В России наполеоновские реликвии в первую очередь дороги сердцу коллекционера
Виктор Батурин стоит в фойе музея-панорамы «Бородинская битва» и пытается разобраться, откуда в декорациях наполеоновского шатра взялся серый стол, похожий на советскую школьную парту. «Уберите ее, пожалуйста!» — убеждает Батурин дирекцию музея. Дирекция отказывается — с парты продают тематическую литературу. Слово «продавать» расстраивает первого вице-президента компании «Интеко» чрезвычайно. Он давно собирает артефакты, имеющие отношение к Наполеону. В начале декабря — к 200-летию коронации императора — в музее открылась выставка, из коллекции Батурина в основном и состоящая. Теперь Виктор Николаевич борется за чистоту жанра. Испорченный серой партой балдахин в холле намекает на шатры, которые стояли перед cобором Парижской Богоматери во время коронации. «Время было зимнее — лошади, кареты, кучера, — с удовольствием представляет Батурин. — Здесь гости смахивали с себя пыль, оставляли прислугу. Потом их поили какими-нибудь горячими напитками, они снимали шубы и входили в Нотр-Дам». На горячих напитках для посетителей коллекционер не настаивает, но продажа брошюр и платный вход ему неприятны. Кураторы выставки рассказывают, что, узнав о билетах, Батурин попросил указать: деньги берутся за просмотр той пары картин, которые ему не принадлежат. Остальное — бесплатно.
«Остальное» — это сотня батальных полотен разной степени художественной ценности, севрский фарфор с символикой французского императора, несколько миниатюр с прижизненными портретами Бонапарта, его парадная шпага, разнообразные ментики-кивера наполеоновской армии, мебель из дворца Тюильри, знамя, прошедшее Ватерлоо, и альбом гравюр, подаренный Александру I при заключении Тильзитского мира. Богато. Разнообразно. Познавательно. И как-то несовременно — сейчас у каждой выставки непременно должна быть концепция. А тут в нескольких залах (предполагалось, что будет один, но потом понадобилось еще несколько) выставлено много дорогих и редких вещей, которые собрал человек, явно неравнодушный к предмету. Главный герой этой выставки — вовсе не император Наполеон Бонапарт, а коллекционер Виктор Николаевич Батурин. И история, которую она рассказывает, не о превращении великого просветителя в великого тирана, а о том, во что может вырасти увлечение советского школьника, который в седьмом классе выиграл историческую олимпиаду по наполеоновским войнам.
Впрочем, это очевидно не для всех‑— настолько, что даже стало причиной предновогоднего скандала в Госдуме. Депутат от ЛДПР Андрей Головатюк назвал выставку «кощунственным мероприятием», с помощью которого кое-кто пытается «придать фигуре Наполеона ореол победителя, а не захватчика». Спикер Борис Грызлов признал вопрос «заслуживающим внимания», после чего тот был благополучно замят.
Батурину есть что ответить патриотам — на самом видном месте в «русском» зале установлен крупный портрет Кутузова.
— Нас обвиняют в том, что мы оскорбляем чьи-то патриотические чувства, а мы посмотрели на картины и не увидели ни одной, где русские проигрывают! — апеллирует к окружающим его батальным полотнам Виктор Батурин. — Вот изображена битва, которая нами проиграна, но даже тут взят эпизод, где наши отбирают французское знамя! А вот Жан-Виктор Адам, «Французы в Москве»: один с коня свалился, выпимши немножко. Пьяный француз — это что, антипатриотично? А вот гусар в Париже раздает милостыню местным!
