Отнять и отомстить: как бывшие супруги спорят из-за детей и зачем нужны медиаторы
Чего на самом деле хотят родители
Первая встреча адвоката с доверителем всегда должна начинаться с выяснения цели, которая привела его или ее за юридической помощью, а потом — выявления истинного интереса.
Здесь может возникнуть справедливый вопрос: разве «цель» не вытекает из «интереса»? Верно, но часто люди под влиянием эмоций, страхов, разочарования от не оправданных супругом ожиданий могут иметь сложности с определением истинного интереса и, соответственно, прийти к адвокату с некорректным запросом — целью.
Например, родитель, желающий, как ему кажется, определить место жительства ребенка с ним, в действительности не готов физически проживать с ребенком и заботиться о нем без ежедневной помощи второго родителя. Ему или ей могут не позволять график работы, частые командировки, отсутствие навыков ухода за ребенком, состояние здоровья и другие объективные причины. А желание предъявить иск продиктовано, например, страхом потерять контроль над жизнью и развитием ребенка, быть ограниченным в общении, лишиться возможности наблюдать за его взрослением. И вместо того, чтобы сесть за стол переговоров, утвердить приемлемый порядок общения с ребенком, принимается поспешное решение идти в суд с иском, который не соответствует не только интересам ребенка, но и самого родителя-истца.
Когда во время консультации мы выявляем противоречие истинной цели с озвученной, часто приходит понимание, что спор можно разрешить во внесудебном порядке — соглашением сторон. Тогда возникают новые сложности. Во-первых, убедить обратившегося за судебной защитой доверителя в пользе переговоров. Во-вторых, «посадить» за стол переговоров второго родителя.
Как выясняют мнение ребенка
Распространенное заблуждение: подав иск об определении места жительства ребенка, можно сделать так, чтобы самого его разбирательство не затронуло. Часто это невозможно в силу процессуального закона. Российские и международные нормы закрепляют за ребенком право выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы, а также быть заслушанным в ходе любого судебного или административного разбирательства.
Возраст, с которого ребенок мог бы быть заслушан, не указан в российском законодательстве. Международное право также не содержит конкретного возрастного ценза, но подчеркивает, что взглядам ребенка должно «уделяться должное внимание в соответствии с возрастом и зрелостью ребенка».
Если обратиться к практике, то в основном российские суды опрашивают детей, достигших 10 лет и старше — это тот возраст, когда учитывать их мнение обязывает закон. В практике были случаи, когда нам удавалось опросить в российских судах детей более раннего возраста (семи, восьми и девяти лет). Как правило, это были сложные международные дела. Например, кейс о возвращении малолетних детей из России во Францию, в ходе которого суд опросил семилетнего ребенка — его показания и легли в основу судебного акта.
Как видим, игнорирование мнения ребенка запрещено на законодательном уровне. И если родители откажутся его учитывать самостоятельно, доведут разрешение спора до суда, то ребенку предстоит ряд процедур при участии «чужих дядь и теть», а именно:
1. судья — опрос в судебном заседании с обязательным присутствием педагога;
2. органы опеки и попечительства — опрос при выезде домой для оценки жилищных условий;
3. эксперты — опрос и многочисленные тестирования в случае назначения судебной экспертизы;
4. психологи-педагоги — опрос в ходе диагностического обследования.
Каждому родителю, намеренному обращаться за защитой прав ребенка в суд, стоит иметь хотя бы примерное представление о том, в какой форме и какими методами эта защита будет реализовываться. И такую работу следует проводить адвокатам обоих родителей, иначе получится как в другом кейсе из моей практики.
Спор касается определения места жительства 12-летнего ребенка. Он явно выразил свои взгляды родителям еще до начала судебного разбирательства, но, к сожалению, не был услышан одним из них. В итоге за время судебного процесса ему пришлось раз за разом озвучивать свое мнение. Еще до инициирования судебного процесса каждый из родителей обратился к «своему» психологу за обследованием психического состояния ребенка. После этого его дважды опрашивали разные представители органов опеки и попечительства — по месту жительства мамы и папы (ни у одного из этих специалистов не было ни педагогического, ни психологического образования). Потом в ходе судебного заседания ребенка опросила судья. Казалось бы, этот момент должен был стать кульминационным. Однако родитель, в очередной раз услышавший, что ребенок желает проживать не с ним, потребовал назначить судебную экспертизу.
