В условиях финансового кризиса стало очевидно, почему не стоило усиливать присутствие государства в ТЭК
Российский нефтегазовый сектор кажется одним из наиболее защищенных от кризиса — как-никак он производит востребованную продукцию, глобально конкурентоспособную даже в перспективе мировой экономической рецессии. Пусть цены на нефть вернутся в диапазон $40–60 за баррель, все равно для производителей нефти и газа это очень прибыльный уровень, о котором еще совсем недавно, в 2000–2003 годах, можно было лишь мечтать. Да и экспортная выручка продолжит поступать в значительном объеме — это ли не залог того, что нефтегазовые компании в состоянии без проблем пережить нынешний кризис?
Однако все просто только на первый взгляд. В реальности положение нефтегазовой отрасли осложнено двумя историческими развилками. Точнее, решениями, на этих развилках принятыми.
Во-первых, существует принципиальная неопределенность в том, что касается дальнейшей модели развития отрасли. До 2003 года, памятного «делом ЮКОСа» и стартом большого возвращения государства в нефтегазовую сферу, приоритет здесь отдавался частным компаниям, а в отношении новых месторождений нефти и газа в неосвоенных районах — иностранным инвесторам, в том числе на условиях соглашений о разделе продукции. Начиная с 2003 года, однако, власти выкупили ряд активов у частных собственников, получили эксклюзивные права на разработку новых крупных месторождений, а ключевые конкуренты были либо разгромлены и поглощены (российский частный капитал, прежде всего группа «Менатеп»), либо ограничены в доступе к российским нефтегазовым ресурсам (зарубежные компании через принятие закона о порядке осуществления иностранных инвестиций в стратегические месторождения).
Таким образом, российский нефтегазовый сектор совершил поворот на 180 градусов от модели развития, выбранной в предыдущее десятилетие, когда ставка была сделана на частный капитал и в какой-то степени — иностранных инвесторов, к модели, принятой прежде всего в странах третьего мира, где в контроле над ресурсами доминируют государственные компании. Модель эта может быть небезуспешной, но зависит от того, смогут ли госструктуры проявить себя эффективными агентами по разработке ресурсов. Далеко не во всех странах государственные нефтегазовые корпорации успешно справлялись с этими задачами — например, в Венесуэле, Иране, Мексике, Ливии результаты деятельности национализированной нефтегазовой промышленности в условиях ограничений доступа к недрам для иностранных инвесторов оказывались весьма плачевными. В Мексике, где запрещены иностранные инвестиции, новые месторождения не открываются и не разрабатываются, доказанные запасы нефти за последние 10 лет уменьшились в четыре (!) раза, а добыча стагнирует. И это притом что акватория Мексиканского залива, относящаяся к Мексике, явно недоразведана и имеет огромный ресурсный потенциал.
Если бы российским госкомпаниям повезло, то у них была бы возможность осмотреться и освоиться в роли доминирующих игроков на российской нефтегазовой сцене. Однако здесь уместно вспомнить о второй развилке. Дело в том, что Россия естественным образом исчерпала период относительно легкого развития нефтегазодобывающей промышленности, основанного преимущественно на эксплуатации старых месторождений (brown fields). Хотя российские brown fields (особенно нефтяные месторождения) по-прежнему имеют высокий потенциал добычи, для поддержания текущих объемов производства и тем более их роста нужно осваивать новые месторождения и новые нефтегазоносные провинции. Это непросто прежде всего технологически и требует опыта, часто отсутствующего в России, особенно если речь идет о шельфовых месторождениях. В то время как западные компании десятилетиями разрабатывали шельфы Северного моря, Мексиканского залива и других офшорных нефтегазовых провинций по всему миру, наша инженерная школа традиционно ориентировалась на континентальные месторождения, прежде всего в Поволжье и Западной Сибири.
Но есть и другая проблема: новые месторождения требуют совершенно другого объема вложений. В последние годы нефтегазовые компании вынуждены были наращивать производственные инвестиции. Например, если в 2005 году совокупный объем капвложений пяти крупнейших нефтяных компаний, обеспечивающих сегодня 75% российской нефтедобычи («Лукойл», «Роснефть», «Сургутнефтегаз», ТНК-ВР и «Газпром нефть»), составлял $10,6 млрд, то на этот год был запланирован уже в объеме $33 млрд, а в следующем планировался на уровне примерно $45 млрд. Однако уже в этом году из-за резкого падения цен на нефть совокупный объем инвестиций едва превысит $30 млрд. Капитальные инвестиции «Газпрома», увеличившиеся с $10 млрд в 2005 году до $20 млрд в 2007–2008 годах, планировалось довести до $27 млрд в 2010-м.
