.
Низкие цены на российские нефтяные активы — плохая новость для китайского государственного инвестфонда China Investment Corporation. Осенью 2009 года за $270 млн китайцы купили 45% компании «Нобель Ойл», еще 5% этой компании за $30 млн достались гонконгской Oriental Patron Financial Group. Вся «Нобель Ойл» с запасами 13,4 млн т нефти была оценена в $600 млн, что для кризисной поры совсем неплохо. По словам основателя «Нобель Ойл» Григория Гуревича, инвесторы оценили ее высокую по сравнению с вертикально интегрированными холдингами рентабельность.
Во время сделки Гуревич пообещал партнерам разместить акции компании на одной из площадок в Азии. Но пока ничего не получается. Гуревич рассказывает, что после нескольких не слишком удачных для инвесторов размещений участники рынка отказываются верить русским компаниям. «Инвесторы предлагали нам дисконт [к оценке банков-организаторов несостоявшегося размещения] процентов шестьдесят», — говорит Гуревич.
Все на продажу
Малые нефтяные компании с трудом сводят концы с концами? Отнюдь нет.
В начале 2004 года финансисту Максиму Барскому, скупавшему ценные бумаги, позвонил президент группы «Аллтек» Дмитрий Босов. «Босов сказал: тут собираются банкротить нефтяную компанию, но она публичная — посмотри, ты понимаешь в этом больше. Я посмотрел и говорю: давай в нее инвестируем», вспоминает Барский. Это была компания Vostok Oil, суммарные запасы которой на трех месторождениях в Томской области оценивались примерно в 9 млн т, а добыча была около 74 000 т в год.
По словам Барского, компания была в предбанкротном состоянии. На двоих с Босовым они вложили в компанию около $16 млн, став ее крупнейшими совладельцами. Первым делом Барский избавился от иностранных топ-менеджеров и сел в кресло гендиректора. Сам он разбирался с финансами, а заниматься добычей позвал бывших юкосовцев во главе с вице-президентом Вячеславом Першуковым. Vostok Oil была переименована в West Siberian Resources (WSR) и начала агрессивно скупать выставлявшиеся на продажу лицензии. На одном из аукционов компания Барского переиграла лично участвовавшего в торгах легендарного гендиректора «Сургутнефтегаза» Владимира Богданова, предложив за лицензии с суммарными запасами 12,5 млн т $67 млн. В 2005 году WSR потратила еще больше, $100 млн, на выкуп компании «Печоранефть» у структур Александра Мамута. Зато на следующий год 10% уже самой WSR за $90 млн купила испанская нефтегазовая компания Repsol.
Когда в начале 2008 года WSR объявила об объединении с группой «Альянс» семьи Бажаевых, у Барского с Босовым было около 16% акций компании, ее общие запасы — около 60 млн т, добыча составляла почти 2 млн т, а капитализация приближалась к $1 млрд. После сделки Барский с партнером продали на рынке по частям свои 8% акций объединенной компании, капитализация которой на момент сделок колебалась между $3 млрд и $4 млрд.
Позже, поработав в ТНК-ВР, Барский решил во второй раз вложиться в малый нефтяной бизнес. Весной 2012 года он приобрел долю в небольшой британской компании Matra Petroleum, владеющей активами в Оренбуржье (извлекаемые запасы 2 млн т). За почти 30%-ную долю он отдал около $7,5 млн.
Барский не скрывает, что Matra его интересует в основном как площадка для развития. На британскую компанию он собирается «вешать» месторождения, чтобы повысить ее стоимость. «Может, кому-то нравится бурить и смотреть, как 30 лет его скважина добывает, — объясняет Барский. — Но я не нефтяник, я финансист. Если тебя рынок оценивает дороже, чем твои денежные потоки, то, я считаю, надо продать и искать что-то недооцененное».
Дальнейшая стратегия Барского в отношении Matra такова: найти перспективный участок на стадии геологоразведки, доказать запасы и продать актив крупной нефтяной компании. Это одна из самых распространенных стратегий на российском рынке.
