Горе — не болезнь: что помогает женщинам справляться с перинатальной потерей
В 2020 году мир охватил хаос пандемии. Несмотря на всеобщие страхи, эмоциональное напряжение от вынужденной изоляции и антиковидных ограничений, этот год, на удивление, стал для меня одним из самых спокойных с психологической точки зрения. Мы получили необходимую паузу, ведь в течение многих лет мы всю свою жизнь выстраивали вокруг ЭКО-протоколов и переносов. Ездили в отпуск только тогда, когда репродуктолог отодвигала протокол, не позволяли себе передышек по собственному желанию, приостанавливая программы только в случае вынужденного лечения или ожидания квот.
Поэтому напряжение в период пандемии по сравнению с моральной усталостью от репродуктивных программ для нашей семьи стало своего рода «перезагрузкой». Мы выдохнули, что наконец-то можем расслабиться и пожить «как люди», отключившись от бесконечной гонки, в которой на тот момент находились уже пять лет.
Мы пребывали в раздумьях: «Стоит ли рисковать и вынашивать ребенка в разгар пандемии? А если не сейчас, сколько еще она продлится, сколько еще мы будем откладывать свою заветную цель? Так, уже осенью 2020 мы набрались сил и решимости на новую попытку. Мы подошли к ней со всей ответственностью, ведь оставался один эмбрион. В случае неудачи нам пришлось бы заново готовиться к ЭКО. После скрупулезного обследования на инфекции, гормоны и довольно продолжительного лечения к концу октября мы подошли к переносу.
Мы провели перенос и уехали за город, начался ноябрь. Я выходила на свежий уже морозный воздух, любовалась застывшей пожухлой травой, инеем на кустарнике и рябиной. Стоял густой туман, природа затаилась в предвкушении снега, а лента новостей пестрила данными о растущих цифрах жертв коронавируса. Мы замерли в ожидании теста на беременность. Через две недели после переноса он показал положительный результат, но я и без него знала, что все получилось. У меня не было сколько-нибудь заметных симптомов, я просто знала. Я была счастлива. Мы были в курсе, что опасности подстерегают нас во втором триместре, представляли, как справиться с ними, а от первого триместра подвохов не ждали.
Но счастье длилось недолго. Уже в пять недель несмотря на всю осторожность, совершенно без видимых причин открылось сильное кровотечение. До кареты скорой помощи меня на руках выносили муж и соседи. В стационаре ставили капельницы кровоостанавливающих, я плакала и молилась, кровотечение удалось приостановить. Когда врачи выписали меня домой и пообещали, что все будет в порядке, я продолжила лежать, стараясь не вставать никуда дальше туалета, но уже через несколько дней в шесть с небольшим недель попала в больницу с еще более сильным кровотечением, которое остановить уже не удалось. Утром я слышала сердцебиение ребенка, а к вечеру плодное яйцо уже не удалось обнаружить в матке. Нам было важно отдать биологический материал на гистологию для определения возможных причин выкидыша, но его не получилось собрать. В общем, и не торопились. Кровотечение было таким сильным, что мне не успевали менять одноразовые пеленки. Я лежала в луже крови, оцепенев от ужаса, что это опять произошло с нами, и тут ко мне подошел врач и бросил: «Приведи себя в порядок, что ты вот так лежишь?!». Я пыталась добиться того, чтобы плодное яйцо отправили на экспертизу, но санитарки выбросили все пеленки в урну, и даже после скандала обнаружить его не удалось. Мы не только лишились ребенка, но и шанса узнать, что же стало причиной этой потери. Когда на УЗИ уже не было следов плодного яйца, мне дали таблетки для самопроизвольного аборта, чтобы все отслоилось и вышло без выскабливания. От них очень тянуло живот, выделения стали обильными, боль усилилась и стала нестерпимой, но мне было все равно. Я пыталась понять, легче ли мне от того, что срок беременности был меньше, или тяжелее, потому что второй выкидыш был закономерностью, а не роковой случайностью, и мог стать не последним?
