Бунт комбайностроителей

Десятирядная подсолнечниковая жатка, опытный образец которой стоит в экспериментальном цехе завода, сейчас проходит испытания на полигоне украинского Минпрома под Киевом, и технический директор Херсонского машиностроительного завода Сергей Шляховер не скрывает гордости, демонстрируя новую технику корреспонденту Forbes. За последние месяцы это первый случай, когда со Шляховером кто-то разговаривает о новой технике, а не о зарплатах. Уже несколько месяцев Шляховер — единственный представитель заводского топ-менеджмента, регулярно появляющийся на рабочем месте. Когда 3 февраля девушка из канцелярии вывесила на дверях проходной приказ директора Тамилы Пугачевой о стопроцентном сокращении трудового коллектива, рабочие (около 1000 человек), неожиданно для себя узнавшие о том, что в их услугах завод больше не нуждается, сломали турникеты и, игнорируя охрану, пошли именно к Шляховеру — больше разговаривать было не с кем. «А никого просто не было, — смущенно поясняет технический директор. — Получается, что только я всегда есть». То, что Шляховер до сих пор ежедневно ходит на работу, хотя это уже совсем не обязательно, можно считать его гражданской позицией.

На территории херсонского завода стоят десять новых зерноуборочных комбайнов «Славутич» — возможно, последние образцы продукции этого предприятия. Еще 34 машины — на площадках государственной закупочной компании «Украгролизинг», которая давно должна была приобрести их у завода, но так и не сделала этого — начался кризис и деньги закончились.

Денег нет не только у покупателей комбайнов. Украина на грани банкротства: по оценке аналитиков Global Insight, в этом году украинскому правительству и частному сектору предстоит выплатить иностранным кредиторам $57 млрд. С поправкой на размер экономики долговое бремя Украины в несколько раз тяжелее российского. Банковская система парализована — вкладчики многих кредитных учреждений не могут получить назад свои средства. Основная экспортная отрасль, металлургия, переживает глубокий спад. Консенсус-прогноз экономистов гласит, что производство на Украине сократится в 2009-м на 6%.

Что происходило на заводе после визита рабочих в кабинет Шляховера, точно не известно. Сам Шляховер говорит, что люди, убедившись, что с него спрашивать нечего, ушли и дальше все было спокойно. Пресс-секретарь государственной администрации Херсонской области Александр Децик, ссылаясь на видеозапись, которую он видел, утверждает, что, когда рабочие прорвались через проходную, Тамила Пугачева «испуганно от них убегала», а начальник заводской охраны Павел Мегедь настаивает на том, что «ситуация все время оставалась под контролем». (Мегедь — единственный из охранников завода, работающий в его штате, — остальные получают зарплату в одном из ЧОПов города Белая Церковь Киевской области. В Белой Церкви находится офис и головное предприятие холдинга «БелоцерковМАЗ», которому принадлежит херсонский завод.) Наконец, Леонид Немчонок — как и представители всех левых движений от Бразилии до России — называет случившееся захватом завода рабочими.

Немчонок, представляющийся как «пока не председатель профкома, но скоро изберут», сейчас главный человек на этом предприятии. «Номинальный председатель профкома занял деструктивную позицию, и мне пришлось взять роль лидера», — объясняет этот токарь пятого разряда из механического цеха, подрабатывающий слесарем на предприятии своего двоюродного брата, производящем консервные банки для рыбы и жестяные крышки для закатывания компотов. На штурм проходной 3 февраля рабочих вел именно Немчонок, и именно он в тот же день вел переговоры с Павлом Мегедем, закончившиеся тем, что охрана позволила рабочим занять актовый зал в здании заводоуправления. Диспозиция, выработанная к концу того рабочего дня, сохраняется уже несколько недель — рабочие могут круглосуточно находиться в актовом зале, ходить через проходную в любое время в течение рабочего дня, но не могут заходить в цеха и кабинеты заводоуправления. Леонид Немчонок жалуется, что он несколько раз просил охрану не пускать на завод пьяных рабочих, но охрана пускает даже их — на скамейке перед заводоуправлением действительно дремлет нетрезвый мужчина. «Наверное, это для провокаций», — вздыхает рабочий лидер.

