50 лет борьбы за образование: как работали высшие женские курсы Российской империи
Право на образование
В декабре 1867 года на Первом съезде естествоиспытателей журналистка Евгения Конради представила доклад о необходимости высшего образования для женщин. 400 женщин поставили свои подписи под петицией для подачи ректору Санкт-Петербургского университета Карлу Кесслеру — они просили открыть для них университет. Через несколько месяцев университетский совет ответил, что сочувствует делу, но просьбу вынужден отклонить. Активистки, однако, не сдались и начали искать другие варианты.
Некоторые из прогрессивных профессоров, например, ботаник Андрей Бекетов, историк Константин Бестужев, физиолог Иван Сеченов и другие согласились читать женщинам лекции в рамках внеуниверситетских курсов, причем первый год — бесплатно. Программу представили ректору. Тот передал ее министру народного просвещения графу Толстому в ноябре 1868 года. Через год министерство наконец разрешило открыть курсы — публичные лекции для женщин и мужчин. 20 января 1870 года занятия начались.
Лекции проходили в здании Владимирского уездного училища, потому курсы назывались Владимирскими. Занимались там в праздничные и выходные дни. Также слушательницам разрешили пользоваться кабинетами и лабораториями Санкт-Петербургского университета в свободное от занятий время. Несмотря на то, что слушателей набралось около 900 человек, курсы вскоре закрылись, но это был лишь первый опыт. Благодаря ходатайству некоторых лиц, в особенности видной общественной деятельницы Анны Философовой, правительство организовало работу особой комиссии, которая должна была решить вопрос о будущем женского образования в стране.
В 1872 году в Москве учредили высшие женские курсы профессора В. И. Герье. Он получил разрешение на их открытие от министра народного просвещения графа Толстого с примечанием: «Утверждаю в виде опыта на четыре года». Программа сначала была рассчитана на два года, но вскоре стала трехлетней. Подготовку вели по трем направлениям: историко-философское, физико-математическое и медицинское. Лекции читали профессора Императорского Московского университета.
В сентябре 1878 года в Петербурге открылись Бестужевские курсы — по имени их руководителя. На них принимали женщин, окончивших женские гимназии и средние учебные заведения (такие, как правило, давали право на звание домашней учительницы). На курсы поступило более 800 слушательниц. Учились по вечерам. Основное внимание уделяли гуманитарным дисциплинам.
Велись споры, как женщин, получающих образование, следует называть — делегатки, студентки? На много лет прижилось название «курсистки».
«Сырые и холодные углы»
Одним из обязательных документов для поступления на курсы было письменное разрешение на учебу от старшего мужчины в семье (мужа, отца или брата). Плата за обучение на женских курсах, как правило, превышала стоимость обучения в университетах, хоть и незначительно. Для слушателей Владимирских курсов она составляла 25 рублей за полгода или пять рублей за предмет. По разным оценкам, школьный учитель зарабатывал тогда около 90 рублей в год, рабочий — 1 рубль в день; за 5 рублей можно было купить чуть меньше 50 кг муки. Позже в среднем обучение стоило от 40 до 75 рублей за полугодие.
Социальный и финансовый статус курсисток был разным. Некоторые могли позволить себе ходить в театр трижды в неделю и снимать отдельное жилье. Большинство же постоянно испытывало нужду. Более 40% курсисток «питалось исключительно пятикопеечным супом и кашей».
Член Комитета курсов Мария Цебрикова писала в журнале «Друг женщин»: «Высшее образование получается многими ценой дорогих жертв. Эти сырые и холодные углы, где набиваются по три, по четыре слушательницы; нередко одна постель на троих, которой пользуются по очереди; этот, в трескучий мороз, плед поверх пальто, подбитого ветерком; эти обеды грошовых кухмистерских, а зачастую колбаса с черствым хлебом и чаем; эти бессонные ночи над оплачиваемой грошами перепиской вместо отдыха».
