Вход в пустоту

Последние тридцать лет 23 февраля меня кто-нибудь обязательно поздравляет с днем Советской Армии. В этом году этим кем-то стала моя четырехлетняя дочка. «С Днем солдата, папа!» — сказала она, придя из детского сада, и гордо протянула мне подарок — рисунок, на котором самолет с красными звездами летел над землей, где из следов человеческой цивилизации было изображено нечто, отдаленно напоминающее кремлевскую башню.

Я не служил, поздравление, как всегда, было незаслуженным. Я сказал об этом дочке, и она расстроилась. Не потому что милитаристка, а потому что папа не захотел праздника. Я спросил ее, что она знает про солдат и про этот праздник, — она пожала плечами. В детском саду им рассказали про День военных и помогли с изображением краснозвездного самолета, а также Кремля, но суть дела объяснить не смогли.

Дочка ходит в сад первый год, и, если бы не этот факт социализации, она бы ничего не знала про этот день. В нашей семье про 23 февраля не вспоминают, телевизора у нас тоже нет, так что у дочки не было бы шансов узнать про армейский праздник. Но это знание едва ли что-то добавило ей, поскольку она не может им пользоваться. А ее родители не могут ей в этом помочь. В апреле дочке в качестве домашнего задания сказали нарисовать ракету. Ее дедушка помог ей в этом деле и даже изготовил из ватмана небольшой макет корабля «Восток» с крошечным иллюминатором, за которым, как он объяснил, сидит первый космонавт Гагарин. Дочке понравилась ракета, но она не смогла понять пафоса этого главного, после победы в мировой войне, достижения советского строя. Первый человек в космосе — это тоже знание, которым непонятно как распорядиться. Это как мировой рекорд в прыжках, установленный сто лет назад, — сегодня так прыгает любой перворазрядник. Почему это должно вызывать восторг? Дети не понимают, да и я с каждым годом понимаю все меньше.

Вехи, праздники, события остаются живыми, пока за знаком стоит какой-то жизненно важный денотат. Христиане до сих пор празднуют Пасху, поскольку факт попрания смерти смертью есть великая мечта, потребность и надежда. Если ты не чувствуешь в этом потребности, то Голгофа не более чем игра ума.

Гагарин был символом прыжка в неизвестность, победы над этой неизвестностью, синонимом масштаба не только частной истории ЦК КПСС, но и всего человечества. Но за полвека поменялось представление о масштабах, изменилась оптика, фокусное расстояние стало значительно меньше. Космос — по-прежнему недостижимая, неподъемная штука, такая же тайна, как жизнь или смерть. Но только не такая тактильная, поскольку больше не касается всех и каждого. Яблони на Марсе не зацвели и в обозримом будущем, а может, никогда не зацветут. Нынешнее поколение людей не будет жить при коммунизме. Гагарин превратился из символа победы человека в олицетворение одной из великих человеческих иллюзий. А память устроена таким образом, что она отстраняет прошлое, которое не аукается в настоящем или в будущем. Неслучайно современные дети постарше моей дочки, согласно социологическим исследованиям, когда их спрашивают, кто первым был в космосе, отвечают: американцы, англичане, немцы или французы. Не русские, потому что для русских сегодня цены на картошку актуальнее сатурновых колец. И, наверное, только один из миллиона мечтает стать космонавтом, а не чиновником, олигархом или футболистом — шар футбольного мяча приносит больше доходов, чем голубой шарик в иллюминаторе ракеты.

Советский проект не состоялся. Его осколки — черная пустота космоса, в котором носился чугунный шар со скрюченным человеком Гагариным, — продолжающие по бюрократической инерции жить в государственных праздниках и воспитательных программах дошкольных учреждений, — это бумажная архитектура, которая никогда не станет зданием даже из песка, чего уж там говорить о бетоне, камне или дереве.