Если мировые цены на нефть в следующем году будут находиться в диапазоне $40–60 за баррель, что эквивалентно условиям 2005 года, когда средняя цена нефти Urals составляла $50 за баррель, то совокупные капитальные инвестиции шести крупнейших нефтегазовых компаний России (пять нефтяных плюс «Газпром») могут в лучшем случае не превысить величины в $45–47 млрд. Тогда как для поддержания добычи нефти и газа в ближайшие годы по крайней мере на текущем уровне требовалось бы их увеличение до $60–70 млрд.
Ситуация осложняется еще и тем, что госкомпании в ходе скупки частных активов накопили огромные долги — совокупный долг «Газпрома» и «Роснефти» составляет свыше $87 млрд, из которых свыше $35 млрд имеют срок погашения до года. Долги этих компаний достигают 2/3 годовой выручки. Номинально они значительно перекрываются стоимостью активов, но если взять те активы, которые действительно можно продать, — наличность, непрофильные активы и т. д. (никто ведь не даст продать стратегические месторождения), то получится, что долги равны активам. В ближайшие годы главной задачей для этих компаний будут вовсе не новые инвестиции, а рефинансирование имеющейся задолженности в условиях резкого снижения доступности зарубежных кредитов. Именно на эти цели они будут использовать с трудом изыскиваемые привлеченные средства, откладывая инвестиции в разработку новых месторождений.
Таким образом, госкомпании оказались крайне неподготовленными к «чемпионству» в российской нефтегазовой отрасли — у них огромные долги и отсутствуют необходимые технологии при резком росте потребности в инвестициях на освоение новых, более сложных месторождений. Если бы в 2003–2008 годах нефтегазовая отрасль развивалась более плавно, силами частного сектора и при возрастающем участии иностранных инвесторов, то огромные ресурсы наверняка не были бы отвлечены на передел собственности и у главных игроков не образовались столь внушительные долги.
Выходит, передел собственности в пользу государства нагрянул в самый неудачный момент, когда сошлись падение цен на нефть и усилия властей по выдавливанию из нефтегазового сектора частных инвесторов и иностранных компаний. Остается надежда на то, что иностранцев удастся вновь заманить изобретенными схемами «миноритарного участия» в проектах «Газпрома» и «Роснефти». Однако пока эти партнерства не складываются — успешных примеров начала разработки нет, кроме двух газовых проектов в Западной Сибири с участием германских Wintershall и E.on (причем E.on вошла в долю в Южно-Русском месторождении лишь осенью 2008 года, почти через год после запуска его в эксплуатацию).
[pagebreak]
Это и неудивительно — доминирование российских компаний и сложившаяся в них культура управления практически исключают возможность цивилизованного сотрудничества с международными корпорациями, которых в основном рассматривают лишь в качестве доноров, зачастую навязывая невыгодные им финансовые и технологические решения. Сформировавшаяся в России в последние годы бизнес-среда, характеризующаяся дискредитацией правовых институтов и приматом «права сильного», не способствует привлекательности нашего нефтегазового сектора для иностранных компаний. Инвестициями в России предпочитают интересоваться только компании из континентальной Европы, многие из которых серьезно отстают по своим финансовым возможностям, опыту и технологиям от компаний из США или, скажем, BP или Shell.
Если мировые нефтяные цены продержатся на нынешнем или чуть более низком уровне еще год-два, то в российском нефтегазовом секторе может возникнуть инвестиционная пауза, которая в 2010–2012 годах приведет к вполне серьезным провалам в производственных показателях.
Российскому нефтегазовому сектору в ближайшие годы придется выстраивать новую модель развития при крайне неблагоприятном сочетании внутренних и внешних факторов. В этой ситуации государство сталкивается с дополнительными вызовами — едва ли ему удастся быстро слепить из недостаточно эффективных и обремененных долгами госкомпаний мощных драйверов инвестиционного развития отрасли. А чтобы открыть двери в нефтегазовый сектор для частного и иностранного капитала, придется практически полностью сменить модель политики, проводившуюся в последние годы.
Пойдут ли на это власти? Вряд ли. В то же время сегодняшние форс-мажорные меры по выделению государственной помощи нефтегазовым корпорациям и снижению для них налогов делают перспективу превращения нефтегазового сектора в дотационный не такой уж нереалистичной.