«Ангел с черным крылом»: роман о воровке, которая учится спасать жизни
Уну притащили в участок и посадили на стул напротив сержанта, сидевшего за большим, отгороженным решеткой столом в огромном зале. На его столе было целых два газовых светильника, освещавших и его самого, и все, что было на столе. Усы у него были подстрижены неровно: с одной стороны значительно пышнее, а с другой высту пали за уголок тонкогубого рта, словно он был пьян, когда брился.
Он обмакнул перо в чернильницу и окинул Уну равно душным взглядом.
— Имя, фамилия!
Руки Уны были скованы наручниками за спиной. Коп, с которым она так неласково обошлась в темном внутреннем дворе, все еще крепко держал ее за руку. От его жирных потных пальцев у нее точно останутся синяки.
— А я не сделала ничего дурного, сержант! — произнесла она нараспев, с южным выговором, как у Бродяги Майка. — Я просто шла домой. А ваш подчиненный вдруг схватил меня и притащил сюда. Я так и не поняла, с какой стати…
Услышав это, коп, наконец, отпустил руку Уны, но только для того, чтобы выудить из кожаного кисета, что висел у него на ремне, горсть различных мелких предметов. Он высыпал их на стол сержанта. Кастет, коробок спичек, обрывки газеты, булавку Барни. Запонок среди этих предметов, однако, не было.
Там, на темном заднем дворе, он тут же прижал ее к холодной кирпичной стене и стал обыскивать, удерживая обе ее руки над головой.
Стена была холодной и пахла чем-то тухлым. Он стянул перчатку зубами и обыскивал ее голой ладонью, бесцеремонно запустив пальцы сначала ей в корсет и между ног, и только потом обшарив карманы.
— Я бы обыскал тебя тщательнее, но брезгую уличными шлюхами! — прошептал он ей прямо в ухо. При этом от него отвратительно разило потом.
И все же он обыскал ее предельно тщательно, найдя и выпотрошив все потайные карманы. Он вытащил у нее все — и запонки тоже — и потом еще раз больно сжал ей грудь.
К этому моменту выпитое в пивнушке разбавленное пиво уже клокотало у нее в горле. И вместо того, чтобы сглотнуть и продышаться, она не стала противиться этому позыву. Ее стошнило прямо на рукав этого противного копа. Он отскочил от нее на миг, скривившись. Ему еще повезло, что она выпила только полпинты этого отвратительного пива.
Сейчас Уна понимала, что в тот момент и надо было дать деру. Но ее голова была занята Бродягой Майком, его убийцей, жутким запахом от копа и его грубым обращением… И прежде, чем Уна успела пошевелиться, коп снова пихнул ее к стене — наверняка останется синяк на щеке — и надел наручники.
И вот сержант без особого интереса тычет кончиком своего пера в содержимое ее карманов.
— Имя, фамилия! — потребовал он снова.
— Доротея Дэвидсон! — отозвалась Уна.
Да, она упустила шанс смыться, но пока коп тащил ее в наручниках в участок, она, как могла, собралась с мыслями. Надо было прежде всего придумать себе имя, которое она еще не называла в подобных ситуациях.
— И позвольте мне еще раз…
— Обвинение? — сержант посмотрел поверх головы на полицейского.
— Нарушение общественного порядка, бродяжничество и кража.
Уна обернулась и метнула на него полный ненависти взгляд. Именно по таким обвинениям всегда задерживали проституток во время облав. И это несмотря на то, что копы охотно пользовались их услугами, будучи не на службе. И несмотря на то, что некоторые из копов — как и этот вонючий мерзавец — позволяли себе лапать женщин даже при исполнении.
Уна снова обернулась к сержанту, еле сдерживаясь, чтобы не выругаться как последний сапожник. Женщина, приехавшая из южного штата с невинной целью навестить свою больную подругу, не станет грязно ругаться.
— Боже, какая клевета! Ничего я не крала! И не нарушала никаких законов! Если, конечно, у вас, у янки, не запрещено законом женщине ходить одной по улицам в темное время суток!
Полицейский у нее за спиной презрительно хмыкнул.
— Да? А булавка для галстука? Зачем вам — почтенная леди — этот предмет?
— Это булавка моего покойного мужа, прошу покорно. Я всегда ношу ее с собой. Как талисман.
— А почему на вашей одежде столько потайных карманов?
— Нью-Йорк называют не иначе, как «город воров». Щипачи, уличная шпана, мошенники… Вот я и велела моей служанке нашить эти карманы перед поездкой.
Уна повернулась лицом к полицейскому и, презрительно глядя на него, добавила:
— Чтобы обезопасить мои вещи от всех, кроме самых назойливых.
Полицейский ответил злобным взглядом. Уна хмыкнула. Если он не предъявит сейчас и запонки, то сержанту вряд ли будет за что зацепиться.
Сержант взял в руки газету и энергично встряхнул ее. Из нее не выпало ничего — ни банкнот, ни поддельных векселей. Тогда он разочарованно швырнул газету обратно на стол.
— Сними с этой женщины наручники, Симмс, и верни ей вещи.
— Там в проулке у Перл-стрит была какая-то суета, и я поймал ее за руку, когда она оттуда удирала!
Выражение лица сержанта осталось непроницаемым.
— Она чуть не раздробила мне палец на ноге, и ее стошнило прямо на мой китель!
Вместо того чтобы вскипеть от гнева, сержант лишь хмыкнул.
