Ревизия отечественной науки

Наука — чуть ли не самый болезненный вопрос российских реформ. Разрыв между ожиданиями и реальностью здесь не меньше, чем в сфере пенсионного обеспечения. Все помнят о мощи советской академической мысли и геройских прорывах вроде запуска спутника или создания водородной бомбы. Но что осталось от былой славы?

В 2002 году Счетная палата проводила проверку Российской академии наук. Аудиторы доложили тогда, что уровень квалификации научных кадров заметно вырос: доля докторов наук среди ученых, говорили они, увеличилась на четверть по сравнению с 1991 годом. Но эта статистика однобока. Все дело в том, что за десятилетие ученых в РАН стало на 17% меньше: молодые, не защитившие диссертации сотрудники уходили чаще стариков — отсюда и рост относительного показателя.

РАН остро не хватает средств на развитие. Средств государственных, потому что никто другой не будет финансировать теоретические изыскания. «Фундаментальная наука удовлетворяет интересы общества в целом, но при этом не приносит персональной выгоды отдельным инвесторам», — писал бывший гендиректор Европейского центра ядерных исследований (CERN) Кристофер Ллевелин Смит. У российского общества для удовлетворения этих интересов денег нет.

В интервью Forbes министр образования и науки Андрей Фурсенко сказал, что в 2005 году на финансирование гражданской науки из бюджета выделят 56 млрд рублей, 34% этой суммы достанется Академии. Примерно по $6100 в год на каждого из 110 000 сотрудников РАН. В эту сумму входит все — зарплаты (средняя по РАН чуть больше $100 в месяц), оборудование, расходные материалы.

Финансирование российской науки растет быстрее, чем бюджет страны в целом, отмечает Фурсенко: в 2005 году ученым обещали дать на 20% больше, чем годом ранее. Но так ли существенна эта прибавка, если, допустим, один только Массачусетский технологический институт (США) в 2004 году израсходовал сопоставимые с научным бюджетом всей России $1,84 млрд? При этом МТИ занимается ограниченным числом научных отраслей, а Россия развивает практически полный спектр фундаментальных наук: от алгебры до языковедения. Список основных направлений фундаментальных исследований, утвержденный президиумом РАН в 2003 году, насчитывает 210 пунктов.

Министр Фурсенко считает, что неэффективно действующих организаций в составе РАН должно стать меньше. Но Академия формально не подотчетна правительству, Фурсенко не спешит указывать ученым направление реформ, а руководство РАН предлагает оставить все, как есть. В итоге от недофинансирования и отсутствия приоритетов страдает вся фундаментальная наука.

Возможно, реформируя академический корпус, стоило оглядываться на науку прикладную. По крайней мере был бы критерий, какие направления теоретических исследований действительно являются актуальными. Но выясняется, что и с прикладными разработками, в том числе коммерческими, ясности не больше.

Оценить масштабы российского наукоемкого бизнеса не берется никто. В общих чертах его можно разделить на два больших направления — самостоятельные проекты и проекты сервисные. Одни компании производят готовый продукт: сверхмощные микроскопы, системы спутниковой связи или новые лекарственные средства. Другие обслуживают интересы более крупных корпораций: например, пишут модули программ для западных производителей софта или делают какую-нибудь другую высококвалифицированную, но рутинную работу (см., например, статью об Исследовательском институте химического разнообразия на стр. 98).

Фирм первого типа, включающих весь цикл — от разработки технологии до продажи продукта потребителю, в России довольно много. Но обороты этих компаний измеряются несколькими миллионами долларов, в лучшем случае десятками миллионов.

Особняком стоят продавцы и сборщики компьютерной техники. Примерно у 20 компаний объем продаж исчисляется сотнями миллионов, многим из них удалось создать брэнды национального масштаба, но технологически сложные комплектующие они не производят, а ввозят из-за рубежа. Также имеет смысл оставить в стороне и операторов связи. Как заметил в интервью Forbes президент группы IBS Анатолий Карачинский, телекомы сродни сырьевым компаниям: «У них немало общего: главное — получить лицензию от государства, так как радиочастоты — такой же естественный ресурс, как, например, нефть».

[pagebreak]

Что остается? Коллективы программистов и инженеров, решающие узкоспециальные задачи, да фирмы, эксплуатирующие еще советские наработки. Министр Андрей Фурсенко видит наибольшие перспективы у тех сфер, где у России есть значительный задел: аэрокосмическая и атомная индустрии, а также промышленность и наука, связанные с получением новых материалов. Готовя подборку статей о наукоемком бизнесе, мы познакомились с несколькими подобными компаниями. (Взять хотя бы дубненскую фирму «Аспект», специалисты которой производят устройства, позволяющие таможенникам отследить наличие радиоактивных материалов в проходящих границу грузах.)

В скромных по мировым меркам размерах этих компаний нет ничего зазорного — при грамотной поддержке со стороны государства они могли бы быстро окрепнуть. Другое дело, что многочисленные попытки правительства поддержать развитие высокотехнологических компаний в России так и не принесли желаемых результатов.

С точки зрения российской фискальной системы, например, наукоемкие производства ничем не отличаются от швейной фабрики или таксопарка. У компаний, занимающихся программированием, основная статья расходов — зарплата сотрудников, но подоходный налог и единый социальный налог они должны платить на общих основаниях. В итоге набегает до 60–70% себестоимости. Для сравнения: у коллег-программистов из Индии эти налоги съедают лишь 5–6%.

