Колдовство — это политика: как в средневековой Ирландии пытались осудить ведьму
Ересь
Ричард де Ледред в Ирландии был иностранцем. Он приехал из Англии, был строгим блюстителем морали и не очень хорошо разбирался в межличностных отношениях. Вероятно, он был блестящим ученым. У него отсутствовали политические связи (не говоря о социальных), которые могли бы помочь получить епископство в Оссори в 1317 году. Но он все-таки стал епископом, его превозносили за довольно скучные добродетели вроде «благопристойности» и «порядочности». Вот только никто не упоминал его религиозного рвения, упертой страсти к правилам и умения наживать врагов.
Образование Ледред получал как раз в тот момент, когда по Франции прокатилась волна истерии на фоне охоты на ведьм. Эта истерия нашла выход в сенсационных процессах ордена тамплиеров. Католическая церковь только начинала формулировать свою изменившуюся позицию по вопросам ворожбы, колдовства и святотатства. Колдовство больше не сводилось к одной лишь магии и злодеяниям. Теперь в нем видели прямое противопоставление церкви, то есть ересь.
Тогдашний папа римский, Иоанн XXII, был склонен к паранойе. Он внушил себе, что враги желали ему смерти и постоянно прибегали к темным, колдовским средствам: посылали перстень с заточенным внутри дьяволом, плавили восковые фигурки по его образу и все в этом духе. 27 февраля 1318 года он издал первую значимую папскую буллу против колдовства.
В документе не было прямого заявления, что ведьмы — еретики, но ко времени его написания в сознании духовенства прочно закрепилась связь между ними. Данная булла и паранойя папы фактически подготовили почву для будущих событий, охвативших всю Европу: инквизиции, охоты на ведьм и сожжения на костре.
Это была питательная среда для формирования особого отношения Ледреда к еретикам в целом и к ведьмам в частности. Он начал карьеру, «вооруженный религиозным рвением, из-за которого [его] быстро невзлюбили» ирландские прихожане. Им хотелось петь похабные песни; он хотел, чтобы они пели латинские гимны. Они гордились святыми и учеными своей земли; он же видел в Ирландии одно лишь зло. Его прихожане привыкли подчиняться как своему ирландскому королю, так и правилам церкви, и талантливые епископы дипломатично придерживались золотой середины, а Ледреду это было не под силу.
Он был «совершенно лишен дипломатического чутья» и, ничуть не колеблясь, отменил бы все постановления короля, если бы того потребовала церковь. А еще построил себе в Килкенни «роскошный дворец», что тоже не помогало получить расположение местного населения.
Епархия Ледреда скоро его возненавидела и делала все возможное, чтобы отравить ему существование. К 1320 году папа неоднократно возмещал епископу нанесенный ущерб: его держали взаперти собственные прихожане, ложно обвиняли во всевозможных преступлениях, его слуг оскорбляли, ему не выплачивали десятину, а кто-то и вовсе жестоко напал на него и украл сто шиллингов.
Хотя дама Алиса и Ледред друг друга ненавидели, на самом деле у них было много общего: оба амбициозны и упрямы. Оба совершенно не желали идти на попятную. Их презирали многие современники, но подобное отношение ничуть не мешало им делать все, что душе угодно. Оба, казалось, нездорово одержимы какой-то целью: Ледред всю жизнь стоял на страже церковных законов; Алиса накапливала богатства для себя и сына. В какой-нибудь параллельной вселенной они могли бы быть сообщниками, но в этом мире им мешало множество несокрушимых дихотомий: женщина против мужчины, Ирландия против Англии, гибкость социальных связей против неподатливости закона.
Фи, фи, фи, аминь
Когда до Ледреда дошли слухи, как богатая дама держит в страхе Килкенни, убивая мужей направо и налево, он решил, что это прекрасная возможность дать выход своему религиозному пылу. А еще угодить папе римскому. Поэтому, хотя дети ле Поэра лишь выдвинули старое доброе обвинение в колдовстве против злой мачехи, Ледред пришел к выводу: он имеет дело с целым «дьявольским рассадником» еретиков. Он поспешил в Килкенни, чтобы во всем разобраться, и довольно быстро «раскрыл» настоящую секту из одиннадцати ведьм под предводительством престрашной дамы Алисы Кителер.