Возвращаться домой из больницы почти накануне дня рождения мужа было невыносимо. Я хотела говорить о потере и не могла обсуждать ее с мужем, он замкнулся, переживая горе по-своему. Первые дни после утраты — самые темные, когда тебя словно ударили по голове и почва уходит из-под ног: плохо слышишь то, о чем тебе говорят другие, фокус сужается и ты видишь перед собой только то, что потерял, не можешь говорить и думать о другом, не чувствуешь ничего, кроме боли.
Если после первой потери я пыталась вернуться к себе прежней, то после второй я чувствовала, что это настолько невозможно, что не стоит и притворяться. Я искала ответы на вопросы: я хотела, чтобы эта потеря не была бессмысленной, чтобы эта боль обрела какое-то значение для моей личности.
Неоценимую помощь в моей внутренней работе оказали близкие друзья, поделившиеся со мной книгой Меган Девайн «Поговорим об утрате».
Эта книга, написанная женщиной, потерявшей любимого мужа, стала для меня откровением. Она помогает не только проживать сильные эмоции, но и грамотно поддерживать друзей в сложных ситуациях, в горе — находить правильные и нужные слова, не скатываясь к клише и травмирующим репликам.
Держи меня за руку
В книге «Поговорим об утрате» есть очень точная мысль — люди как социальные существа боятся сталкиваться с чужим горем, не знают, как реагировать, потому что на уровне подсознания понимают, что подобное может случиться с каждым. Они отворачиваются от «неудобного» горя или пытаются как можно скорее вернуть тебя к «нормальной жизни».
На самом деле поддержать человека в горе очень сложно — нужно найти силы быть рядом, не отворачиваясь от его беды, как бы неудобно это ни было, «держать его за руку, когда перед ним разверзлась пропасть». А именно это и лечит лучше всего — когда видишь, что родная душа с тобой, что тебя любят и не осуждают. Когда в твоем окружении признают твои чувства, не торопят «пережить и забыть».
Слава богу, что рядом со мной оказались такие люди. В первую очередь — мой муж, моя надежная опора, человек, без которого я не стала бы двигаться вперед. Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что видеть боль любимого человека — еще сложнее, чем испытывать ее самому. Мой супруг был немногословным, но главной поддержкой была его вера в успех. Неважно, каким способом, неважно, сколько лет это займет — он знал, что у нас будут дети, не видел для себя другой жизни и готов был оставаться со мной до конца. Кроме него — моя бесценная мама: ей было очень больно за меня, но даже не находя слов утешения, она создавала все условия для моего восстановления.
И, наконец, мои друзья. Поддерживая меня, они говорили «мы»: «мы будем думать, пока не будем уверены, что перебрали все варианты», «мы подождем, мы найдем врача». С ними у меня всегда было ощущение, что меня держат за руку, я не одна. Иногда они просто напоминали мне, что надо дышать, и я словно чувствовала себя на островке, где могу передохнуть, — это было якорем, за который я держалась. Я благодарна им за честные слова о том, что они не верят в чудеса. Я тоже больше не верила в чудеса, что помогло мне не обманывать себя и быстрее принять боль, не сойти с ума от надежд, которые то растут, то вновь рушатся. Ведь, как говорит Меган Девайн, самый первый шаг к исцелению — говорить о реальности горя.
Создание новой себя
Благодаря принятию моих чувств и тактичной искренней поддержке я поняла, что горе — не болезнь и не психическое расстройство. Не нужно спешить изо всех сил скорее избавиться от боли. Просто для нее нужно отвести определенное место в сердце. По словам автора книги об утрате: «Цель — интеграция, а не забвение».
Я пыталась заглядывать внутрь себя: да, было очень больно. Но если после первой потери я чувствовала себя как в тумане, стремилась отгородиться от горя и заместить мучившие меня эмоции активной жизнью, работой и мероприятиями, после второй утраты я жаждала ясности и старалась всмотреться в свою боль.
Из книги я почерпнула, что лечит «внимание к боли». Я осознала, что эта боль — не мрачная, не опустошенность и горечь, которые я много лет ощущала. Это не только и не столько страх того, что у нас может никогда не быть детей. Боль происходит от переполненности любовью, которую я так хотела дарить будущим детям.
Потеряв вторую беременность, наступившую через пять долгих лет попыток после первой, я наконец смогла простить себя и за первую потерю. У меня сформировалось трезвое осознание неотвратимости долгого и непростого пути к цели, с которого я не намеревалась сворачивать, я была готова принять и новую боль, если придется.
