Ругань, слезы и прессинг «старших»: что делают женщины в российских тюрьмах

Ева Меркачева — российская журналистка, обладатель журналистской премии «Золотое перо России». С 2013 года в течение девяти лет была членом ОНК (Общественной наблюдательной комиссии по защите прав человека в местах принудительного содержания), с 2018 года является членом Совета по правам человека (СПЧ). 

Меркачева написала несколько книг о российских тюрьмах: «Громкие дела. Преступления и наказания в СССР», «Преступления и тайны современной России», «Тесак, Фургал и другие. «Странные» смерти, дела и быт в российских тюрьмах», «Град обреченных: честный репортаж о семи колониях для пожизненно осужденных». 

Книга «Кому на Руси сидеть хорошо?» описывает жизнь в российских следственных изоляторах (СИЗО). В них находятся подследственные — те, чья вина еще не доказана. Однако условия содержания в них официально считаются хуже, чем в колониях. Именно поэтому один год в СИЗО засчитывают за 1,5 года срока. 

Forbes Woman поговорил с Евой Меркачевой о том, как сидят в женских СИЗО, а также о проблемах женских тюрем в целом. 

— 30 июня режиссерке Евгении Беркович продлили арест до 10 сентября. Ранее, когда рассматривали апелляцию по ее делу, она жаловалась на условия содержания в женском изоляторе. В вашей новой книге подробно описан быт женщин в СИЗО. В каких условиях может находиться Беркович?

— Беркович находится в СИЗО-6 «Печатники». Если сравнивать все женские изоляторы по стране, это один из лучших. Там есть парикмахер, возможность делать маникюр и педикюр, спортзал. Там также есть достойные прогулочные дворики. Один из них с полом в искусственной зеленой траве, с баскетбольными кольцами. Но я сомневаюсь, что Женю туда водят.

Сама Беркович из «Печатников» писала, что с ними «все вежливы, аккуратны и даже нежны». Отмечает нормальное качество еды в СИЗО. Правда, она говорит, что в следственном изоляторе жизнь сурка. Все окружающие пытаются выяснить, что же стало причиной для ее помещения в СИЗО. 

— Также Беркович не разрешают увидеться с детьми, но технически в СИЗО возможны подобные встречи?

— Здесь виноват следователь, потому что именно в его власти дать или не дать разрешение на свидания и телефонные звонки. Видимо, он не дает. Но даже когда следователь разрешает встретиться с заключенными в СИЗО, на свидания записаться очень сложно. На сайте f-visit можно посмотреть электронную очередь в любой СИЗО (в СИЗО-6 на весь июль запись закрыта. — Forbes Woman).

— То есть, если нужно, встречу в СИЗО организуют, но не сразу. Почему следователи могут препятствовать общению подследственных с детьми? Это ведь не свидетели, они не имеют отношения к уголовному делу. 

— Это способ давления. Обычно следователь не предоставляет свидания и звонки тем женщинам, которые не признают свою вину. Он прекрасно понимает, что дороже ребенка у женщины ничего нет. Мало поместить ее под стражу. Важно еще оборвать контакт, чтобы она мучилась, чтобы не знала, что происходит с ее семьей. 

Еще много лет назад я представляла законопроект, который выводит из сферы ответственности следователя решения относительно звонков и свиданий. То есть я хотела сделать так, чтобы звонки и свидания не зависели от воли следователя. Я представляла этот законопроект в разных вариантах и пыталась добиться, чтобы женщина автоматически имела право встречаться с детьми, с родителями и другими близкими родственниками. Но этот законопроект не пропустили, потому что силовики его заблокировали. 

Мать больше всех знает о проблемах ребенка. У нее с ним более тесный душевный контакт. Некоторые женщины, которые оказывались в СИЗО, рассказывали, что только они знают, как в каких-то случаях успокоить ребенка или вылечить от какой-то болезни. Я уже не говорю про то, что есть случаи, когда женщина воспитывает ребенка одна. Именно поэтому свидания и звонки — главный инструмент силовиков. 

— Расскажите о том, как сидят в женских СИЗО? Выходит, что система наказывает тех, кто там находится, хотя их преступления еще не доказаны.

— Камеры в СИЗО бывают двух типов: маломестные и многоместные. В многоместных может находиться до 50 человек, маломестные рассчитаны в среднем на четверых. У Беркович четырехместная. Многоместная камера всегда хуже. В ней огромное количество женщин находятся в одной комнате одновременно. Кто-то плачет, кто-то громко читает, кто-то ругается, у кого-то что-то болит. В больших камерах очень сложно сосредоточиться. Женщины в них часто конфликтуют, так как они разного возраста и социального статуса.

Часто возникают споры на бытовой почве. Например, из-за телевизора. Женя Беркович жаловалась, что невыносимо постоянно его слушать. Сложно сосредоточиться, что-то написать. Некоторые женщины просили переселить их в камеру без телевизора.

В большой камере, в отличие от маломестной, есть душ. Это единственный плюс. Ради душа многие готовы терпеть «большое разношерстное население». Но бывают споры, кто первый идет мыться. Многие интеллигентные женщины страдают, когда оказываются в такой большой камере. Иногда они даже не могут сходить в туалет, потому что находится женщина, которая объявляет себя «старшей». Она говорит, что «вот ты в туалет будешь ходить в такое-то время». Понятно, что все это незаконно и не прописано никакими правилами или нормами. Но воспитанная женщина не бросится с ней драться. Хотя у нас были случаи, когда даже врачи, которые оказывались в СИЗО, вступали в конфликт со «старшими», которые не давали другим пользоваться туалетом и душем. 

В маломестных камерах душа нет. Женщину выводят в общий душ два раза в неделю. Неважно, какие проблемы [со здоровьем] у женщины. При этом маломестная камера в каком-то смысле лучше, потому что в ней не так много людей. Но не факт, что повезет, соседки могут быть подобраны очень специфично. Даже одна может создать много проблем. У нас были истории с политзаключенными женщинами. Они оказывались в камерах с дамами, которые терроризировали их: говорили, что те неправильно живут, неправильно думают, вмешивались в переписку, в жизнь. Такая история была с активисткой Дашей Полюдовой. Ее посадили с какой-то женщиной, и та начала ее учить, убеждать, что Даша все делает неправильно, что ей надо признаться следователю. 

— Но чего больше всего не хватает женщинам в СИЗО? 

— Не хватает фенов, чтобы высушить волосы, косметики. Женщине хочется выглядеть красиво. Особенно когда она идет на свидание или на выезды в суд. Но иногда даже в камере ей хочется выглядеть нормально. Не хватает возможности нормально стирать одежду. Сейчас в СИЗО женщины все стирают вручную. Мы всегда просили, чтобы в СИЗО была хотя бы какая-то прачечная. 

Не хватает возможности контактировать с миром, с природой. Прогулочные дворики в СИЗО — бетонные мешки. Даже неба практически не видно. Я уже описывала прогулочный дворик в СИЗО-6 с искусственной травой. Было бы хорошо сделать дворики с цветами. В камере запрещена любая растительность. У меня есть история девушки — у нее был молодой муж, который ее очень любил и знал ее любовь к цветам. Он всячески пытался доставить цветы в СИЗО. Передавал в посылках, но их изымали. В итоге он сделал палисадник у себя на даче, где выращивал и фотографировал ее любимые цветы. 

На 8 Марта нам как-то удалось добиться разрешения передать в каждую камеру по три тюльпанчика. Какая это была радость. Многие не видели, не трогали и не нюхали этих цветов годами. Была женщина, которая сказала, что не видела цветов пять лет. А эти женщины еще даже не признаны виновными. Их лишили элементарной возможности наслаждаться миром. 

Женщинам не хватает возможности получить консультацию у того врача, которому они доверяют, у которого лечились и наблюдались раньше. Любая медпомощь оказывается только внутри изолятора. Женщин часто может беспокоить что-то по женским вопросам. Гинеколог говорит, что все в порядке или что ей ничем не помогут. Ту схему лечения, которую назначали на воле и которая помогала, назначить не могут. Женщина вынуждена мучиться.

— Насколько возможно женщине сохранить свое здоровье в тюрьме?

— Очень сложно, кровати в камерах стоят плотно, проходы между ними небольшие. Но есть, например, йога, она не требует огромных площадей. Хотя в СИЗО сложно сосредоточиться. В некоторых СИЗО есть спортзал, но туда водят раз в месяц. К тому же это платная услуга. Человек в квартире обычно может пройти шагов больше, чем заключенный в камере СИЗО. Однако я знаю женщин, которые в любой обстановке будут как-то тренироваться. 

Поддержать здоровье сложно еще и потому, что, помимо физической активности, нужен свежий воздух, которого нет в следственных изоляторах. Не хватает солнечного света, витамина D. Еще важный момент — питание. Оно там однообразное.

Женщина не может себя творчески проявлять. Например, запрещены спицы, краски. Совсем недавно разрешили цветные карандаши. 

— В вашей книге «Кому на Руси сидеть хорошо?» говорится, что по новым правилам в СИЗО можно и работать, и учиться. Например, иметь планшеты. 

— Реализация этого закона идет слабо. Я не знаю ни одного случая, чтобы заключенным разрешили пользоваться планшетами. Что касается возможности учиться, здесь тоже большие проблемы. Был случай, когда студентка уже защитила диплом, оставались формальности. Мы пытались связаться с ее вузом через начальника СИЗО. Ничего не вышло. Вроде никто не отказывал, но получилась очень долгая история. Пишут запросы, а они пропадают до того, как их подпишут. Чтобы реализовать новые правила, нужно подготовить четкую инструкцию.

— Насколько сильно женские СИЗО отличаются от мужских?

— Внешне абсолютно такие же. Условия те же самые. Единственная разница — в правилах внутреннего распорядка. Женщине полагается душ два раза в неделю, мужчинам — один.

Но я знаю некоторые мужские СИЗО, которые гораздо лучше женских. Поэтому говорить, что в следственном изоляторе более гуманно относятся к женщинам, не приходится. Еще многое зависит от конкретного региона и от начальника изолятора. Некоторые понимают, что женщинам важно ухаживать за собой, и разрешают делать парикмахерские, но многие этого не понимают.

— Существуют ли специальные условия в российских тюрьмах для беременных женщин?

— В основном нет. Обычно они в таких же камерах, как и все остальные. Им очень тяжело. На больших сроках беременную могут перевезти в камеру к мамочкам: к тем, кто уже родил и остался в СИЗО с маленькими детьми. Но чаще всего туда переводят только после родов.

Я помню несчастных беременных иностранок, которые не получали никакого дополнительного питания от близких, потому что все родственники находились далеко. В СИЗО нет особого рациона для беременных. Во время раздачи им никто не приносит дополнительное яблоко, банан, апельсин или что-то еще. А им все время хочется есть за двоих. Если попадаются хорошие сокамерницы, они делятся с ними. Беременной женщине нужен свежий воздух, движение, а в следственном изоляторе, как я уже говорила, практически нет возможности передвигаться и ходить на улицу.

— Чем условия в СИЗО отличаются от колоний? И чем отличаются отношения женщин?

— В колониях, в отличие от СИЗО, нет камер в принципе. Там женщины живут в отрядах. Это такие помещения, где стоят 20–40 кроватей. Отрядная система похожа на казарму. Помещение, где проживают женщины в колониях, называется общежитие. Их можно покидать. А в камере человек сидит и не может выйти. Он покидает камеру, только когда идет на встречу с адвокатом, на прогулку и на следственные действия. 

В камерах отношения сложнее, потому что женщины находятся в большем стрессе, чем в колонии. В колониях они отбывают срок, все относительно решено. В СИЗО их судьба еще не предопределена, они не знают, сколько получат. К тому же есть проблемы со звонками и свиданиями. А в колониях женщина может звонить, сколько захочет, и встречаться с близкими на краткосрочных и длительных свиданиях. Их количество ограничено, но возможны свидания на три дня. В колониях намного больше возможностей пообщаться с близкими. Все это отражается и на взаимоотношениях осужденных друг с другом. 

— Если женщина родила в заключении, ребенок первые годы жизни остается рядом с ней. Какие условия созданы для матерей и детей в тюрьмах?

— Есть дома ребенка, но женщины там бывают редко. Они живут в отряде, а в доме ребенка находится малыш. Женщина может к нему приходить. Но часто молодых мам заставляют работать, тогда у них очень мало времени на общение с детьми. Они просят разрешения проводить с ребенком полный день. Но обычно их ограничивают часом или двумя. Это общение все равно очень ценно и дорого. Иногда женщина проживает и ночует вместе с ребенком. Однако это обеспечивают не везде. 

Я не знаю плохих по условиям домов ребенка, в которых были бы ободранные стены, плесень, грязь, решетки внутри. Они похожи на детские учреждения, на детсадовские группы. Стены расписаны, стоят детские кроватки. Но тюрьма есть тюрьма. Через какое-то время дети тоже понимают, что находятся не на свободе. 

У меня есть история, когда по окончании трех лет женщина-волонтер забрала ребенка. Некому было встретить его на свободе. Сейчас малышу можно до четырех лет быть с мамой, раньше было до трех. Через какое-то время та женщина-волонтер пришла с ребенком к маме на свидание. Ребенок, по ее словам, вжался и сказал: «Я не хочу туда». Маму увидеть он хотел, но идти в тюрьму — нет. 

— Приговаривают ли женщин к пожизненному заключению?

— К счастью, российское законодательство не предусматривает пожизненный срок для женщин и несовершеннолетних, поэтому нет ни одной колонии для женщин с пожизненным сроком. Есть люди, которые считают, что это нечестно. Они обычно протестуют против самой женской природы. Было даже обращение в ЕСПЧ от двух россиян, которые выступили за пожизненный срок для женщин. Но я отмечу, что в Советском Союзе, когда практиковалась смертная казнь, женщинам ее не назначали. 

— Правда ли, что женщины реже совершают преступления и почему?

— Да, по сравнению с мужчинами женщины намного реже совершают преступления. Женщин в тюрьмах почти в 10 раз меньше, чем мужчин. Скорее всего, так происходит потому, что женщина больше ценит жизнь. У нас и женщин-маньячек единицы. Женщина не склонна совершать преступления. Обычно на преступный путь ее толкают какие-то очень серьезные обстоятельства, например насилие со стороны мужчины. Часть женщин сидит за самозащиту. Таких историй много. Домашнее насилие — главная составляющая женских преступлений. 

Вторая составляющая — наркотики. Женщины делают закладки и торгуют, оказавшись в очень тяжелых ситуациях. Я знаю историю, когда у одной студентки сильно заболела мама. На лекарство нужно было 300 000 рублей. Девушке предложили совершить определенные действия, чтобы получить необходимую сумму. Она согласилась, но вместо денег заработала срок. Когда ребенка посадили, мама решила не умирать. Она стала бороться за дочь и жива до сих пор. Эта история про то, как люди борются друг за друга. 

— Насколько сильно тюрьма меняет женщину? И может ли она вырваться из порочного круга? 

— Я встречала женщин, которые до тюрьмы занимали достаточно серьезные посты. Они сидели по три-четыре года, хотя сроки бывают гораздо большими. Но даже за это время женщина менялась, по ней было сильно заметно. А есть женщины, которые сидели по 10 лет, но при этом не выглядели измученными. Например, член правления «Интер РАО» Карина Цуркан. Ее осудили на 15 лет за госизмену. Сейчас она отбывает наказание в колонии. Она вегетарианка, ей практически нечего есть, но она не бросает вегетарианство, много читает, занимается йогой. Там, где она находится, почти нет свободного времени, подъемы в 5:00 утра, но она во всем находит возможность. Карина использует все доступные инструменты. Многое зависит и от самой женщины.