Пиву и сосискам австрийцы предпочитают собственное вино. Кстати, весьма неплохое
Превратить Вену в вино может каждый — достаточно поменять местами две буквы: Wien — Wein. Просто в центре города — там, где фиакры, Сецессион и отель Ambassador, — это не так бросается в глаза: здесь, среди барочных завитушек, царит культ кофе. Молодому вину поклоняются на окраинах — сочных, зеленых, переходящих в бескрайние леса. Приспособленное для этого питейное заведение называется «хойригер» — пограничный пункт между городом и деревней с нейтральной полосой в несколько столов. Хозяин лепит к краю собственного виноградника избушку, где наливает всем свежий продукт — «хойриге». Его пьют из кружек — совершенно пивных, но размером с рюмку, — мешая с газированной водой один к одному. Три стакана этой смеси валят с ног средних размеров слона, четыре — развязывают язык венским бабушкам. Они подтягиваются сюда после Оперы: роняют соболя на длинные промасленные лавки, садятся в ряд и поют хором. Одна подсаживается к нам, всхлипывает: «Тридцать семь лет прожили вместе, ушел». У столика жмется официант, который может подать только вино и воду: пива, чая и кофе здесь попросту нет, а за едой клиент должен сходить сам — к австрийскому варианту шведского стола, который состоит из мяса, мяса и ради разнообразия мяса. Вегетарианцы заливают горе вином, остальные нагружают на тарелки местный хит — иссиня-черную кровяную колбасу. Дело в том, что в конце позапрошлого века император Франц Иосиф поддержал отечественного производителя «Указом о пикниках», где обязал аристократию покупать вино у крестьян, а бутерброды брать с собой. Так что подносить к столам закуску официантам мешает не лень, а обычай.
Главное в выборе хойригера — не ошибиться с районом. В Нусдорф ходят небогатые местные (около пятидесяти трех процентов — сентиментальные бабушки). Зиммеринг считается студенческим. Для туристов — раскрученный путеводителями Гринцинг: весело и вкусно. Чтобы было еще веселее, из умело спрятанных динамиков транслируется «шум застолья» (на всякий случай он записан заранее). Встретить здесь можно кого угодно, кроме австрийца: например, в хойригере Weinbottich отмечал день рождения мэр Москвы Юрий Лужков. Тогда официанты выучили слово «дозвиданиа» и теперь так здороваются с приезжими японцами. Японцы щелкают фотоаппаратами и отвечают австрийским «грюсготт». В Нойштифт-ам-Вальд двери мишурой не украшают, поэтому туристы этот район просто не замечают, а местные знаменитости — наоборот. В хойригере Wolff выпивали еще Бетховен и Малер; традицию поддерживают премьеры и президенты, чьи фотографии на «мыльницу» украшают ближайшую к двери стенку.
Доев и чуть-чуть не допив, мы выходим во двор. Пересекаем веранду, поднимаемся по лестнице и открываем калитку: лоза до горизонта. Дальше — лес и, кажется, Альпы. В пятидесяти метрах, на Ратштрассе, звенит трамвай, готовый за 15 минут домчать до венской Оперы. Но нам уже хочется в леса.
Руди держит винотеку в Мербише (полсотни километров от Вены, полторы тысячи жителей, дома моложе XVII века — уже новостройки). Прямо перед носом у какой-то тургруппы он громко, с лязгом захлопывает решетчатые двери и скрепляет их амбарным замком: «Немцы! Забегут, хапнут самые яркие бутылки и убегут. Не пробуя!» В глазах у Руди — ужас и незабытый аншлюс. Про японцев не рискую спрашивать — не факт, что на такой случай у него в погребах не сыреет пулемет. Переводчики почтительным шепотом пересказывают пару сочных легенд: например, о том, как Руди принимал грузинского торгпреда, отведал элитного «Ахашени» и сообщил, что «из него, кажется, можно сделать вино». А для тещи одного из знакомых был безвозмездно откупорен 26-летний айсвайн — за то, что, дегустируя, проявила знание предмета. Айсвайн — «ледяное вино» из подмороженных ягод: чтобы сделать такое, виноград не снимают до декабря. «Сладкое без сахара», — радуюсь я. «Кто же добавляет в вино сахар?» — недоумевает Руди. «Ну, — теряюсь я. — Кое-кто добавляет». «Надо же! А у нас за это — тюрьма». Особые чувства у австрийцев — к американскому виноделию. Один из лучших местных сортов — белый цирфандлер — имеет в Штатах нечаянного двойника: красный зинфандель. Вроде бы некий торговец вез в Калифорнию партию лозы, в дороге бирки перепутались, и тот развесил их как попало. Ярлычок с цирфандлера достался итальянскому «примитиво».
Мербиш приткнулся к большому темноватому озеру Нойциллерзее. По вечерам в ресторанчиках на берегу можно наблюдать держателей местных винотек, запивающих свежевыловленную форель (или свежекопченого угря) пивом. В меню есть платина рислинг, сильванер и блауфранкиш, но виноделы опасаются разочарований. На крыше у каждого заведения — по аисту. Крупная американская туристка тычет пальцем: «Смотри, как симпатично рассадили чучелок!» Чучелко беспокойно хлопает крыльями. «Закупили роботов в Японии!» — замирает ее муж.