Рядом представлен эффектный лубок начала XIX века — казак с выпученными глазами, флиртующий с француженкой младой. Батурин уверяет, что цена ему — полсотни евро, но историческая ценность не меньше, чем у «Перехода Наполеона через Неман» Коссака, где масса исторических неточностей: «Не то чтобы он художник был плохой — просто писал картину уже в конце века. С момента событий прошло много времени. Так что оценивать все это деньгами трудно. Иногда просто бессмысленно». С ценами коллекционеру везло: например, картину «Смерть Понятовского» покупал как «неизвестного художника», а потом оказалось — авторская копия Ораса Верне. Правда, чтобы это доказать, пришлось заказать у знакомого парижского букиниста редкие дневники Верне-младшего, изданные в начале прошлого века ограниченным тиражом; но букинист запросил вполне приемлемые деньги — €120. Не жадничали и антиквары с Фобур Сент-Оноре, в лавке у которых обнаружились табуреты из дворца Тюильри. Мебель тем более редкая, что во дворце был пожар и предметов обстановки сохранилось немного. Табуреты можно было бы продавать с припиской: «На них сидел Наполеон». Но доказать это невозможно, а серьезные антиквары бегут неточностей — поэтому отдали табуреты за разумную сумму. Сам Батурин с видимым удовольствием рассказывает о дешевых покупках. Газеты предпочитают писать о дорогих — The Telegraph сообщила, что на аукционе в Фонтенбло он потратил на ценные наполеоновские лоты миллион евро.
Тяжело далась и Тильзитская книга, которую вывезли из России еще в 1928 году. Обнаружилась она в Лондоне — у человека, который приобрел ее с целью перепродажи.
И хотя на поиск и приобретение каждого экспоната были затрачены усилия вполне конкретного человека, ни одного упоминания имени Виктора Батурина на выставке нет. Нет и таблички с благодарностью компании «Интеко», которая перед выставкой отремонтировала музей.
— Стыдно было за Бородинскую панораму! — признается Виктор Батурин. — Когда мы пришли сюда первый раз, увидели пустоту и какие-то непонятные муляжи, место которым — в лавках на Арбате. Было несколько достойных вещей — те же портреты русских генералов. Но в музее заявили, что мы испортили здесь климат, и убрали картины в запасники, чтобы не пострадали. А нам пришлось за полтора месяца поменять полы, стены, потолки, туалет, гардероб, водопроводы, вытяжки, запахи... Времени было мало, хотелось сделать еще больше. Например, отшлифовать пол. Они здесь никогда не знали, как ухаживать за мраморными полами. Вы были в гостинице «Марриотт»? Там тоже мраморные полы! Но их чистят, покрывают воском, и они блестят, черточек не видно! Неужели с 1962 года нельзя было все это отмыть?
В ответ на мое робкое предположение, что музей находится на госбюджете, Батурин строго отвечает: «Для увлеченных людей, которые занимаются любимым делом, деньги не главное. Вряд ли у Наполеона на первом месте были заработки. Когда человек хорошо выполняет свою работу, а ты приходишь и видишь, что он мало получает, решить проблему нетрудно. Но мрамор должен быть мрамором! Понимаете?»
[pagebreak]
Мы приступаем к фотосъемке. Фотограф, прельстившись пышностью витрины с шитыми золотом кафтанами, пытается предложить ее как фон. Виктор Николаевич спрашивает, перепечатают ли этот материал в американском издании Forbes, и, получив ответ: «Вполне возможно», от фотографии с‑кафтанами решительно отказывается — западным читателям кафтаны ничего не скажут. В конце концов, это всего лишь костюмы наполеоновских министров, пошитые специально для коронации. С кивером полка польских улан, который возглавлял маршал Понятовский, — пожалуйста. Тем более что можно встать на фоне картины, где на‑маршале точь-в-точь такая шапка, только синяя. Подчиняясь просьбам фотографа и пытаясь развернуть кивер к камере, Батурин объясняет, что воевать с такой штукой на голове было не так неудобно, как кажется: «Вниз надевался специальный подголовник, похожий на каску. Его подгоняли по размеру». Размер невелик, в связи с чем всплывает тема среднего роста человека в начале XIX века.
