Управление прошлым

Чему нас история учит? — Она все то под образом учения объявляет, что в свете памяти достойного до нас было» — так в середине XVIII века определяла свои задачи книга Гильмара Кураса «Сокращенная универсальная история», первый напечатанный в России школьный учебник истории (перевод с немецкого). Остается определить, что именно в прошлом следует считать достойным.

Учебники истории — политизированные сочинения, выражающие официальную идеологию государства. Идеологическая заданность есть вещь трудно устранимая хотя бы потому, что государство нуждается в четком осознании подданными опорных вех и направления своего развития. Кроме того, история в отличие от, например, химии или географии рассматривает (и оценивает!) деятельность этнических и общественных групп, властных структур, что неизбежно затрагивает интересы этих групп или их наследников, а потому в принципе не может вызвать бесстрастного восприятия.

Это тяжкий крест истории как науки, тем более в полиэтничной стране. Соседние народы, слившиеся в одно государство, имеют в своей истории общую хронологию и набор известных фактов, но как совместить взгляды на события? То, что для русских есть история возвышения Москвы и «собирание» ею под себя земель Восточной Европы, татарам видится эпохой крушения великой некогда Золотой Орды и падения Казанского ханства. В тоталитарных системах эта проблема решается просто. Можно вспомнить постановление ЦК ВКП (б) от 9 августа 1944 года «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации», которое «не рекомендовало» увлекаться изучением истории и культуры Золотой Орды.

Когда страна распадается, каждая из новых наций приступает к созданию своего учебника истории как одного из элементов государственности. Вот, к примеру, молдавская «История румын. Новейшее время» сообщает: «Молдаване Транснистрии (т. е. современного Приднестровья) не имели иных социальных проблем, чем гнет русских». «История Грузии» так описывает отношения с Санкт-Петербургом в XVIII веке: «России, как и любой другой стране, стремящейся к захвату земель, не нужна была единая и сильная Грузия». Наконец, учебник истории для 5-го класса, рекомендованный министерством образования Украины, утверждает: «Включение Крымского полуострова в состав Украины было попыткой переложить на ее плечи моральную ответственность за выселение татарского населения и вынудить взять на себя ответственность за восстановление хозяйственной и культурной жизни полуострова».

Повлиять на содержание этих учебников бывшая метрополия уже не может. Впрочем, российской власти хватает забот со своими историками. Так, три года назад Федеральный экспертный совет под руководством министра образования Владимира Филиппова постановил снять гриф «рекомендовано» с учебника Игоря Долуцкого «Отечественная история XX века» для 10–11 классов. Издавался он не раз, пока кто-то не обратил вдруг внимание на то, что публицист Юрий Буртин характеризует в этом учебнике государственный строй России как «авторитарную диктатуру», а лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский говорит о том, что «в 2001 году в России оформилось полицейское государство». (Автор учебника предлагал школьникам либо опровергнуть, либо подтвердить с помощью фактов изложенные точки зрения.)

Ситуация не уникальна. Споры о качестве школьных учебников по истории и о том, как совместить в них базовые ценности и плюрализм воззрений, начались очень давно, еще до того, как появились сами учебники. Еще в 1116—1118 годах по инициативе княжившего тогда в Киеве Владимира Мономаха и его сына Мстислава была изготовлена новая редакция знаменитой «Повести временных лет». Мономах отнял летописание у печерских монахов и передал его Сильвестру — игумену своего родового Выдубицкого монастыря. Новый летописец постарался возвеличить своего патрона (благо он и на самом деле был фигурой выдающейся) и бросить тень на его предшественника и соперника — великого князя Святополка II Изяславича (умер в 1113 году). Именно Сильвестр внес в летопись известный по школьным учебникам рассказ о том, как Святополк в 1097 году поверил наветам на князя теребовльского Василька: с ведома и одобрения Святополка несчастного ослепили. Летописец убеждал, что Василько был не союзником Мономаха против Святополка, а невинно пострадавшим. Написанная с редким художественным талантом, эта повесть навсегда сделала Святополка отрицательным персонажем в нашей истории.