Двусмысленность ситуации хорошо понимают сотрудники белоцерковского ЧОПа, дежурящие на проходной, где теперь вывешен новый приказ нового директора, в котором уже более мягко, чем раньше, предлагается рабочим, согласным с сокращением, зайти в отдел кадров и уволиться. Новый глава предприятия Сергей Грицюк работал раньше заместителем директора завода в Белой Церкви, а в конце февраля заменил Тамилу Пугачеву. Руководитель и владелец холдинга Александр Олейник объясняет: «Мы убрали [Пугачеву] для того, чтобы снять напряженность и чтобы губернатор, или прокуратура, или налоговая… не делали из нее козла отпущения. Хотя мы объективно понимаем, что не она виновата, что происходит кризис в стране».

На проходной тем временем по-прежнему жесткий пропускной режим, но рабочие имеют право проводить на территорию любых своих гостей, даже без документов, и охранники сами советуют корреспондентам Forbes поймать кого-нибудь из рабочих, возвращающихся из города, чтобы пройти на завод с ними. Рабочие же проводят нас в актовый зал, уже второй месяц остающийся центральным штабом восстания.

Когда-то здесь проходили праздничные торжественные собрания — теперь на столе президиума в трехлитровой банке с водой стоят четыре гвоздики, перевязанные черной ленточкой с надписью «Вечная память», а на заднике сцены, где раньше висел только логотип завода (шестеренка, колосок и буква «Х»), теперь целая выставка политического плаката: «Никто не повесится — не дождетесь!» (намек на самоубийство одного из рабочих, повесившегося прямо в цехе в 1997 году), «Сегодня мы, завтра — вся Украина», «Олiйника — за грати!» (для тех, кто не понимает по-украински и не знает, что такое «грати», нарисовано тюремное окно с решеткой). И даже старый транспарант с названием завода превращен в политический арт-объект — к словам «Херсонський машинобудiвний завод» от руки приписано: «имени Петровского» (имя «всеукраинского старосты» завод носил в советские годы) и «державний», то есть государственный.

Леонид Немчонок просит кого-нибудь из сидящих в зале рассказать нам «свою беду» — рассказы у всех достаточно однотипны — нет денег, не на что покупать еду и т. п. Старший диспетчер сборочного цеха Валентина Самойлова, которая вместе с дочерью живет на 600 гривен (около $80) пенсии по потере кормильца, рассказывает, что ее цеху повезло: всему заводу не платят с сентября прошлого года, а сборочному — только с октября, а в сентябре, когда завод перешел на трехдневную рабочую неделю, Самойлова еще успела получить 200 гривен зарплаты. «Захват завода, — рассказывает Самойлова, — возник спонтанно, когда нам объявили, что нас сокращают. Третьего февраля мы пришли на работу и поняли — выхода нет, надо что-то делать. И возник вопрос — ну что, идем? И все пошли. И с тех пор не выходим отсюда. С нами никто не разговаривает, Олейник вообще сказал: с этим быдлом разговаривать не буду».

Самойлова, как и некоторые ее коллеги, пыталась найти другую работу — неудачно. «Кроме как рекламировать косметику, нам ничего не предложили, да и то — там требуются работники до 40 лет, а нам уже по сорок». Станочница из механического цеха Елена Кириченко пыталась устроиться на судостроительный завод, на котором зарплату пока платят, но там требуются только уборщики и сварщики, при этом сварщик пятого разряда с машиностроительного на судостроительном получит второй разряд и будет получать 700 гривен вместо 3000, полагающихся пятому разряду. «Слава Богу, что мы уже пережили девяностые, — говорит слесарь-инструментальщик Владимир Ших. — Знаем, как это бывает. Поэтому у всех есть приусадебные участки, кто-то картошку выращивает, кто-то еще что».

