Современные средства социальной коммуникации становятся детонаторами не только революций, но и крупных войн
Операцию «Буря в пустыне», осуществленную международной коалицией 20 лет назад, зимой 1991 года, назвали первой войной в прямом эфире. Камеры CNN, установленные на крышах и улицах атакуемого Багдада, позволили миру впервые (и с тех пор постоянно) следить за боевыми действиями в режиме реального времени.
Возникает ощущение сопричастности: некогда отдаленные события входят в каждый дом. В то же время стирается грань, отделяющая настоящую войну с ее кровью, слезами и геополитическими последствиями от мастерски поставленного реалити-шоу, зрелища с великолепными спецэффектами. Возможно, и по этой причине (помимо, конечно, исчезновения системного противовеса в лице СССР) демократические страны теперь куда легче, чем раньше, идут на применение военной силы.
Ливийская «Одиссея» — новая веха. Крупнейшие державы начали боевые действия в Африке не столько исходя из политических или экономических расчетов (на них почти не было времени), сколько реагируя на медийный запрос. Символично, что во Франции, выступившей застрельщиком кампании, важнейшую роль сыграл публицист Бернар Анри-Леви. Он свел президента Саркози с представителями ливийской оппозиции и добился от него признания их законной властью, с чего все и началось.
Интервенциям в Югославии, Афганистане, Ираке, сколь бы спорными они ни были, предшествовала работа — изучение расстановки сил, анализ правовой базы и материальных возможностей, оценка перспектив. На сей раз принятая в пожарном порядке, а потому беспрецедентно нечеткая резолюция Совбеза ООН диктовалась ощущением паники.
Политикам Европы и США неприятно вспоминать собственное бездействие во время резни в Руанде и Сребренице. Перспектива кровавой бани в Бенгази, новости о которой (реальные или преувеличенные) повсеместно распространяют бесчисленные средства коммуникации, ужаснула настолько, что ущерб от воздержания признали большим, чем потери от втягивания в междоусобный конфликт.
Несмотря на информационную прозрачность, никто не понимает, что происходит в Ливии. Там не было ни международных наблюдателей, ни специальных миссий или организаций, которые, обладая соответствующим мандатом, доложили бы обстановку. Репортажи из столицы повстанцев демонстрировали либо неких людей с плакатами, которые, выкрикивая лозунги и призывы к Западу, ходили по улицам Бенгази, либо кадры неопознанных взрывов и людей с автоматами, куда-то бегущих и стреляющих.
Тревожная интонация репортеров не вполне соотносилась с видеорядом, но нагнетала атмосферу. Информация о шести тысячах погибших в Триполи, откуда-то взявшаяся в первые дни, затем исчезла, но подлила масла в огонь. О том, что Каддафи — персонаж одиозный, жестокий, взбалмошный и невероятно вульгарный, было известно давно. Однако у СМИ государств, которые до этого прекрасно вели бизнес с «сумасшедшим полковником», глаза на ужасы Джамахирии по-настоящему открылись только теперь.
Современные средства коммуникации, особенно столь популярные сейчас блоги и твиттер, становятся детонаторами не только революций, но и крупных войн. Пользователь социальных сетей не несет никакой ответственности за сообщаемую информацию, но создает иллюзию стопроцентной достоверности. Впрочем, возлагать вину на блогеров бессмысленно: они лишь слепок общества, которое нашло новый способ самовыражения. А вот профессия политика как раз и состоит в том, чтобы, учитывая мнение общества, не становиться его заложником. Потому что потом оно же сурово спросит с политика за то, на что само его толкнуло.