Эффект старения

Под вспышки фотокамер директор Государственного музея изобразительных искусств (ГМИИ) им. А. С. Пушкина Ирина Антонова и ее коллега из лондонской галереи Tate Стивен Дюкар подписывают меморандум о проведении в Москве выставки Джозефа Тернера, предтечи импрессионистов. «Это будет самая дорогая выставка в истории нашего музея. Я даже не решаюсь назвать ее стоимость, — Антонова прямо светится от радости, объясняя смысл происходящего журналистам. — И конечно, без помощи мецената она не могла бы состояться». Виновник торжества, гендиректор «Газпроминвестхолдинга» Алишер Усманов (№19 в «Золотой сотне»), скромно держится в сторонке, но видно, что похвалы Антоновой доставляют ему удовольствие.

Усманов знает толк в благотворительности. Помимо громких меценатских акций вроде выставки в ГМИИ (бюджет не разглашается), передачи в дар государству выкупленной до аукциона коллекции Мстислава Ростроповича (по оценкам, около $100 млн) и коллекции советских мультфильмов (от $5 млн до $10 млн), он еще много чего делает через личный благотворительный фонд «Искусство и спорт». На вопрос Forbes, как он находит проекты, которые считает достойными поддержки, Усманов ответил цветисто и уклончиво: «Жизнь прекрасна и разнообразна. Она постоянно открывает новые возможности, и, если есть деньги, почему же этим не воспользоваться?» Коллекцию Ростроповича он решил купить, потому что в каталоге Sotheby’s его очень заинтересовала одна из картин, привезти в Москву выставку Тернера «люди посоветовали». «А мультфильмы я с детства люблю», — признался бизнесмен.

Личный благотворительный фонд предпринимателя дает возможность заниматься тем, что нравится. По мере старения ветеранов российского капитализма таких фондов становится все больше.

Первые личные фонды, связанные с действующими российскими бизнесменами, появились в 1999 году — Фонд В. Потанина и Фонд содействия кадетским корпусам, созданный главой группы «Спутник» Борисом Йорданом (его отец воспитывался в кадетском корпусе и мечтал возродить движение в России). Их примером вдохновлялся отошедший от дел основатель «ВымпелКома» Дмитрий Зимин, в 2001 году учредивший семейный фонд «Династия». «Корпоративный фонд помимо удовлетворения человеческой потребности делать добро является продолжением бизнеса, PR-политики. А частный фонд отображает волю и мировоззрение создателя», — объясняет Зимин разницу.

В 2001 году появляется фонд Михаила Ходорковского «Открытая Россия» (разгромлен вместе с ЮКОСом). В 2003 году сенатор Андрей Вавилов регистрирует в Лондоне фонд «Научный потенциал» (Human Capital Foundation), который оплачивает ставку профессора по корпоративным финансам в Российской экономической школе, предоставляет гранты исследовательским проектам в области экономики, энергетики, информационных и компьютерных технологий и помогает студентам из России оплачивать обучение в ведущих мировых вузах. В 2004 году появился частный фонд «Виктория» основателя финансовой корпорации «Уралсиб» Николая Цветкова. Фонд, названный в честь дочери Цветкова, помогает детям, оставшимся без родителей. В 2005-м году возникли фонды Олега Дерипаски «Вольное дело» и Усманова «Искусство и спорт». Совсем недавно Вагит Алекперов создал фонд «Наше будущее». На стадии становления находится фонд «Генезис», за которым стоят Михаил Фридман и акционеры «Альфа-Групп» — он будет способствовать развитию еврейской культуры. Месяц назад совладелец игровой империи Ritzio Олег Бойко подал в США документы на регистрацию международного благотворительного фонда, который будет поддерживать параолимпийское движение.

С чем связана активизация систематизированной благотворительной деятельности бизнесменов? «С наличием совести, — говорит Бойко. — Люди стали более взрослые, более состоятельные и, следовательно, более культурные. Чужие примеры побуждают».

