«Смогу тратить свой заработок»: как женщины в XX веке искали оплачиваемую работу
На работу к Мюрреям Эшлинг не взяли. Собеседование длилось всего три минуты. Она оделась именно так, как им советовали в торговом колледже: аккуратный серый костюм, серый джемпер с коротким рукавом и белый воротничок. Никаких украшений и минимум косметики, на руках перчатки.
Эшлинг протянула копии дипломов по машинописи, стенографии и бухгалтерскому делу мистеру Миду, который управлял бизнесом Мюрреев с тех пор, как умер отец Джоанни, то есть практически с незапамятных времен.
Мистер Мид вышел из комнаты, чтобы изучить дипломы, словно они могли оказаться подделкой. Эшлинг огляделась: высокие потолки, множество полок и шкафов самых разных размеров и формы, из которых вываливались конверты и папки с небрежно связанными пачками бумаг. Как же тут пыльно и неопрятно! Даже маманина каморка в лавке и то куда лучше выглядит. Во время учебы в торговом колледже им ничего не рассказывали про контору, в которой нет ни подходящих шкафов для хранения документов, ни больших столов для работы. Из огромных коробок в одном из углов высыпались сотни этикеток, многие из них покрылись пятнами и, скорее всего, непригодны для использования. У Эшлинг просто руки чесались навести там порядок.
Дух в комнате тоже стоял странный: смесь специй, чая, кофе и чего-то еще, какая-то непонятная нотка. Кажется, алкоголь... Похоже на то, как пахнет у Махеров в лавке по четвергам. Должно быть, запах доносился из подвала, где хранилось вино.
Интересно, как они ухитряются так успешно вести дела, если в конторе сплошной беспорядок? В колледже постоянно подчеркивали, что неряшливый офис не может быть эффективным. С другой стороны, Морин рассказывала, как во время учебы на медсестру они много месяцев учились идеально заправлять кровати, а потом практически никогда этого не делали — разве что в ожидании какой-нибудь проверки.
Мистер Мид вернулся, и, к его негодованию и удивлению Эшлинг, за ним по пятам следовал Тони Мюррей. В присутствии мистера Тони мистер Мид явно нервничал. Мистер Тони определенно злился на мистера Мида.
— С дипломами все в порядке, мистер Тони, — сказал мистер Мид, передавая ему тщательно проверенные документы.
— Ну что ж, она там целый год провела, так что печатать ее точно научили, — бесцеремонно заявил Тони, и мистер Мид сник. — Почему ты вдруг решила, что тебе хочется здесь работать? — перешел прямо к делу мистер Тони.
У Эшлинг имелся заранее заготовленный ответ:
— Я всегда считала, что интереснее всего работать в компании, где есть такое разнообразие. — Она словно цитировала слова своей роли из сценария. — Мюрреи — это старинная компания, имеющая давние деловые связи с континентальной Европой. У меня будет возможность изучить торговлю вином, купажирование чая, производство виски, а также торговлю высококачественной бакалеей…
— Ты будешь просто сидеть в конторе, печатать счета и инвентарные ведомости. Как, черт возьми, ты тут собираешься изучать торговлю вином? — перебил ее Тони.
— Ну, я же буду с ней связана... каким-то образом... — залепетала Эшлинг.
Тони всегда хорошо к ней относился, вежливо, даже с юмором. С чего вдруг он сейчас на нее взъелся?
Мистер Мид, похоже, тоже удивился столь странной реакции.
— Я уверен, что... гм... мисс О’Коннор понимает... — начал он.
— Эшлинг, хватит нести чушь! Зачем тебе понадобилось устраиваться сюда? Точно такую же работу ты можешь делать для своей матери. Почему ты не в родительской лавке? Там точно так же будешь печатать счета и списки. Зачем ты здесь?
В глазах Эшлинг вспыхнула ярость. Если он собирается нарушать правила и превращает собеседование в издевательство, то и она ответит тем же! Она вела себя как положено, надела перчатки, скромно опустила глаза, вежливо отвечала, но теперь довольно, пусть будет так, как он хочет!
— А я скажу тебе, Тони Мюррей, — начала Эшлинг и, даже не глядя, почувствовала, как лицо мистера Мида исказилось от ужаса. — Я тебе честно скажу, почему хочу здесь работать. Здесь я буду носить жакет и юбку, а у мамани — рабочий халат. Здесь мне будет платить твоя семья, и я смогу тратить свой заработок, как мне вздумается, а в лавке будет не жалованье, а карманные деньги и меня будут постоянно доставать и поучать, как Имона: сиди прямо, перестань ерзать, почему это до сих пор не сделано? У Мюрреев я буду иметь какой-то статус, буду мисс О’Коннор из бухгалтерии, буду общаться с людьми и со мной будут считаться, так как я достаточно хороша, чтобы меня наняли сами великие Мюрреи, а еще я друг семьи. Вот почему я хочу здесь работать. А теперь скажи, почему ты против!
— Потому что ты подруга Джоанни! И нам нравится, когда ты приходишь в гости, с тобой наш дом расцветает красками, и я не хочу платить тебе жалованье каждую неделю! Глупая ты безмозглая девчонка! Вот почему! — Хлопнув дверью, он вышел из комнаты.
Эшлинг пожала плечами:
— Мистер Мид, верните, пожалуйста, документы. Похоже, нанимать меня не станут. — Она собрала дипломы, положила их обратно в конверт, сняла перчатки и убрала их в сумочку. — В любом случае спасибо! — Она пожала ему руку, как делают тысячи соискателей на собеседовании.
