На вопрос, какой буквы не хватает в слове «С…БАКА», часто можно получить ответ «Ш»… Как в Центре адаптации и обучения детей беженцев помогают тем, для кого русский язык неродной.
Если от метро «Новослободская» пройти десять минут по Долгоруковской улице и свернуть направо, вы окажетесь в тихом дворике с тремя трехэтажными зданиями. В подвале одного из них — школа. Необычная: здесь нет классов и занятия проводят индивидуально, по вечерам. Но тем, кто здесь занимается, очень важно само это слово — «школа», ведь гораздо приятнее сказать «я иду в школу», нежели в Центр обучения и адаптации детей беженцев.
Центр возник в 1996 году при Комитете «Гражданское содействие». Тогда в Москву хлынул поток беженцев из Чечни, а столичные школы в нарушение закона перестали принимать детей, родители которых не имели регистрации. Три третьекурсника решили самостоятельно заниматься с теми, кого в школу не брали. Еще не было своего помещения — прием беженцев вели в редакции «Литературной газеты» под лестницей, а центр все время куда-то переезжал. Первые волонтеры сами скидывались на ручки-тетрадки, приносили из дома книжки и теплые вещи. В 2001 году комитет добился прекращения дискриминационной политики в отношении детей беженцев, но потребность в центре осталась: детям, отставшим в учебе и пережившим стресс, по-прежнему нужна помощь.
Чужой язык
С каждым ребенком здесь занимаются индивидуально, столько, сколько он может потянуть, — до четырех раз в неделю (центр работает четыре дня по четыре часа). Бывает, за одним столом учат буквы, а за соседним — готовятся к ЕГЭ. В среднем центр посещают около 50 детей от 6 до 18 лет из Чечни, Средней Азии, Афганистана и даже из Африки и с Филиппин. Волонтеров всегда немного больше, около 60. С одним ребенком может заниматься один волонтер, могут — трое, по математике, русскому и английскому.
Меняются мигранты, меняются и задачи центра. Дети из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии сейчас уже почти не говорят по-русски. Волонтеры стараются подготовить их к учебе, адаптировать к жизни в новой культурной среде. Если с таким шестилетним ребенком заниматься в течение года, он пойдет в школу без больших проблем и не будет там изгоем.
«Раньше мы работали на краю, — говорит директор Центра Ольга Розенблюм. — Было ощущение, что если ты не поможешь, то никто уже не поможет, потому что дети из-за войны отставали от сверстников лет на пять-семь и видели много такого, чего ребенку лучше бы не видеть. А сегодня у детей тоже часто бывают тяжелые истории, но все-таки они не от войны бегут, и в школу им пойти легче».
Ольга пришла в центр в 1998 году, на первом курсе истфила РГГУ. «Я очень переживала: вот получу филологическое образование и как буду дальше зарабатывать? В журналистику не хочу, педагогика — ну, можно попробовать. Сестра подсказала, что есть маленький центр для детей беженцев, и познакомила меня с Ильей Колмановским, одним из его создателей». Работу в центре Ольга совмещает с преподаванием в университете.
Боязнь неудачи
Разговор с каждым новым волонтером Розенблюм начинает с того же, что когда-то говорили ей: «Мы не сборище репетиторов и ходячих справочников. Не так важны те знания, которые ты вложишь в ребенка, как то ощущение защищенности и успеха, которое у него при этом должно возникнуть».
А чувство защищенности все-таки очень тесно связано со знанием языка. Если все понимаешь, учиться легче и одноклассники относятся доброжелательнее. Поэтому первая задача — даже не язык, а восстановление самой способности учиться. «Ситуация «я не такой, как все», «я не могу» — это нестерпимо для детей, — говорит Ольга. — Если к ней добавляется неприятие учителя или одноклассников, это совсем тяжело».
Недавно Ольга на семинаре в одной из московских школ говорила об адаптации детей мигрантов: «Учителя там хорошие, но тут отреагировали уж очень эмоционально: все, что вы рассказываете, очень гуманно, но к нам приехал десятиклассник из Киргизии, племянник уборщицы, он плохо понимает по-русски, портит все показатели, что мы должны с ним делать, как его выпускать? Я предложила, чтобы мальчик помимо школы занимался у нас. И это был один из наших провалов: отучившись полтора года в центре, он вернулся обратно в Киргизию». Барьер ЕГЭ оказался непреодолимым. На родине он никогда не был отстающим: мама — врач, и сам он мечтал выучиться на врача, но здесь чувствовал себя «второсортным».
Нормальный старт
Откуда приходят дети? Раньше в основном из комитета, куда родители обращались за социальной, медицинской или юридической помощью. Сейчас все чаще по «сарафанному радио». Приходят семьями: старшие начинают заниматься, а младшие через несколько лет подтягиваются.
В начале учебного года дети пишут, какие предметы хотели бы изучать. Старшеклассники часто просят что-то дополнительное: историю, обществознание, физику. Если просят, значит нужно найти. И все больше случаев, когда дети после школы и центра куда-нибудь поступают.
«Я видела детей, которые, пропустив пять-семь лет школы, «вгрызались» в учебу так, что я жалела, что не в силах уделить им еще больше времени, — рассказывает Ольга. — Была девушка без родителей, ее «перебрасывали» друг другу тетки, а она все пыталась выяснить, где родители, найти их. Это был абсолютный надрыв, мы очень вовремя встретились. Я занималась с ней два раза в неделю по два урока, но она просила еще. Говорила: поставь мне в расписание и историю, и литературу, скажи, что я должна делать в это время, я буду сидеть одна и делать». Что сейчас с этой девушкой? Родителей она так и не нашла, но вышла замуж, родила двух детей — все сложилось. Тот острый период ей помогли пережить. Вряд ли сегодня она пишет так же грамотно, как ее когда-то учила Ольга, но зато ее дети с первого класса пойдут в школу, у них будет нормальный старт.
«Финансовая помощь — это всегда очень вовремя»
Раньше центр делил помещение с остальными проектами комитета «Гражданское содействие». С сентября почти все проекты комитета переехали в новое здание, и теперь нужно самим оплачивать и аренду, и коммунальные платежи: «Много лет нас поддерживал фонд United Way. В прошлом году грант закончился. Говорят: ждите, нет пока организации, которая готова вас поддерживать».
Какой минимум нужен для нормального существования центра?
5000 рублей в месяц на еду. Между вторым и третьим занятиями — традиционно большая перемена с чаем и бутербродами. Для многих детей эта дополнительная трапеза в течение дня очень существенна.
5000 — на проездные: есть дети, которые просто не могут ездить в центр за свой счет.
15 000 — зарплата администратора, который координирует всю работу.
20 000 — зарплата пяти кураторов, которые подбирают детям волонтеров (по 4000 каждому).
50 000 — аренда и коммунальные платежи.
А дальше начинаются мечты: от канцтоваров, книжек до походов в музеи и поездок в Питер. «Тетрадки я и сама куплю. А платить всем зарплату не в состоянии, — говорит Ольга. — В прошлом году раз в месяц мы проводили благотворительные завтраки с известными людьми: каждый мог прийти, позавтракать, пообщаться и положить в ящик для пожертвований сколько захочет. Что соберем — всегда непредсказуемо».
Иногда вдруг появляется кто-то, кто хочет прийти в центр, посмотреть, как все устроено и, может быть, помочь. Далеко не каждый, конечно, помогает. Но в прошлом году, например, бывший волонтер из Испании перечислил деньги на еду и проездные на полгода вперед, и это было очень существенно.