«Надеюсь, у тебя никогда не будет мальчика»: отрывок из рассказа Лизы Таддео
Открытый театр на вилле Гетти — это полушекспировский, полумусорный Малибу. И там чувствуешь себя загорелой и уместной. Водка с содовой на пустой желудок на крохотную долю сильнее идеальной степени опьянения. Ты всегда умела алхимическим образом превращать негатив в позитив. Именно так ты сюда и попала.
И даже открытку, полученную на прошлой неделе. Особенно открытку. Ты сумела поставить ее с ног на голову.
Планка установлена, и допущены сюда только важные, значимые люди. Ты, первая леди, другие ораторы, редакторы крупных женских журналов, президент Международного совета женщин. Джефф отлично умеет держаться в тени. Он не из тех бойфрендов, что стремятся выйти на первый план. Всегда в стороне, но умело поворачивается так, чтобы свет падал на него наилучшим образом. Фотографы неизменно интересуются, кто он такой. Они снимают, а он улыбается.
— Ари, ты выглядишь потрясающе! — отмечает главный редактор журнала W.
На ней безумное платье в обтяжку. Открытые плечи, глубокое декольте. Стразы в форме матадоров.
Ты терпеть не можешь, когда говорят, что ты прекрасно выглядишь. Это жестоко. Сегодня, в этом наряде, с профессиональным макияжем и прической ты почти одна из нас. Мы гордимся тобой. Добро пожаловать — месклан (салатная смесь) вон там.
Но сегодня ты вторая по значимости гостья. Ты буквально излучаешь соблазнительную ауру известности и служения обществу — абсолютно необходимое для американской мечты сочетание. Ты на пике симпатии. Конечно, все это лишь на время, но пока что никто не желает порвать тебя на кусочки. Развязка неизбежна, и тогда, наконец, сможешь сбежать в Грецию или Литву. Или даже убить себя.
Но сейчас ты прибыла. Только посмотрите на этот театр! Очень скоро он заполнится несчастными женщинами в платьях по четыреста долларов и спортивных костюмах за десять тысяч. Социоэкономический хаос западного американского стиля. Вот женщина, компенсирующая следы от прыщей на лице бежевым мини. У нее красивые ноги, но это никак не улучшает ее кожу. Она — сестра тебе, но ты поднялась на новый уровень. Таишься в ожидании, крадешься в траве, все заранее планируя. Ты грандиозна. И это вовсе не для него. Ты выше этого, ты никому не сообщила. Но на самом деле все не так. Если и были какие-то сомнения в том, что ты все еще на дне, то в понедельник утром они исчезли.
Конечно, это было классно, потому что он был элегантно прост и, наверное, девушка тоже. Открытка коричневая, как медведь. Плотная. Крупные белые буквы. Не занимайте вечер.
Ничего особенного, никаких церквей, шаферов и лимузинов. Только живая музыка, напитки и люди, которых они любят.
Люди, которых мы любим.
Словно вы остались друзьями. Да, ты же и сама поддерживаешь контакты с друзьями спустя годы. Он вернулся в Бостон, и тебе это понравилось. Там он свободен от блондинок в бикини. От продавщиц в белых джинсах и барист в топиках на тонких бретельках. Он поздравлял с важными датами, написал, когда ты впервые появилась у Фридкина и на обложке Wired. Конечно, он бы предпочел увидеть тебя на обложке журнала Boston. Он прислал тебе ту фотографию, что держал магнит на его холодильнике. В тот день ощутила тепло внутри, хотя не ела ничего, кроме салатных листьев и яблок.
Ты видела его полтора года назад, когда ездила домой на похороны отчима. Карла сбила машина — возле бара, где он каждый четверг сидел с приятелями. Ты была возбуждена, но совсем не по тем причинам, как можно было подумать.
Утром мама собрала волосы в тугой пучок и надела самое черное платье, какое только можно вообразить. Ты никогда не говорила ей про Карла. Она либо знала, либо нет. Как бы то ни было, было секретом, что произойдет, если ты сама поделишься информацией. С болезненной четкостью помнила поездку в Дестин — вы поехали вдвоем через несколько месяцев после смерти отца и перед появлением Карла. Тебе было двенадцать, ты ненавидела свои волосы и была безумно влюблена в Дугласа Гринуэя. Мама в изумрудном купальнике и огромных солнечных очках лежала в шезлонге возле бассейна потрепанного мотеля, где вы остановились. Ее тело было упругим и подтянутым — никогда ее такой не видела. Ты присела на уголок ее шезлонга, чтобы не заслонять ей солнца.
— Что? — спросила мама.
Ты тосковала по отцу, но выдавать этого не следовало. И по мальчику ты скучала. Пока еще он тебя не любил. Но верила, что заслужила. Ты отлично понимала людей.
— Просто… Скучаю по Дугласу…
— Ты ему хоть нравишься? — спросила мама, и тебе сразу стало ясно, что она не смотрит на тебя, но глаза ее были скрыты за темными очками.
— Не знаю. На прошлой неделе он ходил в кино с Амбер и ее мамой.