Крупнейший летописный свод Московского государства (так называемый «Лицевой свод» — его десять томов были украшены более чем 17 000 цветными иллюстрациями-миниатюрами) создавался по заказу Ивана Грозного в 1568–1576 годах. В последний том собрания, описывавший события царствования самого Ивана, неизвестной, но властной рукой были внесены многочисленные исправления. Редактор вычеркивал прежний текст и вписывал на полях новый, иногда совершенно иной по содержанию. Одни правки отражали литературные вкусы редактора, зато другие обвиняли лиц, казненных или репрессированных во время опричнины (уже давно высказано мнение, что этим редактором был сам Иван Грозный).

Порой правка содержала уникальную информацию — например, рассказ о внезапной болезни Ивана Васильевича в 1553 году. Тогда бояре, как следует из внесенного в летопись текста, отказались присягать малолетнему наследнику и собрались возвести на престол двоюродного брата государя Владимира Андреевича Старицкого. Неудивительно, что в 1569 году Иван приказал отравить Старицкого.

В новое время процесс редактирования истории перешел от уникальных проектов (вроде оправдания давних преступлений конкретного государя) к производству продукции массового характера — той же государственной идеологии. Императрица Екатерина II не только всерьез увлекалась русской историей; для нее эта наука была важнейшим инструментом воспитания подданных. В результате начавшейся в 1782 году по инициативе императрицы школьной реформы в России впервые появилась система начального и среднего образования — вместе с учебными планами, программами, одновозрастными классами, классным журналом, выпускными экзаменами и каникулами. Для новых училищ было подготовлено 70 учебников по всем предметам. Государыня лично следила за освоением идеологически важного предмета: в 1785 году она посетила столичное Главное народное училище и «сама по части Российской истории и географии изволила предлагать вопросы, делать возражения и тем поставила род диспута...» Она же лично «апробовала» подготовленные учебники.

Основным учебником отечественной истории стала «Краткая российская история», составленная выдающимся педагогом Федором Ивановичем Янковичем (выдержала в 1799–1821 годах восемь изданий). Появление официальных учебников не исключало личной инициативы: издавались книги, написанные и школьными учителями, и просто любителями. Но все эти авторы учитывали взгляды Екатерины на науку.

История, по мнению Екатерины, «не могла иметь другого вида и цели, кроме прославления государства». Славяне объявлялись потомками сына библейского праотца Ноя — Иафета и в силу этого были «благонравны, правдолюбивы, в словах и обещаниях тверды». В отличие от прочих народов: казахи («киргизцы») и «трухменцы» были «весьма склонны к грабительству», жители Камчатки пребывали «в самогрубейшем невежестве», а чукчи — те вообще безо всякого основания были «к самоубивству склонны».

«Призвание князей» — Рюрика и его братьев — в 862 году стало исходной точкой установления самодержавной монархии в России. Все дальнейшие исторические события рассматривались с одной позиции — какие последствия они имели для такого государственного устройства. Могущество государства представлено как главная цель исторического развития, поэтому один из первых русских героев — былинный киевский князь Владимир Святославич (980–1015), который «не только учинил ее (Русь. — Forbes) страшную соседственным народам, но привел в почтение и у прочих европейских держав». Правда, Владимир Святославич и Ярослав Мудрый, несмотря на свои заслуги, укорялись в «пагубных разделах» государства, а сохранивший его единство Владимир Мономах изображался образцом правителя.

Привычные для нынешней школьной программы оценки и хрестоматийные даты встречались не всегда. В некоторых учебниках нет Ледового побоища (1242) и Куликовской битвы (1380) — судя по всему, тогда они не воспринимались в качестве главных исторических событий; войн и на Западе, и на Востоке было достаточно. Главным достижением Александра Невского считали его союз с Золотой Ордой, который помог Северо-Восточной Руси выдержать натиск католической Европы. Также в заслугу Александру Ярославичу ставили подавление сопротивления новгородской «черни», не желавшей татарской переписи и установления регулярной выплаты дани татарам.

Новгородская республика с ее вечевой вольностью сейчас предъявляется как свидетельство существования демократии в России. Но при Екатерине II Новгород считали аномалией русской истории — поэтому московские великие князья XIV–XVI веков на страницах учебников постоянно усмиряли «бешенство новгородского сумасбродства». Даже зверские казни Ивана Грозного объяснялись «крамолами» новгородцев, которые «огорчили царя до чрезвычайности». Царь, правда, переходил меру в «запальчивости» и давал волю своему «крутому нраву», но поступки его были «извинительны», поскольку Иван имел несчастье царствовать «над грубыми и мало просвещения имеющими подданными».