Я слушала много грустной музыки, под которую писала дневники (дневники, к слову, — отличная форма психологической самопомощи), гуляла и непрестанно думала. Именно в тот момент ко мне пришли первые осознания, послужившие основой этой книги. Когда меня госпитализировали с кровотечением и выносили из машины скорой помощи на носилках, я успела увидеть первые ноябрьские снежинки, которые кружились и падали мне на лицо… Тогда я поймала себя на мысли, что жизнь, несмотря на все присущие ей страдания, все же так прекрасна! В голове промелькнуло: «Как жаль, что этот наш ребенок не увидит ее». Но я знала, что готова сделать все, чтобы пришли другие дети и открыли для себя этот мир.
Самое бесполезное и неприятное, что говорили некоторые «сочувствующие», — фразы «смирись, значит это кому-то было нужно», «несчастья делают нас сильнее». То, что произошло, никому не было нужно! Это вовсе не было нужно мне, чтобы стать сильнее. Я хотела быть не сильнее, а только чуточку счастливее и удачливее. Но раз уж это случилось, я не желаю, чтобы оно втянуло меня в новую трясину жалости к себе, озлобленности и горечи от несправедливости, зависти счастью других.
Теперь моей самой главной целью сделалось укрепление душевных сил. Мне было важно стать милосерднее, лучше, добрее. Большую роль в этом сыграло еще одно знаковое событие — беременность моей близкой подруги. Мы забеременели с ней одновременно, и ее ребенок был постоянным напоминанием о том, какой был бы у меня, если бы он выжил. Несмотря на это я искренне, от чистого сердца радовалась за нее.
Осознав это, я решила пойти еще дальше и поставила перед собой задачу научиться радоваться не только за близких, но и за незнакомых людей: не завидовать радости материнства чужих, не сравнивать их с собой и не испытывать острую, словно от удара ножом, боль при виде каждой проезжающей мимо коляски. Раньше я реагировала именно так и была убеждена, что после второй нашей потери это станет еще сложнее.
Однако в День матери в конце ноября, когда многие знакомые поделились фотографиями своих детей, я обратила внимание, что впервые за пять лет выдержала это испытание. Я не пыталась спрятаться от фотографий чужого счастья, и смотреть на них было не так больно, как раньше, я просто улыбнулась. Больше всего я боялась, что это ощущение может раствориться, и душевных сил снова не хватит — но их хватало.
Радоваться за тех, кого любишь, легко и просто. Это не требует душевных затрат, потому что близкие — огромная часть тебя. Я чувствовала себя в долгу перед друзьями, которые спасли меня теплом своих слов, и приняла решение, что нежность к ним не позволит мне примириться с «двойными стандартами» — радоваться за родных и испытывать негативные эмоции при виде счастья едва знакомых людей, о ситуациях и жизненных сложностях которых я не знаю решительно ничего.
В книге «Поговорим об утрате» есть очень глубокая мысль об опыте потери, и я приведу здесь цитату: «Настаивать на том, что есть надежда на положительный результат — это еще один способ нашей культуры навязывать необходимость счастливого финала. Но можно надеяться получить не физический результат, а прожить сам опыт утраты так, чтобы это было гармонично и значимо для вашей личности».
Для меня было важно, чтобы мой ребенок погиб «не зря», и значимость потери для меня заключалась в том, что я преисполнилась стремления стать лучше ради своих будущих детей, не зная, появятся ли они когда-либо.
Мой путь не стал проще, но я почувствовала, как с души свалился камень. Меня посетило ощущение невероятной ясности, потеря открыла мне глаза на то, что моей душе есть куда расти. Мне было важно стать хорошим человеком, чтобы не было стыдно перед собой, перед детьми-ангелами, потеря которых преподнесла мне такую проверку характера.
Завершу этот раздел последней цитатой из книги Меган Девайн, я повторяла ее как мантру: «Боль, которую вы ощущаете сейчас, тесно связана с вашей любовью. Но боль постепенно сделается тише, а любовь же останется. Она станет глубже и изменится. Восстановление в горе — движение рука об руку с прошлым, несбывшимся и с тем, что от этого всего осталось».