К началу 2007 года предпринимателями в России было основано около 30 личных фондов, а всего частный сектор экономики расходует на благотворительность около $1,5 млрд в год. Такую оценку дает CAF — Charity Aid Foundation, британская некоммерческая организация, которая оказывает консультационную помощь тем, кто занимается благотворительностью. Это примерно 0,1% российского ВВП — заметно меньше, чем в США (1,85%), но больше, чем в Китае (0,05%). «Благотворительность стала менее маргинальной темой. Это еще не мода, но уже мейнстрим», — говорит Мария Черток, глава российского офиса СAF.

Среда, в которой наши богачи занимаются благотворительностью, довольно агрессивна. Опросы, проведенные в 2006 году «Левада-Центром» и Агентством социальной информации по заказу некоммерческого партнерства «Форум доноров», показали, что 40% граждан согласны с утверждением, что благотворительные организации способствуют отмыванию нечестно заработанных денег. Это результат громких скандалов, связанных с использованием таможенных и налоговых льгот многочисленными якобы благотворительными фондами в 1990-е (льготы были отменены в 2000 году).

[pagebreak]

«Реакция «наворовали, извольте делиться» — остаток советского сознания, — категорична Ирина Прохорова, главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение» и соучредитель Фонда Михаила Прохорова, организованного в 2004 году. — До сих пор «социальная ответственность» бизнеса обсуждается как некая обязанность». Она полностью разделяет мнение брата (№5), который говорит, что бизнес должен быть успешен, а благотворительность — это уже гражданская позиция, человеческая, к обязанностям бизнеса не имеющая отношения.

Такой же точки зрения придерживается большинство предпринимателей, создающих личные фонды. Для них это не средство реабилитации в глазах населения (деятельность фондов практически не «пиарится»), а способ реализовать себя в новой сфере. «На наших бизнесменов произвел огромное впечатление пример Билла Гейтса и Уоррена Баффетта. Они тоже хотят изменить мир и стать знаменитыми», — говорит Черток. Гейтс и Баффетт действительно отличились: в 2006 году они сформировали крупнейший в мире благотворительный фонд. Его капитал на конец 2007 года был равен $38,7 млрд. Фонд обязан ежегодно распределять на благотворительные цели минимум 5% капитала, т. е. почти $2 млрд.

В какой-то момент зарабатывание денег ради денег становится скучным. «Любой бизнес — это количество ресурсов в твоем распоряжении и баланс между тем, что ты реинвестируешь обратно в бизнес, а что тратишь на какие-то другие, филантропические, проекты, — объясняет Виктор Вексельберг (№16). — Чем больше тебе удается заработать, тем больше ты стремишься вернуть — простите за пафосность — обществу, людям».

Даже корпоративная благотворительность в России часто носит ярко выраженный личный характер. Михаил Фридман — главный инициатор благотворительной активности Альфа-банка, это с его подачи в 2005 году стартовала программа помощи тяжело больным детям «Линия жизни», в рамках которой собирают средства на операции. «Многие компании имеют одного основного акционера, что предопределяет характер развития благотворительности», — говорит Олег Алексеев, гендиректор благотворительного фонда «Ренова», созданного в конце 2007 года. Бюджет этого корпоративного фонда формируется за счет личных пожертвований четверых акционеров группы компаний «Ренова» и ее менеджеров. У Вексельберга есть также частный фонд «Связь времен», а его жена Марина Добрынина руководит собственным фондом «Добрый век». Андрей Гурьев, основной владелец компании «Фосагро», сам выбирает проекты, сам знакомится с людьми, которые их ведут, сам контролирует результат. «Фосагро» финансирует, например, программу «ДРОЗД» (аббревиатура расшифровывается как «дети России образованны и здоровы»), направленную на физическое развитие детей.

Большинство бизнесменов, создавая фонд, предпочитают сами и придумывать программы, и оперировать ими — им не нравится, что сторонние благотворительные организации могут по закону потратить на административные расходы до 20% от собранной суммы. «Благотворительность бывает эффективной, только если я лично ей занимаюсь, — говорит один из участников «сотни», не пожелавший раскрывать имя в печати. — Пока опыт, когда я давал кому-то денег, только негативный. На храм давал — половину разворовали».