— Ну, так уж прям и раздробила…
Сержант смерил Уну взглядом с головы до пят и, еще раз хмыкнув, отложил перо и лист бумаги.
Симмс заворчал, но подчинился, наконец, приказу сержанта. Он больно вывернул Уне руки и начал неторопливо расстегивать наручники. Как только Уна смогла снова свободно шевелить руками, она тут же принялась рассовывать свои вещи обратно по карманам. Запонки, конечно, уже не вернуть, но она переживет эту потерю при данных обстоятельствах — ведь ее едва не арестовали сегодня. Возможно, этот арест вообще закончился бы виселицей… Хорошо, что коп не стал осматривать проулок, а сразу потащил ее в участок. Возможно, из-за заблеванного кителя. Уна снова криво улыбнулась и направилась к выходу из участка.
Не успела она сделать и нескольких шагов, как раздался звонок из другого конца комнаты. Это был сигнал телеграфного аппарата
— Сержант! — крикнул полицейский, размахивая тонкой бумажной лентой. — Тут убийство! Задний двор дома номер двести семьдесят шесть, Перл-стрит.
— А ну-ка стой! — завопил толстяк. — Мы же только оттуда!
До двери оставалось всего несколько шагов. Только бы выйти отсюда — и Уна помчится домой во весь опор. Но за спиной галдят все сильнее. Всего несколько шагов…
Но жирная потная ладонь опять схватила ее за ворот пальто.
— Не спеши, козочка!
* * *
Уна едва успела осмотреться в камере — увы, замок оказался исправен, а прутья решетки достаточно прочными, — как раздались чьи-то шаги. Она вовсе не надеялась, что ее выпустят, но, увидев, как Дейдре ведут в камеру напротив, содрогнулась от страха. Дейдре была по-прежнему бледна как снег. Ее рыжие волосы спутались, шляпа где-то потеря лась. Конвоир втолкнул ее в камеру, закрыл с лязгом замок и зашагал прочь.
— Дейдре! — громким шепотом позвала Уна, просовывая голову сквозь прутья решетки своей камеры. — Дейдре!
Дейдре подошла к решетке.
— Уна? Я думала, ты убежала!
— А я думала, что убежала ты! Ты, надеюсь, не проболталась?
— Нет, конечно!
— Хорошо! — сказала Уна, но выражение лица Дейдре насторожило ее.
В камере было сыро и холодно. Пахло ржавчиной, влажной землей и каким-то безнадежным отчаянием. Дейдре поплотнее запахнула пальто и пнула растрескавшуюся стену.
— Из-за тебя мы в этом дерьме!
— Говорила же, не ходи за мной.
— Марм Блэй просто лопнет от злости! И зачем мы только…
— Ш-ш! — зашикала на нее Уна, ведь кто знает, что за люди сидят в соседних камерах. — Просто держи рот на замке, и все будет хорошо!
И снова шаги по лестнице. Сверху спустились два незнакомых полицейских. Один остановился напротив камеры Уны, другой — напротив Дейдре.
— Мисс Дэвидсон?
С тем же южным акцентом, что она имитировала все это время в участке, Уна пропела:
— Да-да?
— Хочу задать вам несколько вопросов.
Уна снова кинула взгляд в сторону камеры Дейдре. И зачем та только потащилась за ней. Весь вечер из-за этого наперекосяк!
Ладно, сейчас главное не раскисать! — напомнила себе Уна. И завтра они снова выйдут на улицу обчищать карманы.
На миг глаза Уны и Дейдре встретились. Зрачки Дейдре стали настолько огромными, что теперь и не скажешь, что у нее зеленые глаза… Плохой знак. Вот почему Уна предпочитала работать в одиночку.
Следователь открыл камеру Уны и вошел, намеренно встав так, чтобы ей не было видно камеру Дейдре. Он был гладко выбрит, несмотря на поздний час, и его усы, в отличие от усов сержанта в участке, были безупречно подстрижены. Вместо полицейской формы на нем был обычный костюм с блестящим значком следователя в петлице. Фонарь, который он принес с собой, следователь поставил на перевернутый ящик у двери. В свете фонаря все стены в камере вдруг стали казаться полосатыми.
— Так вы знаете эту женщину?
— Нет, сэр! — ответила нараспев Уна.
Она аккуратно присела на скамейку, расположенную в дальнем углу камеры, расправила юбку и кокетливо положила ногу на ногу.
— Один из наших патрульных доложил, что видел вас вместе в проулке у Перл-стрит.
— Дорогой господин следователь, если две дамы идут рядом друг с другом в одном направлении, это еще не озна чает, что они знакомы.
— Понятно. А зачем вы тогда пытались убежать при задержании?
— Было темно, и я не признала в нем служителя закона.
— Но как же вы оказались в том темном проулке?
— Я заблудилась!
— Заблудились?
— Видите ли, я здесь впервые. Просто приехала навестить больную подругу.
— А что скажете по поводу выдвинутых против вас обвинений?
Уна жеманно засмеялась.
— По-вашему, я похожа на воровку и бродягу?
— Я уже давно не делаю выводов по внешнему виду человека, мисс, — отрезал следователь, сделав пару шагов навстречу Уне. — Как по мне, вы вполне можете быть хладнокровной убийцей.
Уна хотела снова рассмеяться, но лишь тоненько про говорила:
— Убийца? Бог мой, о чем вы?