«Нашла мать в луже крови»: как был устроен рынок подпольных абортов в разных странах
«Советская женщина уравнена в правах с мужчиной. Но наша советская женщина не освобождена от той великой и почетной обязанности, которой наделила ее природа: она мать, она должна рожать», — писал известный большевик и влиятельный партийный функционер Арон Сольц в 1936-м — в год, когда был принят закон о запрете абортов.
Всего за 16 лет до этого советская власть первой в Европе легализовала прерывание беременности на основании совместного постановления Наркомздрава и Наркомюстиции «Об охране здоровья женщины». Про запрет абортов в нем говорилось, что «этот метод борьбы загнал операцию в подполье, сделал женщину жертвой корыстных и часто невежественных абортистов, которые из тайной операции сделали себе промысел». Приводилась статистика: до 50% женщин, обращаясь на «черный рынок» абортов, заболевают от заражения, а 4% впоследствии погибают.
Материнская смертность
1920-е в Советской России стали временем раскрепощения. Стремясь противопоставить идеологию нового государства прежним нормам буржуазной и религиозной морали, многие большевики призывали к «разнообразию форм брака и общения полов». Нормализация половых контактов вне брака способствовала и росту абортов.
Однако уже в середине 1920-х отчетливо проявилась тенденция к подчинению сексуальной жизни граждан демографическим и идеологическим нуждам государства. «Половая жизнь для создания здорового революционно-классового потомства. Вот подход пролетариата к половому вопросу», — писал врач Арон Залкинд. В 1924-м желающих прервать беременность начали отправлять на специальную комиссию, а спустя два года операцию полностью запретили для тех, кто забеременел впервые или уже делал аборт менее шести месяцев назад. В 1930-м аборты сделали платными, и на протяжении нескольких следующих лет их стоимость постоянно повышалась.
Однако прерывание беременности стало настолько распространенной практикой, что в борьбе с ней не помогали никакие ограничительные меры. Тогда государство решилось на радикальный шаг и полностью запретило аборты. Проводить их разрешалось только при наличии угрозы для жизни матери, а список медицинских показаний к прерыванию беременности заметно сократился. Врачам, которые проводили операции без законных оснований, грозило тюремное заключение на срок от одного года до двух лет.
На протяжении первых 1,5 года после принятия закона рождаемость в СССР действительно росла. Вот только власти не подготовились к последствиям своего решения. Перегрузка медицинских учреждений в некоторых регионах стала одним из факторов, повлекших повышение смертности как среди рожениц, так и среди новорожденных.
Количество абортов сократилось в первые годы после вторжения Германии в Советский Союз, но уже в 1944-м в среднем прерывалось более 30 из 100 беременностей. Некоторые женщины все-таки пытались сделать аборт легально и заваливали партийных функционеров письмами с прошениями.
Формально в свободном доступе оставались презервативы и другие средства контрацепции, однако в аптеках они часто находились в дефиците, а врачи не объясняли пациентам, как ими пользоваться.
В результате расширялся рынок подпольных абортов, которые часто осуществлялись в условиях антисанитарии и без профессиональной подготовки. «Аборты производят во многих случаях «бабушки» и знахарки, — писали в журнале «Социалистическая законность». — Кроме того, санитарки, прачки и тому подобные работники медицинских учреждений».
В начале 1950-х показатели рождаемости в СССР снизились из-за «дефицита» мужчин, погибших и получивших увечья на войне, но смертность от подпольных абортов по-прежнему достигала от 1500 до 2000 женщин в год. Общее количество смертей от абортов в тот период превышало 70% от всех случаев материнской смерти.
С 1936 по 1955 год наблюдался не только рост женской смертности, но и увеличение количества преступлений против новорожденных. К концу 1930-х жертвами примерно четверти убийств в СССР становились дети до одного года.
Смерть Сталина в 1953-м способствовала относительному смягчению режима. Оценив урон, который запрет на прерывание беременности наносит населению, в 1955 году руководство страны решилось вновь легализовать аборты.
На первый взгляд, отмена закона о криминализации противоречила риторике главы государства Никиты Хрущева — тот, как и его предшественник, считал, что «чем больше детей, тем сильнее страна». Однако в действительности власти легализовали аборты из прагматических соображений, поскольку надеялись, что легализация абортов улучшит детородные способности женщин. Рассуждали так: уж лучше гражданка прервет беременность в государственной больнице, получит надлежащую помощь и через пару лет все-таки родит, чем обратится за помощью к «самоучке» и вообще лишится способности иметь детей из-за осложнений.