Александр Светаков, после продажи банка «Абсолют» сосредоточившийся на девелоперских проектах, во время интервью заметно оживляется, когда речь заходит о благотворительности. Деятельность фонда «Абсолют-помощь» курирует отец бизнесмена Александр Светаков-старший. Фонд, например, строит в Подмосковье коррекционную школу-интернат на 60 мест для детей с ограниченными возможностями, бюджет проекта — $17 млн. Бойко, который сам передвигается в инвалидной коляске, во вновь создаваемом фонде собирается лично заниматься всем, что не связано с бумагами. Ritzio, кстати, финансировала разработку коляски-робота «Кенгуру», способной шагать вверх и вниз по лестницам. Сейчас в Германии под руководством профессора Штефана Липперта, с которым Бойко познакомился в 2003 году, идет адаптация модели для серийного производства.

«Система управления частными фондами в России напоминает управление компаниями в 1990-е годы», — пишет Ольга Алексеева, руководитель лондонского подразделения CAF по работе с частными клиентами, в книге «История доверия в недоверительные времена».

У непубличности есть свои минусы. И дело не только в том, что народ (по данным уже цитировавшегося опроса, 77% населения ничего не знает о благотворительных организациях) продолжает считать богатых своими социальными врагами. Раздавая деньги втихаря, бизнесмены действуют непрозрачно, со всеми вытекающими последствиями.

Понимание приходит с опытом. Все проекты самого старого личного фонда, потанинского, публичны. «Человек не обязан раскрывать данные о своей благотворительности. Но закрытость снижает эффективность, — убеждена гендиректор потанинского фонда Лариса Зелькова. — Нет ничего более ужасного, чем бессистемная благотворительность бизнесменов — она дискредитирует всю индустрию. Общество должно знать, на что и как тратятся большие деньги». В штате Фонда В. Потанина восемь человек. Самый известный его проект — выплата стипендий студентам-бюджетникам, которых отбирают в ходе конкурса в 67 университетах страны. В текущее управление фондом своего имени Потанин не вмешивается, но участвует в обсуждении программ, утверждает бюджет и отчеты.

[pagebreak]

На таких же принципах строился и Фонд Михаила Прохорова, партнера Потанина. Программы разрабатывает экспертный совет, который собирается минимум два раза в месяц, а реализуют их исполнительная дирекция в Норильске и филиал в Красноярске. За четыре года работы культурная жизнь в заполярном Норильске оживилась: например, российская премьера спектакля «Жизнь и судьба» Льва Додина состоялась именно там. «Переломным был момент, когда брат ушел с поста гендиректора в прошлом году. Достаточно много усилий потребовалось, чтобы объяснить, что наш фонд не прихоть, а серьезная институция и, где бы дальше Михаил Прохоров ни работал, фонд будет только расширять свою деятельность, — говорит Прохорова. — Люди были благодарны. И это приятно».

Пример того, как обеспечить долгосрочность социальных инвестиций, чтобы она не зависела ни от капитализации компании, ни от жизненных перипетий ее владельца, подал самый старший из российских благотворителей, Дмитрий Зимин. Система финансирования его фонда «Династия» нетипичная для России, но стандартная для Запада. Бюджет фонда — сейчас это порядка $10 млн в год — формируется за счет доходов, которые приносят семье предпринимателя ее активы. «Естественно, объем финансирования зависит от мировой конъюнктуры. Но рисков мало — капитал инвестирован консервативно, им занимаются специалисты», — говорит Зимин. В марте зарегистрирован новый устав фонда — семья Зимина передала полномочия по набору кадров, утверждению расходов и прочей операционной деятельности общественному совету. В него вошли академик Сергей Капица, финансисты Петр Авен и Рубен Варданян, экономисты Евгений Ясин и Сергей Гуриев… Предусмотрена ротация общественного совета на 30% в год, через три года он полностью обновится. Зимин убежден, что рано или поздно системной благотворительностью будет заниматься подавляющее большинство крупных бизнесменов. «В литературе все описано — нельзя оставлять детям большое состояние, нельзя навязывать по наследству бизнес, как и сравнительно крупные благотворительные проекты, — говорит Зимин. — Я не знаю ни одного крупного бизнесмена в мире, который не отдал бы свои деньги на благотворительность. Все там будем».