Глава зеленоградской компании «Элвис-Плюс», специализирующейся на защите информации, Александр Соколов мог почувствовать разницу на собственном опыте. В середине 1990-х Соколова пригласили поделиться знаниями с индийскими коллегами. Тогда российского специалиста поразило, с каким пиететом программисты из Бангалора ловили каждое его слово. Последние поездки в город индийских компьютерщиков поразили Соколова другим — масштабами, которых достигла тамошняя индустрия информационных технологий. Мы спросили у Соколова, что в России было сделано неправильно? «Неправильно то, что не было сделано ничего», — ответил бизнесмен.

Неудивительно, что многие группы российских программистов и специалистов других инновационных отраслей юридически оформлены как западные компании. В США или Европе зарегистрирована головная структура, которая продвигает товар на рынок и получает выручку, а в России компания держит небольшой офис с техническими специалистами. Юридически все чисто, но этих компаний для отечественной экономики как бы не существует. «Мы американская компания. Россия — не наш рынок», — буквально так ответил на просьбу Forbes рассказать о себе Николай Михайлов, технический директор фирмы AqTrack. В российском отделении AqTrack работают специалисты по спутниковой радионавигации, но центр прибыли компании — в США, где фирма продает готовые технологии.

Нельзя сказать, что правительство не пыталось поддержать наукоемкие технологии. Но, разбираясь в многочисленных государственных программах, легко запутаться. Идея в них общая — собрать наукоемкие проекты в одном месте или даже под одной крышей. Названий было придумано немало: технопарки, инновационно-технологические центры, центры трансфера технологий, высокотехнологичные кластеры и др. Но ни одна из этих концепций так и не была доведена до ума. «Короткие процессы власть еще понимает, длинные — нет», — считает директор Союза развития наукоградов Михаил Кузнецов.

Взять те же технопарки. Теоретически это успешно работающий механизм. Речь идет о комплексе офисных и производственных зданий, где размещаются десятки мелких и средних фирм из наукоемких отраслей. Во многих странах они создаются при ведущих вузах. Как правило, технопарк предоставляет высокотехнологичным компаниям (другие туда не должны попадать вовсе) льготные условия аренды, оплаты телекоммуникаций и т.п. Найти инвесторов и продвигать свою продукцию технарям помогают единые службы консалтинга, маркетинга, бухгалтеры, юристы, патентоведы и т.п. Первый в мире технопарк возник в США в начале 1950-х годов, он стал основой знаменитой Кремниевой долины. Сегодня в мире около 500 таких «питомников науки», из них 200 в Западной Европе, 160 — в США.

В России технопарки появились еще в 1990 году. С тех пор этот официальный статус получило около 70 организаций. Не так мало. Но большинство из них не имеют ничего общего с зарубежными аналогами — никаких единых маркетинговых центров, минимум льгот. Выходит, российский технопарк — это просто недорогой офисный центр в районе высокой концентрации ученых. К примеру, при МГУ существует технопарк с четырьмя десятками фирм с суммарным оборотом более $50 млн в год.

Последнее веяние в высших эшелонах власти — создание особых экономических зон. Этот проект получил широкую огласку в январе 2005 года, во время визита президента Путина, сопровождаемого большой правительственной делегацией, в новосибирский Академгородок (см. статью о городке на стр. 86). Министр экономического развития Герман Греф пообещал тогда доработать законопроект об ОЭЗ к началу марта.

Действительно, 10 марта правительство «в основном одобрило» внесенный Минэкономразвития (МЭРТ) проект закона об особых экономических зонах. В нем бизнесменам от науки обещаны льготы: ускоренная амортизация (высокотехнологическое оборудование быстро устаревает); освобождение от ограничений на перенос убытков на будущий период, от налога на имущество и землю (на пять лет), от пошлин и НДС на импортируемые товары. А также сниженная ставка единого социального налога (всего 14%).

[pagebreak]

Любопытно, что этот проект пролежал в столе практически три года. Схожий документ МЭРТ предлагало еще в 2002 году (тогда против ОЭЗ резко возражал Минфин). По словам директора по развитию Центра стратегических разработок Олега Фомичева, участвовавшего в разработке законопроекта, существенных отличий нового законопроекта от его трехлетней давности аналога всего два. Теперь предлагается создавать зоны двух типов — промышленно-производственные и небольшие (до 2 кв. км) технико-внедренческие, которые как раз предназначены для инновационных проектов. А еще зоны можно будет создавать только с нуля, что не позволит уже действующему крупному заводу объявить себя ОЭЗ ради уменьшения налогов.

Отрасль информационных технологий (ИТ), которую в России объявили одной из приоритетных, от законопроекта не в восторге. По словам Михаила Краснова, главы группы компаний Verysell, документ не учитывает специфику производства нематериального продукта. Многие экспортеры программного обеспечения стремятся использовать более дешевый труд программистов из провинции, а не из крупных центров (Москвы, Петербурга, Новосибирска). Попытка собрать программистов в нескольких особых зонах приведет к росту зарплат и быстрой ротации кадров.

«Да, этот законопроект не для ИТ- компаний, — признает Фомичев. — Он скорее для сферы биотеха или нанотехнологий». Это уже неплохо. А компьютерщикам, которые не «вписываются» в законопроект, нужен будет специальный закон, фиксирующий не территориальные, а отраслевые преференции. Так что борьба за выживание продолжится.