— Метр шестьдесят восемь? — предполагает фотограф.
— Гораздо меньше! — уверенно отвечает Батурин. — Средний рост в то время был метр шестьдесят — метр шестьдесят два. А Наполеон был метр шестьдесят девять.
— Откуда в таком случае разговоры о наполеоновском комплексе? — удивляюсь я.
— Потому что Наполеон всегда среди гвардии! А гвардия, гренадеры — это уже метр восемьдесят. Маршалы Мюрат и Дюрок были вообще под два метра ростом. Был такой эпизод. Наполеон пытался сверху достать книгу и не мог дотянуться. Дюрок ему говорит: «Ваше Величество, давайте я вам помогу — я выше вас!» А он отвечает: «Не выше, а длиннее. И, кстати, всего лишь на одну голову!» — Батурин заразительно хохочет. Бородатый исторический анекдот явно нравится ему еще с седьмого класса, когда он зачитывал до дыр двенадцатитомник Тарле. Учительницу истории до сих пор вспоминает с благодарностью. Сегодня он запросто смог бы вести какой-нибудь бонапартистский факультатив — тем более что коллекционером себя не считает, считает лектором.
Небезосновательно: то, что Батурин рассказал за два часа нашей совместной прогулки по залам, значительно интереснее местной экскурсии. Мне повезло гораздо больше, чем школьникам, которых сюда ежедневно привозят на «уроки патриотизма» (так это называет пресс-служба музея). Мне, в отличие от них, известно, что ветхие кусочки ткани со следами золотого шитья, забранные в рамочку, — это не просто знамя, которым французские солдаты размахивали во время обидно закончившейся для них битвы при Ватерлоо. Я знаю, что это, во-первых, знамя элитного полка пеших гренадеров, в составе которого отступал с поля битвы сам Наполеон. Во-вторых, полк был старый — времен национальной гвардии 1789 года, и знамя определенно принадлежит ему, а не какому-нибудь отдельному батальону — в те времена батальонные и полковые знамена были одинаковыми, но батальонное вряд ли успели бы расшить золотом.
В-третьих, после отречения императора вся наполеоновская атрибутика активно уничтожалась, а когда он вернулся с Эльбы («Сто дней»), ее пришлось восстанавливать. Следовательно знамя это из числа тех, что были поспешно извлечены из чуланов. Найдено оно было в кармане погибшего солдата. А дальше начинается чистая фантазия. «Когда отступали, все разбежались, битва проиграна, — вдохновенно рассказывает Батурин. — Солдаты собрались, взяли себе по сувениру. Один — скорее всего, старший офицер — вот эту часть знамени, аверс, сунул в карман. А потом, наверное, мародер на него напал. Знамя ему было до фонаря: золотые побрякушки взял, а тело в сарай, в подпол».
В следующем зале натыкаюсь на типичную золотую безделушку — роскошные каминные часы: на циферблате возлежит девица в тунике с внушительной занозой в ноге. Этот стопроцентный, богато инкрустированный ампир попал в экспозицию в качестве приметы эпохи.
— Когда мы начали готовить часы к выставке, оказалось, что рука у фигурки двигается: девушка каждый час пытается вынуть занозу. Начали выяснять дальше и узнали, что это редчайший сюжет — аллегория потери невинности. Вторых таких в России нет! Скорее всего, эти часы дарились невесте на свадьбу. Вот что называется век галантности! Видите, как культурно поздравляли с этим событием? За одно только знание об этом можно отдать деньги!
Услышав мой вопрос, отчего не включить все эти сведения в экскурсию, Батурин мрачнеет: «Можно за один день разбогатеть в связи с повышением цен на нефть. А на то, чтобы у России появилась какая-то культурная традиция, понадобилась тысяча лет. Я, конечно, могу написать экскурсию гидам — но это будет мертвый текст. Им надо инерцию придать — чтобы каждый сам что-то придумывал. Как я».