Мистер Мид наблюдал, как Эшлинг вышла на улицу. Он понятия не имел, почему мистер Тони так чуднó себя повел, но в глубине души чувствовал огромное облегчение. Эта девчонка О’Конноров с гривой рыжих волос могла бы тут все взбаламутить. Перевернула бы всю компанию Мюрреев вверх дном, а нам такого точно не надо.
Мистер Ворски был без ума от Элизабет Уайт. Именно такую дочку он хотел бы иметь, серьезную и схватывающую все на лету. В Польше двое его сыновей думали только о том, чтобы попинать мяч во дворе, и, где бы они ни были сейчас, вдумчивыми ценителями прекрасных вещей они точно не стали. Элизабет всегда вежливая и внимательная, записывает в блокнотик все, что он рассказывал ей про мебель. Однажды она сказала, что это ей следует платить ему за обучение, вместо того чтобы получать от него деньги за помощь по субботам. Она подумывала стать реставратором картин или экспертом по мебели после окончания колледжа. По субботам они очень мило проводили время, и иногда оба вздыхали с нетерпением при появлении покупателя.
Мистер Ворски видел, что и Джонни Стоун неравнодушен к девушке. Когда они осматривали фарфор или инкрустацию на каком-нибудь столике, он явно заигрывал с ней, но Элизабет никогда не отвечала кокетливо, поскольку не воспринимала его слова как ухаживание. Движимый чем-то вроде отцовского чувства, мистер Ворски несколько раз нерешительно попробовал предупредить Элизабет об опасности чар Джонни Стоуна, частенько достигавших цели.
— Для парня, которому едва исполнился двадцать один год, он пользуется невероятным успехом у дам.
— В самом деле? — В голосе Элизабет звучало скорее любопытство, чем обида.
Убедившись, что девичье сердце еще не успело разбиться, мистер Ворски продолжил:
— Ох уж этот прекрасный принц... Именно поэтому он находит такие чудесные вещицы, когда ездит по домам. Его впускают, разрешают копаться в чуланах и на чердаках. Джонни Стоуну позволяют делать все, что ему вздумается.
— Так ведь для нас здорово, что ему все позволяют, разве нет? — с жаром откликнулась Элизабет, и мистер Ворски, тронутый тем, что она считает себя частью его магазинчика, с облегчением подумал: похоже, она не попалась на болтовню мастера обольщения Джонни.
Элизабет было просто некогда думать о романах. Она завидовала другим студентам в колледже, которые жили куда более беззаботной жизнью. Она же отвечала за закупки продуктов на неделю и, словно Дора в «Дэвиде Копперфильде», занималась сведением дебета с кредитом — только гораздо быстрее. Папе казалось, что деньги вылетают в трубу, если он не видел аккуратные столбики цифр. Домработница не всегда убирала достаточно тщательно, поскольку работать на какую-то девчонку в семье, откуда женушка сбежала с мужиком, считала ниже своего достоинства. Эта барышня могла бы сама полы помыть! Элизабет приходилось всячески изощряться, чтобы, с одной стороны, заставить домработницу не слишком пренебрегать своими обязанностями, а с другой — не обидеть настолько, чтобы она совсем ушла.
С отцом тоже приходилось непросто. Как успешный игрок в бридж, он обязан был приглашать игроков своей группы к себе раз в пару недель. Тогда Элизабет делала сэндвичи, подавала чай и вытряхивала пепельницы. Она считала, что ее усилия окупаются, поскольку примерно через день отец проводил вечер где-то в другом месте, и она не чувствовала себя виноватой перед ним, не должна была развлекать его разговорами, достаточно было спросить, как прошла игра, когда он возвращался домой. Потягивая имбирное вино, он оживлялся и почти с азартом рассказывал, как сбросил даму или как его партнер пошел на большой шлем без всяких на то оснований.
Против суббот в антикварном магазине отец не возражал, только предупредил, чтобы Элизабет не позволяла мистеру Ворски задерживать выплату жалованья: иностранцы бывают вполне добропорядочные, но на многих из них нельзя положиться. Однако он никогда не спрашивал, сколько дочь получает, и не урезал ей карманные расходы. Девушкам нужны деньги на булавки, повторял он время от времени.
Отец не понимал, насколько успешно Элизабет ведет хозяйство. Она поощряла его вкладываться в выращивание собственных овощей, чем экономила немало денег, а заодно не позволяла маяться бездельем по выходным. Элизабет также давала уроки рисования двум девчушкам, которые приходили к ней и рисовали за кухонным столом, пока она занималась выпечкой на неделю. Она пекла хлеб, печенье, пирог и запеканку, а также чистила картошку на всю неделю вперед, оставляя ее в воде, которую меняла каждый день. Она чистила фрукты и находила способ использовать любые остатки. В течение трех часов, пока длился урок, она следила за процессом рисования, поправляла перспективу, штриховку и каллиграфию. Мать девочек, полная надежд на их художественные таланты, не имела средств платить за уроки, поэтому приносила Элизабет варенье, консервированные сливы, чатни и даже цукаты.
Усилия Элизабет по домоводству отлично окупались: хозяйство было в полном порядке, хотя четверть выделяемых на него денег она оставляла себе, складывая их в жестяную коробочку. По мнению Элизабет, даже тетушка Эйлин, со всеми ее религиозными убеждениями, вряд ли нашла бы повод для осуждения. Элизабет ведь и вправду заработала эти деньги. Если бы хозяйство отца вел кто-нибудь другой, даже мама, то их бы потратили там, где она сумела сэкономить.