Накануне группа рабочих (100 человек) митинговала у здания администрации Херсонской области — это недалеко от завода, минут пятнадцать ходьбы. Информагентства сообщали о захвате рабочими здания администрации, но ее представитель Александр Децик говорит, что губернатор Борис Силенков сам пригласил рабочих в здание. По всему выходит, что в конфликте рабочих с собственником администрация области фактически поддерживает пролетариат, и это уже особенности украинской политики — Александр Олейник, которому принадлежит завод, состоит в оппозиционной «Партии регионов», а губернатор — в пропрезидентском «Едином центре». Поэтому в администрации уверены, что, как говорит Децик, «регионалы накручивают рабочих, чтобы признать работу администрации неудовлетворительной». «Конфликт очень политизирован, — продолжает он. — В областном бюджете есть деньги, которые можно выделить, закупить десять комбайнов, но такое предложение не было одобрено, «Партия регионов» заблокировала».

Видимо, чтобы деполитизировать конфликт, губернатор предлагает национализировать завод, «договорившись» с собственником.

О национализации как о способе решения проблемы говорят и рабочие — поэтому кто-то и написал «державний» на плакате с логотипом завода. «Начиная с 2000 года, когда к нам пришел первый инвестор «Украгромашинвест», мы поняли, что эффективного инвестора у нас не будет, — говорит слесарь Ольга Бойченко. — Сколько инвесторов было, все отсюда вышли миллионерами, но почему-то только на металлоломе и на недвижимости. Пришел, отрезал, ушел». «Все говорят, что национализация — это лучший выход. Хозяин неэффективно работает», — поддерживает коллегу Владимир Ших. «Все говорят» — формулировка очень абстрактная, но нетрудно догадаться, откуда она взялась. «Лучше было бы 50% акций государству, — объясняет лидер рабочих Леонид Немчонок. — Пускай часть акций будет у того же Олейника. Но если бы у предприятия была такая подушка, как госпакет, было бы разумно».

Немчонок говорит, что пришел к такому выводу сам, но владелец завода и его единомышленники убеждены в другом. «Заявления о национализации идут по линии правительства, — уверяет Владимир Грищенко, гендиректор Федерации работодателей Украины, поддерживающий в херсонском конфликте собственников завода. — Послушайте, что говорит Юлия Владимировна [Тимошенко]: «Это звездный час прокуратуры», «спросить с собственника» и так далее. Это разве рыночно? Это зачистки уже какие-то. Национализация по законам Украины невозможна. Зато какой простор для политических спекуляций — твердая рука, крепкий хозяин, госпредприятие, кильки по пять копеек килограмм — эта ностальгия ведь еще существует».

Александр Олейник тоже очень нервно относится к предложениям о национализации. «Если говорить сегодня о национализации, то покажите мне госпредприятие, которое работало бы эффективно? На заводе имени Малышева, который танки выпускает, люди без зарплаты сидят. А у нас долг по зарплате всего 3,5 млн гривен ($450 000), это не та критическая задолженность, при которой можно говорить о чем-то чрезвычайном». И добавляет: «Меня национализация не пугает. Мне 35 лет, у меня еще жизни хватит создать новое предприятие».

Мы разговариваем в белоцерковском офисе Олейника — своими предприятиями (кроме белоцерковского и херсонского завода холдингу еще принадлежит завод сельхозмашин во Львове) он предпочитает руководить отсюда, хотя сам говорит, что белоцерковский завод по сравнению с херсонским — авторемонтная мастерская по сравнению с большим автозаводом. Видимо, из-за разницы масштабов завод в Белой Церкви переживает кризис более безболезненно, чем завод в Херсоне. Из 800 рабочих после сокращения осталось 200, остальных обещали взять обратно на работу, когда все наладится, но тем, которые остались, зарплату платят регулярно, и мощности не остановлены — в марте предприятие собирается произвести сеялок и веялок на 5 млн гривен ($650 000). «Кого сократили, ставим на биржу труда, — говорит Олейник. — Государство-то в любом случае заплатит людям деньги. У государства есть печатная машинка, у нас нету».

Центр занятости рассчитывает пособие по безработице на основании зарплаты за последние шесть месяцев перед сокращением, поэтому Олейник считает, что отказ от сокращения ударил по херсонским рабочим сильнее, чем ударило бы само сокращение: «Если мы [сокращения] сейчас не сделаем, мы останавливаем производство, будем платить за простой. Автоматически уменьшается средняя зарплата. И кому от этого лучше?» Рабочие убеждены, что лучше — самому Олейнику, но владелец завода, похоже, растерян еще больше, чем его работники. «В бедном обществе не бывает богатых людей, — говорит Олейник. — Вот я — был преуспевающим, одним из самых крупных сельхозмашиностроителей страны. А сейчас у меня стоят два мощных предприятия с нулевым выпуском продукции. И это долго еще будет продолжаться. Мне, поверьте, не может быть хорошо, если у меня работяга не получает заработную плату».

За полтора года, на протяжении которых херсонский завод принадлежит Олейнику, предприятие перешло на «ритмичное производство» — до 20 комбайнов в месяц. В сентябре 2008 года было выпущено продукции на 20 млн гривен ($4,2 млн по курсу на конец сентября, с тех пор гривна подешевела к доллару на 60%). «И в сентябре мы даже купили новую плазменную резку, потому что не успевали делать тот объем, который был нам интересен». Но в сентябре же полностью произошла остановка банковской системы.

Что будет дальше — непонятно. Олейника особенно возмущает, что «Украгролизинг» до сих пор покупает импортные комбайны — если в 2000 году страна импортировала сельхозтехники на $125 млн, то в 2008-м — уже на $2,5 млрд. Олейник не скрывает, что сегодня для предприятия единственным спасением могут стать государственные деньги.

Государственные деньги, о которых мечтает Олейник, стали между тем главным достижением рабочих, которые Олейнику противостоят. Скандальная ситуация, возникшая стараниями херсонских забастовщиков, привлекла внимание украинских властей — ровно через месяц после того, как рабочие заняли актовый зал, Олейника вместе с профильными министрами вызвала к себе премьер Юлия Тимошенко, которая распорядилась выделить заводу 12 млн гривен на погашение задолженностей по зарплате и для уплаты налогов. Чтобы объявить рабочим эту новость, на завод приехали новый директор Сергей Грицюк и находящийся в оппозиции к рабочим лояльный Олейнику председатель профкома Сергей Руснак.

Актовый зал встречал Грицюка и Руснака криками и свистом. Настроение не изменилось, даже когда Руснак объявил, что рабочим нужно зайти в банк, чтобы получить карточки, на которые со специального временного счета, открытого по распоряжению Юлии Тимошенко, будут поступать деньги. В течение времени, за которое скопилась задолженность, гривна обесценилась почти в два раза, и рабочие теперь требуют перерасчета. Вначале о нем прокричал Леонид Немчонок, а потом женский голос из зала под одобрительный хохот остальных рабочих сообщил Сергею Грицюку, что «мы вас из зала не выпускаем. Если завтра не будет решен вопрос о пересчете заработной платы, берем вас и несем к прокурору», а потом кто-то из мужчин прокричал: «Вы нас специально подбивали, чтобы мы взбунтовались, чтобы государство выделило деньги. Такой план, что ни один полководец не придумает». «Если мы получим зарплату, везде будут кричать, что зарплата выплачена, но это будет несправедливо», — резюмировал, обращаясь к Грицюку и Руснаку, Немчонок. В итоге решили: кому совсем плохо, пускай получают зарплату, остальные отказываются.

Есть ли действительно у хозяев завода план? По мнению Олейника, конфликт может закончиться процедурой банкротства: «На базе предприятия будет создано другое и все равно будет работать. Если все будет совсем плохо, могу закрыть на год-полтора, оставить сотню ключевых специалистов, а остальных потом набирать заново. Будет скелет, мясо нарастет». Впрочем, едва ли судьба предприятия сейчас всецело в руках Олейника. Превратившись в эпизод актуальной украинской политики, конфликт на херсонском заводе уже живет самостоятельной жизнью.