В то же время формировался новый тип женщины — свободной, увлеченной, независимой. Оформился характерный для нее стиль: девушки носили круглые шляпы, простые гладкие юбки, кофточки с белым воротником. Многие из них работали. Некоторые курили. На курсах устраивались литературные и музыкальные вечера с обсуждениями, чтением вслух и музицированием.
Угроза вольнодумства
С 1879 года Бестужевские курсы начали получать от казны 3000 рублей, а через три года — такую же сумму от петербургской городской думы. В том числе благодаря этим средствам на 10 линии Васильевского острова для них построили собственное здание. На его открытии профессор А. Н. Бекетов, заведовавший курсами, сказал: «Построение дома для петербургских высших женских курсов, <…> служит залогом прочности этого учреждения, служит в то же время доказательством того, что задуманное и в течение многих лет веденное дело не есть что-либо легкомысленное, основанное на мимолетной фантазии или моде».
Так и было — женщины относились к образованию серьезно. Но здание не спасло курсы от надзора свыше. В мае 1886 года прием прекратился — под тем предлогом, что на высочайшем уровне рассматривается вопрос о женском образовании вообще. Настоящей причиной закрытия была ощущаемая угроза вольнодумства, исходившая от революционного движения.
С 1886-го по 1889 год приема не вели. В январе 1889 года Александр III разрешил курсы открыть вновь. Из учебной программы, правда, исключили естественную историю, гистологию и физиологию человека и животных. Учебные планы отныне утверждались министерством. За поведением слушательниц наблюдали, большая их часть вынуждена была жить в общежитии под надзором. Гостей не пускали. На посещение театра требовалось испросить разрешение (несмотря на это, подавляющее большинство бестужевок — 94% — ходили в театр).
Во второй половине 1904 года об открытии курсов начали хлопотать в Казани преподаватели Императорского казанского университета. В мае 1905 года министерство народного просвещения ответило, что идее сочувствует, но видит в ней некоторые затруднения, главным образом связанные с отсутствием в законодательстве положения об открытии таких курсов. Осенью 1904 года 65 профессоров обратились с ходатайством об открытии курсов в Киеве. О них хлопотали и из Харькова. Но дело, несмотря на то что вызывало стабильное «сочувствие», постоянно буксовало из-за законодательных и финансовых затруднений.
На курсах были готовы преподавать лучшие профессора университетов. За год они получали 250–300 рублей — это на порядок меньше, чем стандартная ставка профессора (2000–3000 рублей). Многие соглашались преподавать сверх положенной нагрузки, часто бесплатно. Другие жертвовали гонорары на развитие курсов. Были и другие меценаты: например, свои коллекции пожертвовал совет Горного института; генерал-лейтенант А. А. Боголюбов подарил коллекцию минералов.
В защиту женщин-вольнослушательниц выступали общественные деятели. Например, публицист Василий Розанов в заметке «Непоправимо затхлое ведомство» писал: «Всякому, кто состоит не в штатах министерства просвещения, а кто непосредственно живет в обществе и осязательно видит занятия молодых людей, несомненно, что студентки занимаются куда старательнее студентов, что пропуски лекций, проделки на экзаменах здесь не встречаются или составляют редкое исключение». К женщинам России обращался знаменитый защитник прав женщин Джон Милль: «Я глубоко убежден, что нравственный и интеллектуальный прогресс мужчин рискует остановиться, если не пойти назад, при условии, что умственное и моральное развитие женщин будет сильно отставать». Французская писательница Андре Лео поддерживала их: «Вы задумали превосходнейшее на свете дело. За вами останется та слава, что вы основали в России, то, о чем мы здесь только мечтаем». Да и сами женщины постоянно доказывали, что могут принести обществу пользу: они соглашались ехать в самые отдаленные деревни, чтобы учить детей, получившие медицинское образование помогали в госпиталях.