С появлением Ледреда обвинений против Алисы внезапно стало еще больше. Изначально дети ле Поэра заявляли, что Алиса околдовала и убила трех мужей, а теперь пыталась убить и четвертого. Однако новые пункты обвинения имели уже еретическую подоплеку.
По заявлениям горожан, женщина отрицала христианскую веру, приносила в жертву животных, обращалась за советом к демонам, а церковные таинства в ее исполнении превращались в бесовские пародии (в частности, она зажигала свечи и отлучала от церкви мужей, сопровождая это действо пронзительным криком: «Фи! Фи! Фи! Аминь!»).
Ее также обвиняли в том, что она сварила в черепе обезглавленного воришки омерзительное варево из следующих ингредиентов: петушиные кишки, «некие мерзкие личинки», мозги некрещеных детей и ногти мертвецов. Наконец, ей было предъявлено обвинение в том, что она состояла в половой связи с демоном по имени Робин Артиссон или Робин, сын Артиса, который якобы и был источником всех ее богатств. Он являлся ей в виде кота, черного пса или темнокожего мужчины с двумя спутниками. А чтобы никто не счел соитие с духом за деяние бесплатное, утверждалось, будто их занятия любовью были настолько физическими и грязными, что служанке Алисы по имени Петронилла приходилось наводить после них чистоту.
За этими обвинениями, сколь бы они ни были нелепыми, скрывается множество интересных нюансов. Учитывая заявления об отлучении мужей от церкви и кипящих в котелке младенческих мозгах, они указывают не только на подрыв католической церкви, но и на подрыв супружеских добродетелей и материнства. Связь с Робином, пожалуй, можно назвать самым вопиющим из всех приписываемых даме Алисе поро- ков. Во-первых, она занималась сексом (вне брака) с демоном-оборотнем (так себе кандидат в мужья); во-вторых, раз Петронилле приходилось после этого делать уборку, значит, имело место «пролитие семени», а это, с точки зрения католической церкви, страшный грех, поскольку такой секс не подразумевал последующей беременности.
Как ни парадоксально, фантастические наветы стали отличным прикрытием и отвлекли всеобщее внимание от изначальных обвинений в адрес Алисы. Если она и впрямь убила предыдущих мужей и теперь потчевала ядом сэра Джона ле Поэра, как божились приемные дети, получается, она и так подрывала роль жены и матери (или, во всяком случае, мачехи). То есть по-настоящему подрывала, сознательно делая себя вдовой и разрушая будущее приемных детей. Но, кроме самих детей, никто даже не рассматривал этот (куда более реалистичный) вариант. Ведь кому-то нужно было обсуждать демонов и сжигать женщин!
Хотя фанатичное стремление Ледреда уничтожить Алису проистекало из его отвращения к ереси, настро- ения местного сообщества объяснялись куда более прозаически. Алиса, попросту говоря, была для них занозой в заднице. И довольно долго. Все в ней представляло угрозу патриархальному укладу Килкенни: она была богатой продолжательницей знатного рода, волевой, независимой (хотя технически она еще была замужем, вряд ли ее свободу как-то ограничивал тяжелобольной ле Поэр), а еще успешно вела эту игру по меньшей мере лет сорок. Что может быть несноснее, чем богатая баба?!
И дело не в том, что она являлась угрозой мужскому эго. Эта угроза была куда более материальная. Алиса представляла экономическую опасность для приемных детей и всех, кто был заинтересован в наследстве Аутло, или ле Блона, или де Валле, или де Поэра. Она стала живым примером опасности, которую таили женщины, вступающие в наследство. А в те времена ирландцев очень тяготила данная тема. Выдвинутые против Алисы обвинения в колдовстве отражали дан- ный страх и негодование по поводу ее богатства. Как утверждал историк Норман Кон, обвинения были соз- даны, «чтобы продемонстрировать: богатство Алисы не принадлежало ей по праву, его отняли у законных владельцев поистине дьявольскими методами, это были грязные деньги». Хотя богатство и навлекло на нее беду, именно оно помогло из нее выпутаться. Епископ мог сколько угодно обвинять ее в неповиновении католической церкви, поскольку Алиса была под защитой светских богов: денег и власти.