Советский Союз — далеко не единственная страна социалистического блока, в которой запрет абортов обосновывался не нормами христианской морали, а нуждами режима. В середине 1960-х поднимать такими методами экономику Румынии решил диктатор Николае Чаушеску. Генсек компартии считал, что низкая рождаемость — основная причина бедности и упадка в стране. Полный запрет на прерывание беременности, по его мнению, должен был способствовать росту населения, а демографический подъем в долгосрочной перспективе привел бы к росту промышленности и укреплению страны.
В 1966-м Чаушеску издал декрет 770, который криминализовал аборты для всех, кроме женщин старше 45 лет; тех, у кого уже было четверо детей; тех, кто забеременел в результате изнасилования или инцеста; а также тех, для кого роды представляли угрозу для жизни по медицинским показателям.
В краткосрочной перспективе план главы компартии сработал: за год рождаемость в стране подскочила почти вдвое. Если раньше одна румынка в среднем рожала 1,9 детей, то к 1967-му этот показатель составлял уже 3,7. Однако многие женщины пытались обойти запрет — и точно так же, как в Советском Союзе, отправлялись на «черный рынок» абортов.
Дочь гинеколога Иосифа Сигала Мона вспоминала, как к ее отцу почти каждый вечер приходили румынки, которые просили о помощи. Тот расспрашивал каждую, откуда она узнала о нем и от кого пришла, и если ответ его устраивал, инструктировал, чтобы беременная отправилась на рынок, купили кусок говядины, вымазала кровью от него нижнее белье и внутреннюю сторону бедер. Затем девушка приходила в больницу, где работал Сигал, и жаловалась на сильное кровотечение, а он прерывал беременность под предлогом того, что у девушки уже начался выкидыш и что она может погибнуть, если срочно не получит помощь.
По словам Моны, власти никогда не преследовали ее отца, поскольку он выполнял тайные аборты для жен и любовниц румынских милиционеров. «Однако многим женщинам он не мог помочь, — рассказывала Мона. — Они приходили к нему уже с серьезными повреждениями от непрофессиональных абортов. Некоторые из них уже находились при смерти. Думаю, ему тяжело было с этим жить».
Психологические травмы и искалеченное детство
Чаушеску поднимал рождаемость еще более радикальными методами, чем Сталин: если в Советском Союзе на период криминализации абортов формально оставались доступны средства контрацепции, то в коммунистической Румынии под запретом оказались и они. Обеспеченные женщины оплачивали подпольные аборты у профессионалов или покупали контрабандные презервативы из Германии. Остальным приходилось либо рисковать жизнью, обращаясь к медсестрам и знахаркам, либо рожать ребенка, которого они часто не могли обеспечить.
В период особого ужесточения режима в 1980-х на заводах, где работали женщины, начали происходить облавы. Врачи проводили принудительные осмотры, чтобы выяснить, скрывает ли кто-то беременность или проведенный аборт. Полицейские вербовали информаторов, которые доносили о «странном» поведении женщин и подсказывали, на кого обратить внимание. С 1967 по 1973 год нарушение декрета послужило основанием для 6300 арестов.
«Иногда женщина не говорила даже своему мужу или лучшей подруге, что собирается сделать аборт, потому что не хотела ставить их в опасное положение, — рассказывает гендерная исследовательница Ирина Илизей. — Для многих женщин сексуальность стала синонимом страха. Они не могли наслаждаться этой частью своей жизни». Социолог Гейл Клигман общалась со многими румынками, жившими при диктатуре Чаушеску, и вспоминала, что некоторые из них начинали враждебно относиться к своему телу. Репродуктивная способность воспринималась ими или как опасность для здоровья, или как потенциальный повод для преследования со стороны властей.
«Я смотрела, как моя мать проходила через что-то, чего я не могла понять, — рассказывает женщина по имени Анна, которая росла при Чаушеску. — Когда я училась в шестом или седьмом классе, она объяснила мне, зачем ездила в больницу. Помню, как нашла ее в луже крови. Тогда она и решилась все мне рассказать». По словам Анны, ее матери пришлось самостоятельно провести себе не менее 30 абортов. Позже, когда Анна уже училась в университете, подруга их семьи самостоятельно прервала беременность и умерла от инфекции.
Активистка по борьбе за репродуктивные права женщин Даниэла Драгичи в период запрета предприняла две неудачных попытки аборта через подпольную сеть. Сначала ей дали таблетки, которые не подействовали. Затем привезли в дом к пожилой женщине, которая точно не была врачом. Женщина ошпарила инструменты, заткнула рот Даниэле тряпкой, чтобы та не разбудила соседей, и несколько часов безуспешно пыталась провести операцию. В конце концов Драгичи отправилась в больницу, где врач согласился выполнить аборт по медицинским показаниям.
Только по официальным данным, к 1989 году, когда режим Чаушеску рухнул, от некачественно проведенных подпольных абортов погибло не менее 10 000 женщин. В действительности их количество, вероятно, приближалось к 20 000. Показатели смертности среди беременных румынок к концу правления коммунистов по сравнению с 1965-м, когда еще не действовал декрет 770, увеличились вдвое. Если до прихода Чаушеску к власти лишь 20% летальных исходов среди рожениц связывали с последствиями прерывания беременности, то в 1989-м этот показатель составлял уже 87%.
Подскочила и детская смертность — румынский социолог Мануэла Латаиану отмечает, что из 10 млн детей, родившихся в стране с 1967-го по 1989-й, около 340 000 умерли, не дожив даже до года.
Другие дети оказывались в приютах, если родители оказывались финансово несостоятельными. Но и там страдали от недоедания и антисанитарии, не контактировали с внешним миром и не получали ни заботы, ни внимания. Всего за почти 25 лет правления Чаушеску такая судьба постигла около 500 000 румын, а на момент падения диктатуры в государственных учреждениях находилось 170 000 несовершеннолетних. Из них более 1000 оказались ВИЧ-инфицированными. Большинство не были сиротами.
После революции и свержения Чаушеску (его и его жену казнили) декрет 770 отменили одним из первых.
Риски для врачей и «абортный туризм»
Смерть 31-летнего стоматолога индийского происхождения Савиты Халаппанавар от инфекции, развившейся из-за отказа врачей провести аборт по медицинским основаниям, в 2012 году подняла волну возмущения по всей Ирландии. Еще никогда раньше в современной истории страны тема прерывания беременности не вставала настолько остро. До случившегося с Савитой многие даже не задумывались о том, как запрет на аборты может повлиять на судьбы молодых женщин.
Халаппанавар не собиралась делать аборт до 17-й недели, когда доктора сказали ей, что у нее начался выкидыш. По словам врачей, у плода не было шансов на выживание, однако они не имели права провести аборт до тех пор, пока у эмбриона фиксировалось сердцебиение, поскольку Ирландия — «католическая страна». Женщина неоднократно подавала прошение о прерывании беременности, однако каждый раз получала отказ. К тому моменту, когда сердцебиение плода прекратилось и его извлекли, в организме Савиты уже развилась инфекция. На следующий день она скончалась.
Запрет на аборты в Ирландии впервые приняли в 1861 году и оставили в силе после обретения независимости от Британии в 1922-м. В начале 1980-х влиятельные религиозные организации забеспокоились, что ирландское правительство вслед за некоторыми европейскими странами может легализовать аборты. Они начали кампанию за принятие конституционной поправки, которая максимально затрудняла бы любое расширение репродуктивных прав женщин. В 1983 году в стране прошел референдум, на котором проголосовало лишь 54% от всего электората. По его итогам в Ирландии вступила в силу восьмая поправка к Конституции, которая закрепляла «право нерожденного на жизнь», то есть фактически приравняла аборты к убийству. И хотя в новом законе упоминалось и «равное право матери на жизнь», в нем ничего не говорилось о том, как врачам поступать в ситуациях, когда запрет на прерывание беременности обрекал женщин на смерть.
Еще до референдума ирландкам, которые хотели прервать беременность, приходилось ездить в Англию. По оценкам специалистов, с 1980 по 2018 год подобным маршрутом в целях прерывания беременности проследовало около 170 000 человек. Однако даже право на аборт за границей в Ирландии до недавнего времени оставалось под вопросом: например, в 1992 году судья запретил 14-летней жертве изнасилования покидать страну в течение девяти месяцев, фактически принуждая ее к рождению ребенка.
На решение не повлияли даже слова девочки, которая призналась, что задумывается о самоубийстве из-за случившегося с ней и из-за запрета на аборт. Апелляционный суд все-таки признал суицидальные мысли достаточным основанием, чтобы признать беременность опасной для жизни матери. Однако прежде чем ирландка, имя которой не называется, смогла отправиться в Англию на операцию, у нее случился выкидыш.