Сейчас родители ожидают результатов экспертизы, а ребенок растет, формируя свой внутренний мир в условиях конфликта.
На этом кейсе, к сожалению, можно изучать все предусмотренные законом виды и формы выявления мнения ребенка, а также то, как родители, не сумевшие договориться, превращают детей в жертв конфликтов взрослых.
Что на самом деле нужно детям
Есть истина: «Брак расторгают супруги, а не родители». Это важно помнить спорящим маме и папе, которые из-за взаимного недопонимания часто пытаются, порой неосознанно, втянуть ребенка в конфликт.
Ребенку же важен не штамп в паспорте родителей, а теплая атмосфера и ощущение безопасности рядом с ними обоими.
Иногда даже приходится наблюдать, как дети проявляют по отношению к взрослым больше понимания и заботы, нежели родители к детям. Например, в одном из судебных процессов мальчик во время опроса рассказал судье, что хочет проживать на два дома с мамой и папой по очереди. На уточняющий вопрос о причинах такого желания ответил коротко и исчерпывающе: «Так будет справедливо — поровну» (позже судебный эксперт-психолог выявил настоящее мнение ребенка — проживать с одним из родителей, поддерживая общение со вторым).
Кроме того, суд — это посторонние люди. Какой бы судья ни была профессиональной, гуманной и эмпатичной, она не любит вашего ребенка.
Ни один судья, даже изучив детально материалы судебного дела, каждую справку и характеристику, пообщавшись с ребенком при опросе, не сможет определить его наилучший интерес так верно, как это возможно сделать родителям, знающим своих детей с самого рождения, наблюдающим за их развитием, привычками, привязанностями и возможными страхами.
Про опасную возможность формального рассмотрения дела из-за колоссальной загруженности судов забывать тоже не стоит. К сожалению, такое явление встречается часто, и порой винить судью в этом невозможно, поскольку до нашего процесса, например, рассматривался трудовой спор, а после суду предстоит рассмотреть спор о взыскании неустойки — и еще 30 других дел до окончания рабочего дня. Отсутствие в нашей правовой системе судов с концентрированной семейной юрисдикцией, где судьи рассматривают только семейные споры и обладают специальной квалификацией, как это распространено в некоторых странах, — отдельная тема дискуссий и учета всех за и против. А между тем семейные споры о детях в силу своей деликатности и индивидуальности — самые острые по эмоциональному накалу и сложные по юридической технике.
Более того, вынесение судебного решения не всегда означает завершение конфликта, так как не все эти судебные акты исполняются родителями. Да и длящийся характер семейных споров дает право недовольному судебным актом родителю спустя некоторое время инициировать новое судебное дело, сославшись на «новые обстоятельства».
Начать судиться можно в любой момент до наступления совершеннолетия ребенка. А вот пренебрегать малейшей возможностью уберечь ребенка от изнуряющего общения с представителями органов опеки и судьями, которые чаще всего не обладают педагогическим или психологическим образованием, тестирований экспертами в рамках судебных экспертиз — не стоит.
Когда без суда не обойтись
Безусловно, существуют и немедиабельные споры, когда цели родителей явно сталкиваются друг с другом, не оставляя шанса на примирение.
В качестве примера приведу реальный кейс из практики, когда обсуждался вопрос переезда доверительницы с ребенком в новую страну на постоянное место жительства. Второй родитель категорически возражал, мотивируя это потенциальными сложностями в общении с ребенком после переезда и негативным отношением к самому иностранному государству — «недружественному» в отношении России. Договориться о порядке общения, который бы учитывал право отца видеться с ребенком, полагаю, было можно. Но повлиять на политические убеждения второго родителя или донести, что независимо от них ребенку будут созданы максимально комфортные условия для проживания, не представлялось возможным.
В таких случаях суд выступает единственной верной инстанцией разрешения конфликта интересов спорящих сторон. Тем более, что, согласно букве российского закона, любой спор, затрагивающий права детей, должен быть рассмотрен с соблюдением сначала наилучших интересов ребенка, а потом родителей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции