Поставила коляску рядом с телескопом: как женщины добивались признания в астрономии
Бывшая стипендиатка Пикеринга Хелен Сойер Хогг восприняла новость о том, что стала лауреаткой премии Энни Джамп Кэннон, не так, как предполагалось. Удовлетворение смешалось с тревогой и апатией, накатившей на нее в последние несколько месяцев. «Всю весну мне было очень грустно», — сообщала она Шепли в письме от 25 июля 1949 года. Незадолго до того она встречалась с ним на июньском собрании Американского астрономического общества в провинции Онтарио, где теперь проживала. «Я уходила с заседаний в Оттаве еще более расстроенной, чем приходила; а ночные наблюдения, которыми я занималась систематически с момента возвращения, лишь в очередной раз убеждали меня, что я не справлюсь с ночной работой из-за непростой семейной ситуации. Иными словами, мой поводок натянулся дальше некуда».
Хелен с мужем Фрэнком, канадцем по происхождению, в 1931 году переехали в город Виктория, Британская Колумбия, чтобы работать в Астрофизической обсерватории доминиона. Официально трудоустроился там только Фрэнк, но Хелен также трудилась полный рабочий день на добровольных началах. Она стала первой женщиной, допущенной к 72-дюймовому рефлектору. Когда в 1932 году у Хоггов родилась дочь Салли, Хелен продолжала сеансы наблюдений, держа Салли рядом в коляске. Сочувствовавший директор обсерватории Джон Стэнли Пласкетт дал миссис Хогг грант в размере $200, чтобы она смогла нанять домработницу для присмотра за младенцем. В 1935 году Фрэнку предложили профессорскую должность в его альма-матер, Торонтском университете, и семья вернулась на восток. Хелен тоже получила работу в Торонто. Она стала научным сотрудником кафедры астрономии и аффилированной с университетом обсерватории Дэвида Данлэпа в 1936 году, в год рождения Дэвида Хогга. Еще один сын, Джеймс, родился у Хоггов в 1937 году, а в 1939 году Хелен опубликовала свой «Каталог переменных звезд в шаровых скоплениях». Начало войны принесло ей в 1941 году возможность вести занятия по астрономии в университете, и с тех пор она не прекращала преподавать. «Я просила Фрэнка дать мне бессрочный отпуск за свой счет от моих университетских обязанностей, но его очень огорчает даже мысль об этом».
Премия Энни Джамп Кэннон, казалось ей, навешивает на нее новый груз обязательств. «Мне представляется, что эта награда несет с собой определенную долю ответственности, когда ее вручают человеку моего возраста. [Ей было 44.] Иными словами, некрасиво взять премию и бросить работу!» В смятении она никак не могла собраться и ответить секретарю Американского астрономического общества Чарльзу Хафферу, принимает ли она премию. «Ему, вероятно, не приходит в голову, что в силу обстоятельств для меня может быть желательным отказ».
Приуныл и сам Шепли, отстраненный от активных исследовательских работ, но он по-прежнему мог утешить свою бывшую студентку, в особенности если она разделяла его долгую верность шаровым скоплениям. «Несомненно, на этом критическом этапе вы берете на себя слишком много, — отвечал он июля года, — занимаясь и семейными делами, и всеми остальными. Академический отпуск, безусловно, хорошая идея; но от кабинетной работы с астрономической литературой, фотографиями скоплений и вычислительной машиной отказываться нельзя, даже если ее придется разместить где-то в уголке дома. И кроме того, наверное, вам будет интересно и не слишком обременительно писать о старых книгах — это нужно делать для того, чтобы не выбывать из игры, пока время и силы позволяют. Насчет премии — как бы то ни было, не глупите. Награда вручается за прошлые достижения и не налагает новых обязательств. Что, если я бы начал разбрасываться медалями потому, что деградировал до унылого-преунылого директора, посредника, который только заставляет других работать? Давайте не будем грустить. Одно из оснований для такого решения — то, что после 15–20 лекций по космогонии в Гарвардской летней школе я считаю эту вселенную лучшей из известных мне».
Летнюю аспирантскую программу по астрономии и астрофизике Шепли организовал в году. Во время войны она прервалась, но потом была восстановлена, и теперь в ней участвовали полтора десятка человек. Подобно тому как при Пикеринге обсерватория стала ассоциироваться с фотометрией и фотографией, Шепли прочно связал ее с подготовкой аспирантов. Он взрастил целое поколение гарвардских астрономов.
Миссис Хогг приняла-таки премию Энни Джамп Кэннон на июньском заседании ААО года, проходившем в Индианском университете в Блумингтоне. Вскоре после этого, 1 января 1951 года, ее муж — в то время 46-летний директор обсерватории Дэвида Данлэпа — скончался от инфаркта. К ней перешли многие его профессиональные обязанности, в том числе преподавание на курсах и ведение еженедельной астрономической колонки в газете Toronto Star, но директорская должность досталась не ей.
В августе 1951 года Шепли уведомил, что уйдет с поста директора Гарвардской обсерватории в конце следующего года, незадолго до своего 67-го дня рождения. К его огорчению, университет все никак не мог выбрать преемника ни из собственных рядов, ни из другого учреждения. Шли месяцы, сотрудники все больше тревожились. В то же время отсутствие официального преемника понижало статус обсерватории в глазах потенциальных студентов и астрономов в целом. В марте 1952 года президент Конант учредил специальную комиссию во главе с его коллегой военных лет Робертом Оппенгеймером, чтобы оценить гарвардскую программу по астрономии. Шепли готовился покинуть свой пост в августе, и исполняющим обязанности директора назначили Дональда Мензела из Совета обсерватории.
При Мензеле в обсерватории наступила эпоха потрясений. В следующие два года снесли старые деревянные постройки, возвели кирпичные корпуса рядом с Большим рефрактором, выгнали Американскую ассоциацию наблюдателей за переменными звездами из владений обсерватории, а Бойденовская станция в Южной Африке была заброшена. В январе 1954 года Мензел был официально назначен шестым директором, а в 1955 году Гарвардская обсерватория заключила новый плодотворный союз со Смитсоновской астрофизической обсерваторией, переехавшей из Вашингтона, округ Колумбия, в Кеймбридж. В Ок-Риджской обсерватории, переименованной в Станцию Агассиса, в память о покровительствовавшем ей Джордже Агассисе, большой новый телескоп ознаменовал приобщение Гарварда к нарождающейся дисциплине — радиоастрономии. Там, где некогда царил 60-дюймовый оптический рефлектор, теперь антенна диаметром 20 м принимала слабые радиосигналы из дальнего космоса.
В 1956 году Сесилия Пейн-Гапошкина стала штатным профессором и первой женщиной в Гарварде, достигшей такого уровня. Она разослала написанные от руки приглашения всем студенткам, занимавшимся астрономией, отпраздновать это событие вместе с ней в библиотеке обсерватории, где она встала во весь свой рост, расправила плечи и с усмешкой сказала: «Чувствую себя так, словно достигла чего-то совершенно невероятного».
Как штатный профессор Сесилия могла претендовать на роль заведующей кафедрой, и эта должность свалилась на нее следующей осенью. Хотя она давно мечтала о престиже, связанном с этой должностью, служебные обязанности то вызывали скуку, то действовали на нервы. Что еще хуже, они отнимали время у исследований. В 1958 году Гарвардская корпорация под председательством Натана Пьюзи наконец избрала Сесилию Пейн-Гапошкину филипсовским профессором астрономии. Но даже тогда ее зарплата в размере $14 000 в год, хотя и превышала оклад мужа, была намного ниже, чем у мужчин на соответствующей должности.
Кэтрин Вольф Брюс занялась инвестициями в астрономию слишком поздно и не дожила до ответов на свои вопросы о Вселенной. Учрежденная ею медаль, однако, продолжает и ныне связывать ее имя с каждым значительным достижением в науке, которой она покровительствовала. В числе сотни с лишним обладателей золотой медали Кэтрин Брюс — Артур Стэнли Эддингтон, разгадавший внутреннее строение звезд и установивший, что их конечная судьба определяется массой при рождении; Генри Норрис Рассел, определивший ход эволюции звезд и показавший, что они в самом деле с возрастом меняют цвет; Ханс Бете, прояснивший процесс ядерного синтеза, являющийся источником энергии звезд. Помимо Эдварда Пикеринга в число удостоившихся медали сотрудников Гарвардской обсерватории входят Харлоу Шепли, Барт Бок и Фред Уиппл, предложивший модель «грязного снежка» для объяснения строения комет.
До сих пор лишь четыре женщины получили медаль Кэтрин Брюс. Первой в 1982 году стала Маргарет Пичи Бербидж, англичанка по происхождению, изучавшая спектры галактик. Совместно со своим мужем Джеффри и коллегами Уильямом Фаулером и Фредом Хойлом она показала, что тяжелые элементы синтезируются в недрах звезд. В 1990 году медаль досталась Шарлотте Мур-Ситтерли. В девичестве Шарлотта Мур, она в 1929 году устроилась расчетчицей в Принстон, а когда Генри Норрис Рассел ушел в творческий отпуск, воспользовалась этой возможностью, чтобы поступить в аспирантуру Калифорнийского университета в Беркли, где в 1931 году защитила диссертацию по спектрам солнечных пятен. Затем она вернулась в Принстон, в 1937 году вышла замуж за астронома Бэнкрофта Ситтерли, продолжила работу и впоследствии стала руководителем программы по атомной спектроскопии в Национальном бюро стандартов. Вера Рубин, выбравшая для учебы Колледж Вассара из-за его исторической связи с Марией Митчелл, получила медаль Кэтрин Брюс 2003 года за измерения вращения галактик, которые привели к открытию темной материи. Сандра Мур-Фабер, лауреатка 2012 года, училась в аспирантуре в Гарварде, но работала в основном в обсерваториях Калифорнийского университета, изучая образование галактик, их строение и объединение в скопления. В 2013 году она стала одним из лауреатов Национальной медали за научные достижения.
Названный в честь мисс Брюс телескоп, который Шепли называл «великим охотником за галактиками Южного полушария», в 1950 году списали. Он уступил свое место в Блумфонтейне новому 30-дюймовому инструменту, который обещал еще более высококачественные снимки при более короткой выдержке. Линзы и тубус «Брюса» еще несколько лет находились в Африке в целости и сохранности, но без дела, пока их не отправили в США, где они также остались лежать без дела в Ок-Ридже. Старое здание с куполом для «Брюса» в Арекипе превратили в часовню.