Венский лес — ровный, как выращенная под надзором стилиста щетина. На самом деле он не что иное, как просто леса вокруг Вены. С таким же успехом зеленые массивы Подмосковья можно назвать Московской чащобой и создать вокруг них туристический культ, подобный культу Винервальда в Австрии. Отъезжая от города, и оглянуться не успеешь, как венский лес превратится в баденский, а там и в линцкий, и в зальцбургский. Щетинистые холмы чередуются с полями, которые разлинованы виноградниками. В полях — деревни, состоящие из одной-единственной улицы. В каждом дворе — по хойригеру, полному дядек в коротких зеленых штанах и кожаных кафтанах — плюс два–три венских банкира, которые решили припасть к корням. Вдоль проезжей части течет ручеек — каждый может вымыть руки после того, как рвал ими на части плотный свиной окорок. Деревенский хойригер отличается от городского примерно так же, как финал Лиги чемпионов от отборочных игр румынского второго дивизиона: здесь можно наткнуться на нечаянные шедевры. Знакомые как-то купили у хозяина трактира в поселке Соос весь запас понравившегося вина — с дюжину ящиков. Через несколько недель он позвонил и извиняющимся тоном попросил продать пару-тройку бутылок обратно — нечего послать на винодельческую выставку во Францию, а они вроде первое место обещают и на этикетку медаль.
Виноград в Австрию привезли римляне — некоторые заведения до сих пор носят названия вроде «Римский кутеж»: как в первом веке н. э. начали, так и... Транспортировка греческого вина на север империи обходилась легионерам недешево — пришлось посадить лозу. Лоза прижилась, и римские войска начали терять боеспособность. Наместник императора принял меры — ограничил возлияния тремя в день. Легионы восстали. Каждому десятому солдату грозила смертная казнь за неповиновение, но тут один центурион вспомнил антиалкогольный рецепт покойного дедушки — тот всегда закусывал вино грецкими орехами. Солдат обязали поступать так же. В соответствии с этим апокрифом в каждом хойригере на столах — по миске грецких орехов. В конце концов под отрезвляющую закуску посетитель выпьет в три раза больше.
Некоторые двери могут оказаться закрытыми: настоящий хойригер работает ровно триста дней в году — лозе нужны выходные. Над дверями, за которыми в данный момент наливают, висит сосновый венок с зажженной лампочкой. Поэтому в пустынном Соосе фонари горят и при солнце.
Чтобы забраться на Дернштайнский холм и обозреть оттуда излучины Дуная и знаменитые винные долины Кремшталь и Вахау, требуется преодолеть около трехсот щербатых намеков на ступеньки, а потом еще немного — по выпирающим из земли корням. Наверху в качестве бонуса к виду — развалины замка, в который герцог Австрийский заточил Ричарда Львиное Сердце после совместного крестового похода. Городишко Дернштайн, прилепившийся к холму, великолепен — на первом же доме болтается жестяная, совершенно средневекового вида вывеска с молоточками Райффайзенбанка (ей, наверное, лет сто). В баре справа от ворот наливают такой рислинг смарагд, что я немедленно понимаю тех, кто тратит на пополнение собственных погребов сотни тысяч ежегодно. Я потратила три евро — за сто пятьдесят миллилитров субстанции, которую невозможно описать, не сбиваясь на восторженный лепет. Под средневековыми воротами прячется стая американцев. Зарядил дождь: очередная туча с юга зацепилась за верхушку замковой горы и орошает местный виноград минерализованной водой из пресных озер Каринтии. Рислинг смарагд и грюнер велтинер можно получить, постучавшись чуть ли не в любую дверь: каждая вторая ведет в винотеку, семейный гестхаус, винное хозяйство. Ценовой предел — €50, но смотреть с подозрением на низкие цены не стоит — стоит пробовать.
Жить надо в Schloss Durnstein. В некотором роде это сетевой отель: все замковые гостиницы Австрии не моложе XVIII века объединены в сеть Schloss. Даже ваша машина будет жить с видом на Дунай и проплывающие по нему суда — стоянка здесь у живописного обрыва. Лобби размером с небольшую прихожую ломится от барочных причиндалов: кажется, какое-нибудь высокое кресло или бронзовый подсвечник с порывистыми ангелами вот-вот оттеснят за дверь. В комнатах — кровати с бархатными балдахинами. Еще в Дернштайне есть постоялый двор «Ричард Львиное Сердце» (жить не стоит, а вот отобедать винершницелем с кайзершмарреном на террасе с видом на Дунай можно) с приткнувшимся к нему пансионом «Блондль». Блондлем звали ричардова менестреля, который выручил хозяина из застенков, напев и наиграв под тюремным окошком какой-то тайный код.
Мои спутники предлагают съездить в ближний Кремс. Населенный пункт с жирным названием — средневековый райцентр с магазинами Cartier и Vero Moda и парой неплохих ресторанов (конкретно — «Джелл» и «Три ворона»). Официально Кремс — полгорода: он объединен в одну административную единицу с соседним Штайном. Две площади, две ратуши, два бургомистра, и все это зовется Кремс-унд-Штайн. Находятся знатоки, которые утверждают, что Унд — тоже город, а вовсе не связующий союз, только его трудно найти. Штайн мельче Кремса раз в пять, туристов меньше раз в двадцать, русских не бывает никогда. Состоит он из одной улицы, которая тянется вдоль Дуная. Яркое пятно на ней — бывшая резиденция начальника таможни: пример веселенького нуворишского строительства XVI века. По Дунаю в те времена проходило достаточно судов, чтобы обеспечить таможенникам безбедную старость. На главной площади старого Кремса — Хойермаркт — есть и вовсе ярко-розовый дом с неожиданно выпуклой стеной. Говорят, скоро он должен обвалиться. На самом деле еще лет двести назад должен был — но все никак. В этой Австрии все до безобразия устойчиво.