Этот случай подтолкнул власти к принятию двух новых поправок. Одна из них закрепляла право женщин покидать страну, чтобы прервать беременность. Другая обеспечивала право на информацию об абортах за границей, распространять которую раньше запрещалось. Однако относительное смягчение законодательства не помогало предотвращать новые трагедии.
Впрочем, противники абортов даже после случившегося с Савитой Халаппанавар продолжали настаивать на том, что к трагедии привела исключительно инфекция, а не репрессивная поправка. Протесты, которые после ее смерти прокатились по всей Ирландии, привели к принятию очередной поправки. С 2013 года врачам в стране разрешили проводить аборты в случаях, когда плод представляет угрозу для жизни матери или если та может покончить с собой из-за беременности. Однако даже тогда за проведение нелегальных операций и пациентам, и врачам грозило тюремное заключение на срок до 14 лет. Ситуация изменилась в 2018 году, когда в ходе нового референдума больше 66% проголосовали за то, чтобы разрешить аборты по желанию матери в первые 12 недель, а в исключительных обстоятельствах — и на сроке с 12 до 24 недель.
Социальная маргинализация женщин
В СССР в период запрета абортов для беременных женщин, которые прибегали к нелегальному прерыванию беременности, существовала система наказаний. Те, кто попадался в первый раз, подвергались «общественному порицанию» — женщину публично стыдили на партсобрании, могли опубликовать о ней осуждающую статью в местной прессе. За второе нарушение полагался штраф. Если в больницу поступала женщина с неполным абортом, против нее возбуждалось уголовное дело.
Даже после легализации абортов государство продолжало их демонизировать и стыдило женщин за намерение прервать беременность. Надписи на плакатах, которые распространялись в СССР в 1960-х, гласили: «Аборт лишит вас счастья», «Аборты разрушают семьи», «Аборты не проходят без последствий», «Бесплодие, горькое одиночество — обычные последствия аборта». Многие женщины по-прежнему предпочитали подпольное прерывание беременности, опасаясь огласки, осуждения со стороны знакомых и начальства.
«Жили в общежитии, мужчины в одном блоке, женщины в другом, — рассказывала женщина по имени Клавдия, которая в 1958 году приехала в Красноярск работать на стройке. — Парни приставали к девчонкам, зажимали по углам. И вот одна забеременела. Сделала в каком-то подвале аборт, но что-то было неладно и она долго болела. Об этом узнали, и за девчонкой приехала милиция. С позором ее потащили на допрос, а парни стояли у стен и улюлюкали».
В Ирландии женщины подвергались порицанию, даже если просто забеременели вне брака. Оказавшихся в «неприглядном положении» женщин убеждали родить и отдать ребенка в приемную семью. Самих матерей заключали в приюты, где принуждали к труду и годами удерживали силой. Подобные учреждения назывались «прачечными» — по основному занятию, которым приходилось заниматься «падшим женщинам». Последний из таких приютов закрылся в 1996 году.
В Руанде аборты по медицинским показаниям и аборты для жертв изнасилований под давлением правозащитных организаций легализовали в 2012 году, а в 2019-м власти постановили, что женщина не должна обосновывать факт сексуального насилия, чтобы получить разрешение на операцию. За последние семь лет в африканской стране освободили более 500 женщин, которые отбывали заключение за подпольные аборты. По официальным данным, еще 123 женщин должны амнистировать к концу 2023 года. Многие из тех, кто уже вышел на свободу, сталкиваются с трудностями при попытках вернуться к нормальной жизни. Часто они становятся изгоями даже среди родственников, которые осуждают аборты.
«Мы часто имеем дело с родителями, которые отвергают своих детей, — рассказывает правозащитница Бренда Калунги Увайезу. — Они говорят дочерям, что те навлекли на семью позор. Такие люди как будто становятся проклятием для своего окружения».
Примеры Советского Союза, Румынии при Чаушеску, католической Ирландии и других стран показывают, что криминализация абортов если и повышает рождаемость, то ценой материнской смертности, экономического шока, психологической травматизации поколений детей и родителей, профессиональных рисков и выгорания у врачей, которые лишаются возможности оказывать некоторые виды медицинской помощи пациенткам.
«Криминализация абортов не заставит женщин рожать чаще, — заключает историк и гендерная исследовательница Мария Букур. — Это не тот инструмент, который можно использовать, чтобы увеличить население и спасти больше жизней».