Индийское несчастье
Томск — настоящий Клондайк малых нефтяных компаний. Их доля в добыче в Томской области увеличилась с 2% в 2003 году до 28,5% в 2011-м. Из 12 млн т, добытых в этом году, 3,4 млн приходится на независимые компании.
В Томскую областную администрацию нефтяника со стажем Владимира Емешева позвали работать в 2004 году. Тогда региону нужно было восстанавливать выпадающие доходы. В ходе дела ЮКОСа «Томскнефтегаз» перешел под контроль «Роснефти». Если при ЮКОСе в 2004 году в области добывали около 15 млн т, то в 2006-м уже 9,6 млн т.
Решить эту проблему должен был Емешев. Став вице-губернатором, курирующим ТЭК, Емешев в первую очередь начал приводить в регион новых налогоплательщиков. Он договорился с «Сибнефтью» перенести предприятие из Омской области в Томскую (теперь это «Газпромнефть-Восток»), сюда же пришла «Русснефть», которой, как рассказывает Емешев, «помогли» взять несколько неплохих месторождений.
Теперь Емешев уволился из правительства и возглавляет Фонд содействия и развития недропользователей, который сам же и создал, будучи замом губернатора. Федеральных чиновников Владимир Емешев не жалует, поскольку, по его мнению, они не понимают, что нужно поддерживать независимые компании, поскольку «это принесет стране большую пользу». Однако именно в Томской области произошла история, сильно испортившая имидж малых нефтяных компаний.
В 2003 году инвестбанкир Питер Левин продал казахские активы в нефтедобыче и подыскивал себе альтернативу в России. «Меня c Питером свели. Мы притирались целый год, — рассказывает Емешев. — В конце концов мне надо было понять, что у него есть деньги, его можно завести на территорию, помочь приобрести участки». Изначально активы, которые приобрел Левин, почти ничего не стоили. Это были стоящие на пороге банкротства «Сибинтернефть» с двумя геологоразведочными лицензиями и «Альянснефтегаз» с шестью. После того как на руках уже были лицензии, Левин привлек у инвесторов порядка $1,4 млн.
Активно информируя рынок о любых позитивных изменениях, Левин постепенно наращивал стоимость компании, пока не продал ее индийской ONGC за невероятные £1,4 млрд ($2,2 млрд по текущему курсу). Учитывая, что к тому времени Левин владел около 6% компании Imperial Energy, он лично получил от сделки около $150 млн. Нынешний директор Imperial Energy Игорь Гончаров не комментирует сделку, однако оценивает общие инвестиции предыдущих хозяев не более чем в $600 млн.
Левину сильно повезло в отличие от покупателей. На момент продажи ежедневная добыча компании составляла 1330 т, но уже к концу 2008 года Левин обещал инвесторам увеличить ее в 2,5 раза (до 3340 т). Спустя три года индийцам удалось с трудом выйти на уровень 2700 т. Первую прибыль компания Imperial Energy, по словам Гончарова, рассчитывает получить по итогам 2012 года, и, по его словам, «сумма будет сильно меньше $50 млн». Даже если оценивать прибыль по верхней планке, проект будет окупаться 50 лет (индийцы успели вложить в компанию еще $300 млн). Левин на вопросы Fоrbes не ответил.
Многие участники нефтяного рынка теперь сочувствуют индийской ONGC. Нефтяники признаются: они знали, что ImperialEnergy не так хороша. «Геология на ее участках сложная, добыча требует постоянных и весьма внушительных затрат», — комментирует один из нефтяников эту странную историю.
Пуститься по стране
Из-за «сложной геологии» Барский предрекает большие проблемы мелким томским компаниям. По его словам, добыча нефти в большинстве регионов Западной Сибири сегодня убыточна: «С геологией, которая есть в Западной Сибири, наше налоговое законодательство не позволяет с прибылью добывать нефть. Точка». Когда цена на нефть остановилась на уровне $100 за баррель, затраты продолжали расти. «На обеспечение промысла электроэнергией компании стали тратить втрое больше, чем до кризиса 2008–2009 годов, на транспорт нефти по системе «Транснефти» — вдвое», — перечисляет Барский. При этом налоги для недропользователей Западной Сибири не снижали. А удельный объем добычи на мелких месторождениях той же Томской области слишком низкий, чтобы делать такой бизнес высокорентабельным. «Можно заработать, только если у тебя скважина дает 100–200 т в сутки, — говорит Барский. — А в среднем по России она дает 8–10 т».
Совсем другая ситуация, по его мнению, сложилась в Тимано-Печорской нефтегазоносной провинции, включающей Республику Коми и Ненецкий автономный округ, а также в новом регионе нефтедобычи — Восточной Сибири (это главным образом Красноярский край и Иркутская область). Несмотря на то что обустройство месторождений может выйти здесь значительно дороже, чем в районах с развитой инфраструктурой, удельная добыча на скважине — 70–100 т в сутки. Кроме того, государство предоставляет налоговые льготы для нефтяных проектов в Ненецком округе и в Восточной Сибири.
Еще один интересный регион для независимых нефтяников — это Приволжье. «Пермь, Самара, Саратов, Оренбург, — рекомендует Барский. — Да, это старый регион, там очень маленькие месторождения, но зато с хорошими дебитами». При этом есть развитая инфраструктура, возможность вывозить нефть не только по трубе «Транснефти». Бизнесмены это оценили и вкладывают прибыль, которую заработали, скажем, в девелопменте, в приволжские нефтегазовые участки. Например, девелоперская группа «Технологии энергосбережения» (ENSAT) решила заняться также и нефтянкой и разрабатывает Майорское месторождение (запасы 6,6 млн т)
по соседству с участками Барского под Оренбургом.
Григорий Гуревич, «Нобель Ойл» которого работала на территории Республики Коми, в конце 2009 года тоже вышел за пределы региона и купил участок в Ненецком автономном округе. В 2013-м на Каминском будет буриться разведочная скважина. «В НАО для нас будущее, там можно открыть хорошие месторождения, — рассказывает Гуревич. — Стоимость добычи не ниже, чем в Коми, но сейчас о стоимости вообще вопрос не стоит — она везде растет».
Пуститься по миру
В поисках доходов нефтяники бегут из России. Например, Питер Левин вложил вырученные от сделки с ONGC деньги в проект со штаб-квартирой в Лондоне и нефтегазовыми активами в Австралии, Парагвае, Аргентине и США. Теперь он акционер компании President Energy, его доля 25%.
Максим Барский тоже ищет проекты за пределами России. «Вывод, который я сделал, работая еще
в West Siberian Resources, — говорит Барский, — нельзя иметь активы только в одной стране. У компании должен быть диверсифицированный портфель активов. Это природа этого бизнеса, если, конечно,
у тебя нет сумасшедшего cash-flow, как у ТНК-BP».
Среди стран для инвестиций Барский называет США, страны Африки и Латинской Америки, где рынок открыт для независимых инвесторов. «Бразилия и Колумбия очень привлекательны, заработок на баррель нефти там в 5–6 раз больше, чем в России, — налогообложение другое. Правда, там и цены на участки выше, конкуренция большая».
Даже Гуревич, придерживающийся позиции «я Россию никому отдавать не собираюсь», озаботился покупкой активов за рубежом. О своих участках в Мьянме (бывшая Бирма. — Forbes) он говорит с неохотой, но признает, что работать в России с каждым годом все сложнее. В 2008 году совместно к госкомпанией Myanmar Oil and Gas Enterprise (MOGE) он стал разрабатывать месторождения в Мьянме в режиме соглашения о разделе продукции.
Сейчас Россия — холодная и неприветливая страна для малого нефтяного бизнеса. Самые смелые страхуются активами за границей. Вы все еще хотите получить свою маленькую скважину?
При участии Ирины Малковой (Forbes), Натальи Тимаковой (RusEnergy)