В «Краткой российской истории» нет имен Сергия Радонежского и патриарха Никона — чтобы не подчеркивать лишний раз роль церкви в истории страны. Тут стоит вспомнить, что Екатерина вполне одобряла решение Петра I об упразднении патриаршества, а в 1764 году сама отняла у церкви земельные владения с крепостными крестьянами.

Не упоминаются в официальном учебнике ни гражданская война в Смутное время, ни восстания Разина и Пугачева. Массовые народные выступления носили явно антигосударственный характер и никак не гармонировали с мудростью правителей: не случайно в указе 1775 года Екатерина II повелела пугачевский бунт «предать вечному забвению». Даже далекий от современности князь Игорь в 945 году погиб не от рук подданных древлян, а политкорректно — в безымянном «сражении». В других книгах «бунты» XVII века иногда упоминались, но как происходившие исключительно «от прежней смутности и внешнего злоковарства». Автор одного из учебников даже заставил лихого атамана Стеньку Разина «прибыть с повинной» к царю Алексею Михайловичу (на самом деле Разина выдали донские казаки).

Как и сейчас, особую сложность представляла тогдашняя «новейшая» история XVIII века с его дворцовыми переворотами. Здесь обычным приемом стало умолчание. В официальной истории «не было» ни ограничивавших власть самодержца «кондиций» при вступлении на престол Анны Иоанновны в 1730 году, ни споров о престоле после смерти Петра I. Зато можно было прочесть, что царевич Алексей Петрович проявил «скользость в неприличных поступках» и умер «от внутреннего сокращения духа и тела», а Петр I тут совсем и ни при чем. Или что младенец Иоанн VI Антонович воцарился в 1740 году «беззаконно», поэтому был свергнут, «доброчестно заключен», а затем к всеобщему облегчению лишен «тягостной самому ему и ни к чему не способной жизни». Добродушный Петр III (1761–1762), «слыша, что народ не доверяет его поступкам, добровольно отрекся от престола и вскоре затем скончался в Ропше» — будто и не было дворцового переворота 28 июня 1762 года.

Разделу Польши в 1772–1795 годах в официальной исторической литературе посвящали много страниц, но каких страниц! Учебник объяснял: Польско-Литовское государство «насильственно и без всякого права» завладело исконно русскими землями и утвердило там «наиугнетательнейший аристократизм» и «необузданность» шляхты. Поэтому по просьбе «любящих свое отечество» польских вельмож соседние государи были вынуждены ввести туда свои войска и поделить Речь Посполитую для предотвращения ее же «беспокойств». Как уверяла в 1797 году «Детская российская история», «польская нация более не существует». Это еще не худший вариант — в других сочинениях можно было прочесть, что во Франции не было никакой революции и казни короля, а благополучно скончавшегося Людовика XVI сменил на троне Людовик XVII (в действительности никогда не царствовавший).

Учебники истории менялись вслед за сменой эпох. Реформы Александра I в начале XIX века принесли некоторое ослабление цензурно-министерского контроля — и новые учебники. Их авторы делали попытки излагать отечественную историю «на фоне» западноевропейских событий, сообщали о появлении в России крепостного права, пробовали «реабилитировать» Бориса Годунова как «достойного скипетра» царя, отмечали, что «благоуспешность» реформ Петра I была подготовлена его предшественниками. Рядом с победоносными и мудрыми монархами на страницах учебников появились «гордый тиран» Бирон и другие временщики, при которых народ терпел непосильные «поборы». Было дозволено упоминать и запрещенные прежде имена свергнутых министров — Артемия Волынского или Андрея Остермана. Можно было даже узнать, что Емельян Пугачев был не просто разбойник, но давал «обещание уничтожить крепость крестьянства». Понятно, что какие-либо негативные явления не могли иметь отношения к текущему царствованию. Его оценка была исчерпывающе краткой: «Какого возмездия заслуживает августейший наш монарх за таковые славные деяния свои? — Удивления всех веков». Кроме того, тогдашняя «оттепель» завершилась вместе с восстанием декабристов, и правительство императора Николая I вернулось к идее строгого регламентирования преподавания истории в школе.

Автор — профессор РГГУ,  доктор исторических наук