Однако далеко не все поддерживали стремление женщин к образованию. Некоторые консервативные преподаватели бросали фразы: «Знаем, знаем, зачем пришли сюда. Женихов искать». Другие переживали за качество знания, замечая: «Нравственный облик большинства наших студентов и студенток еще таков, что сближение в стенах наших высших учебных заведений этих разнородных элементов послужит не в пользу, а прямо во вред не только учащимся в них, но и самим заведениям. Они обратятся в арену сходбищ и беспорядков, а наука отойдет на второй план».
Поворотным событием в истории высшего женского образования в России стала революция 1905–1907 годов. Осенью 1905 года женщин-вольнослушательниц начали принимать университеты — правда, мест выделялось мало, конкурс был в три-четыре раза выше, чем у мужчин. Открывались и новые курсы — к 1913 году их насчитывалось более 30 в разных городах. Например, в Петербурге после 1905 года учредили Историко-литературные и юридические курсы Н.П. Раева (Вольный женский университет), Юридические курсы Е.И. Песковой, Естественнонаучные курсы. Но только в 1920-е Советский Союз допустил женщин к обучению в университетах.
«Почувствовала себя как отдельное самостоятельное существо»
В 1904 году в женский медицинский институт подали 900 заявок, но приняли в итоге лишь 250 человек. Петербургские высшие женские курсы получили 1230 прошений, но удовлетворить смогли лишь 550. В связи с большим количеством заявок конкурс проводили по аттестатам о среднем образовании. Спустя более 10 лет, в 1916 году на всех высших женских курсах в России учились уже 29 933 слушательниц.
Из окончивших 80% посвятили себя педагогической деятельности в разных уголках страны — становились преподавательницами сельских школ и городских училищ, гимназий, прогимназий, институтов. Некоторые занялись научной деятельностью, но в этой сфере их возможности были ограничены.
Историк науки Ольга Валькова в интервью Forbes Woman рассказывала о морском биологе Софье Переяславцевой, которая, получив докторскую степень в Цюрихском университете, смогла работать только на частной биологической станции, а потеряв эту работу, умерла буквально от голода. «Университеты — это уже государственная служба, и туда женщин не брали независимо от того, есть у них докторская степень или нет (госслужба для женщин ограничивалась профессиями вроде телеграфистки, тюремной надзирательницы, классной дамы)», — объясняет Валькова.
Образованные женщины работали в библиотеках, на книжных складах, в читальнях, служили в казенных и частных учреждениях и организациях. Химики могли работать на фабриках и заводах.
Однако, по сути, выпускницы курсов не получали никаких прав, им не присваивали никакого звания. Лишь в 1911 году Закон «Об испытаниях лиц женского пола в знании курса учебных заведений и о порядке приобретения ими ученых степеней и звания учительниц» приравнял программы частных высших женских курсов к университетским. Они получили статус вузов, а их выпускниц допустили к экзаменам «для лиц мужского пола». Выдержавшие экзамен курсистки получали диплом и звание и могли пользоваться «всеми правами и преимуществами, предоставляемыми дипломами соответствующих мужских учебных заведений, кроме прав служебных и сословных».
Впрочем, слушательницы поступили на курсы с разными целями. Одни стремились к свободе и независимости, другие надеялись сбежать из провинциальных городков, третьи «закрывали» потребность в искусстве и науке. Например, Любовь Менделеева вспоминала, что стремилась получить «большую свободу, чем положение барышни, просто живущей дома и изучающей что-нибудь вроде языков, как тогда было очень принято». Позже она стала актрисой, вышла замуж за Александра Блока и написала несколько книг. Зинаида Денисьевкая, которая по окончании курсов стала сельской учительницей, об обучении рассказывала так: «Я наслаждалась красотою картин, музыки, пения, театра, красотою человеческой мысли в лекциях, разговорах и спорах, красотою природы и новой обстановки. Я ощущала свое Я. Почувствовала себя как отдельное самостоятельное существо, имеющее право на жизнь, представляющее собою личность, обособленную, независимую в мыслях и чувствах, и главное, способную жить одиноко, независимо и свободно».