От воды в бассейне ты оглохла. Все утро ты работала ногами в мелкой части. В двенадцать начала делать стойку на руках, надеясь, что ноги смотрятся идеально. А уже в три ты мечтала лечь спать, но одновременно страшилась темноты. Флорида вся состояла из розовых ракушек и депрессии, залитых светом торговых центров и огромных пышных пальм. Старики — белые и безработные. Кроме того, вы оказались в худшей части Флориды. В этом отеле, в этом городке — а вовсе не в Майами. Цветок на дерьме. Синева бассейна была дешевой. Вода пахла мочой. Солнце тоже было дешевым.
Мама шумно втянула воздух носом. С полудня она пила «Кровавую Мэри». Лед растаял — красная перечная вода. Даже сельдерей казался теплым.
— Надеюсь, у тебя никогда не будет мальчика, — в конце концов, сказала она. — Ты будешь ревновать к его няням.
Ник позвонил в тот день, когда ты прилетела. На похороны он не придет, но приглашает в Fisharman Feast. Это произошло как раз накануне твоего головокружительного межгалактического взлета — тогда еще не было десяти тысяч подписчиков. Ты приехала красиво загорелая, в элегантной шляпе, вспоминая те времена, когда достаточно было просто гулять с бойфрендом среди прилавков с пирожками, а на твоей голове развевались буйные локоны. Ник выглядел сонным, мягким и уютным, как пиццерия в октябре. Мелькнула мысль: «Это могло быть навсегда. У нас мог быть ребенок и сентябри».
— Требуха! — крикнул уличный торговец.
— Отлично! — воскликнул Ник. — Можно нам два фунта, с кровью?
Ты недовольно поморщилась, и он сбежал. Торговец смотрел на тебя, протягивая длинную, мягкую булку.
Ты взяла и ударила его по руке. Рука была твердой и настоящей. Вспомнила, как впервые влюбилась в него. Когда он заставлял смеяться над ним, чтобы почувствовать, что может заставить тебя смеяться. Может быть, помог Карл? Да, Карл помог.
Когда вечером в сумерках цвета бурбона вы возвращались домой, спросила:
— А у Edible Arrangements все еще есть ресторанчик?
Весь день ты хотела выяснить, не хочет ли он поужинать вместе. Нервничала, но не теряла оптимизма. Поела идеально. Один банан. Три полупрозрачных ломтика индейки. Но во всем остальном была совершенно не готова.
— Твоя надежда прекрасна, — ответил Ник.
Он остановился, взглянул на тебя и задал вопрос, все ли нормально. Он имел в виду Карла. Его одержимость ситуацией с Карлом влияла на тебя, как песня Брюса Спрингстина.
— Эй! — возмутилась ты. — А как насчет нас в Лос-Анджелесе? Ты никогда не вспоминаешь те дни?
— Конечно же, вспоминаю. Мы были чертовски токсичные!
— Но и чертовски классные, полагаю!
Он засмеялся, солнечные блики сверкали на его крупной шее.
— Это чистое безумие, — сказал он. — Не могу даже представить, что мы будем близки. Думаю, мы созданы, чтобы быть лучшими друзьями.
Он потрепал твою шляпу. Стемнело. Ты была вне себя от смущения. Лицо пылало. Казалось, сейчас упадешь в обморок. Невозможно вернуться в прошлое, невозможно заставить его не произносить то, чего ты никогда не сможешь забыть. Болезненно свело живот. Ты убежала прочь, чтобы не опозориться еще больше, и неслась всю дорогу до дома. В тот вечер ужинала с мамой — замороженные пастушьи пироги, поминальные кексы, принесенные женщинами, которые никогда никого не теряли. Пустой старинный стул Карла во главе стола. Все было холодным и законченным.
В Лос-Анджелес ты прилетела утром, на три дня раньше, чем планировала. И, как всегда, перегруппировалась. Составила план. Цель бурлила в твоей крови, словно черные рыбы.
На доске визуализации ты написала: «Стать красивее». Сделать — это вам не написать. Поэтому решила действовать иначе. Карл оставил 250 тысяч долларов. Честно говоря, не просто так. Это хорошая цена. Ты создала собственную компанию. Наняла Дженнифер. Шоу на Netfl ix подвернулось неожиданно. Мужчина с красивым голосом позво- нил и сделал предложение, и ты мгновенно превратилась в сенсацию.
Все шло как по маслу. Разработанный план — одновременно земной и магический. Ты собиралась сбросить пятнадцать фунтов и снова увидеться с Ником в Рождество. Ты добилась такого успеха, что он просто не сможет отказать. Нужно лишь достичь такого веса, при котором он будет считать тебя красивой.
Но на прошлой неделе ты получила открытку.
Ты пошла поискать ее в соцсеть. Она оказалась младшей сестрой друга Ника, Гордона. Юная, миниатюрная, с волосами медового цвета. Раньше такое описание волос казалось тебе избитым и банальным. Но у этой девушки действительно была медовая шевелюра. Она окончила Гарвард (куда ты не поступила) всего два года назад. Ты просмотрела все открытые фотографии. На одной она красовалась в спортивном бюстгальтере и штанах для йоги цвета баклажана. Она бегает. Ей нравятся кроссовки Adidas и Atlantic Monthly. Она любит Жан-Люка Годара, Джордж Элиот и Принца.
Медовые волосы. Оленьи волосы. В подписи к фотографии она использовала выражение «дамасская роза». Она не смешная, но и не идиотка. Один из ее братьев летчик. Ее родители живы.