Древнерусская невеста: как выходили замуж и устраивали свадебные пиры на Руси

Угощает семечками, катает на лошадях

До конца X века в качестве ритуала при вступлении в брак было распространено так называемое умыкание женщины, пишет руководитель Центра гендерных исследований РАН доктор исторических наук Наталья Пушкарева, но отмечает, что у многих славянских племен все же было принято добиваться согласия невесты на брак. 

В традиционной культуре мужчина «завоевывает» женщину, объясняет ученый секретарь редакционно-экспертного совета Государственного центра русского фольклора кандидат филологических наук Варвара Добровольская: «Он ее угощает семечками, катает на лошадях и показывает таким образом свои намерения, декларирует их деревне. Все всегда знают, кто с кем гуляет. Есть такая фраза: «Он с ней дружит». Никто не говорит «любит». Вообще слово «любовь» в традиционной культуре чем только не заменяют: «любовь» — слишком высокопарно». По словам Добровольской, сначала парень с девушкой гуляет, потом дружит, затем женится, после этого — «жалеет»: «Это идеальный, скажем так, брак». 

Финальное решение о браке принимали родители, как за девушек, так и за юношей, — браки заключались, как сделки. Редко кто шел к венцу без благословения, поскольку его отсутствие воспринималось как запрет. «Благословите пойти к златому венцу Закон Божий принять», — цитирует причет (обрядовую песню) невесты старший научный сотрудник отдела русского народа Института этнологии и антропологии (ИЭА) РАН кандидат исторических наук Татьяна Листова. Считалось, что родители имеют больше опыта в ведении хозяйства и лучше разбираются в людях.

На русском Севере (на территории современных Архангельской и Вологодской областей) большое влияние в семьях имела свекровь — «большуха». «Она имела право ходить и выбирать невестку на молодежных посиделках», — объясняет  старший научный сотрудник отдела русского народа ИЭА РАН кандидат исторических наук Александра Фролова.

«Если невеста была «с изъяном» — хромая, косая, — свахи могли выдавать замуж и ее. Например, можно было посадить ее у окна так, чтобы увечий не было видно. А утром после свадьбы жених не узнает жену. Существовало много приемов, чтобы с помощью одежды худенькую сделать дородной. Свадьба — статус для женщины. Поэтому они шли на все ради него», — говорит она. При женитьбе незнакомых друг с другом молодых людей существовали редкие случаи подмены одной сестры на другую. Это воспринималось как нарушение и безобразие, но развода за этим, как правило, не следовало. 

Были, впрочем, определенные дни, закрепленные традицией, когда свое недовольство муж мог высказать. Например, через год на Масленицу, когда молодые приезжали гостить к родственникам жены. Однако в суд никто не обращался (в отличие от городов), а развод в традиционном обществе — дело сложное. 

«В ситуациях реальных свадеб все были заинтересованы, чтобы молодые жили душа в душу, поэтому их мнение все же учитывалось. Экономическая составляющая была важна, но выдавать, по возможности, старались по любви», — говорит  ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН доктор исторических наук Дмитрий Громов и вспоминает «Тихий Дон», в котором Наталью выдали за Григория по ее настоянию («Люб мне Гришка, а больше ни за кого не пойду!»).

Порой молодежь реагировала на насильственный брак так называемым свадебным убегом. «Мне рассказывали, как одна девочка неделю пряталась в камышах. Но все равно ее сосватали и увезли в другую деревню», — приводит пример Фролова. 

Девушки могли быть по-своему активны, говорит Добровольская. Например, обратиться к колдунье за приворотом или даже бежать с женихом («уйти самоходкой»), что было серьезным поступком в глазах деревенского социума.

Кроме симпатий и экономического фактора были и другие. «Единая вера, отсутствие (или наличие) близкородственных связей, социальный статус (особенно небезразличный «холопам»)», — пишет руководитель Центра гендерных исследований РАН доктор исторических наук Наталья Пушкарева.

Не выйти замуж было позорно: считалось, что, по всей видимости, у девушки был изъян. Таких женщин обидно называли вековушами. «Статус незамужней означал, что ты — изгой в обществе. Насмешки и унижения по этому поводу были ужасны. У женщин было два пути: либо стать приживалкой у родственников, либо уйти в монастырь», — отмечает Фролова. Но и мужчины нуждались в женщинах: вдовцам, даже если у них есть дети, подыскивали жен, потому что в противном случае они считались «необихоженными». 

Плач невесты 

«В патриархальной среде, когда совсем юная девушка переходит из одной семьи в другую и даже, возможно, из одного населенного пункта в другой, а также меняет статус (из девушки становится женщиной, женой), — это глубокий стресс», — говорит Дмитрий Громов. Пережить этот момент помогал, например, «плач невесты» (говорят, что невеста «выла», «голосила», «причитала»), исполнявшийся до свадьбы. Голошение имело психотерапевтический эффект как для проживания момента перехода и смены статуса, прощания с домом, так и для примирения с выбором супруга и проживания тревоги и страха. «Кто-то плакал от души; кто-то был рад замужеству, но все равно обязан был плакать», — комментирует антрополог. 

Про психологическую значимость песен, причитаний и плачей говорит и Варвара Добровольская: выражать свои чувства в деревне было не принято. «Когда женщина кричит, считается, что она не беспомощная или страдающая, считается, что она вздорная. Никто не будет разбираться, почему она кричит. По тому, как оценивают тебя, оценивают и твою семью. В склочную семью своего человека не отдадут. Поэтому поведение было очень важно, и надо было держать лицо для рода», — поясняет Добровольская.

«В русской деревне плакать умели все женщины», — говорит Громов. При этом речь идет не о слезах как таковых, а именно о ритуале, выражающем скорбь. «Плаченицы» или «плачеи» могли быть профессиональными (не живущими за счет исключительно исполнения плачей, но просто хорошо умеющими «плакать»), которых приглашали на обряды специально, но вообще выразить свою скорбь могла любая девушка. К слову, не только перед свадьбой. «Допустим, женщина видит похоронную процессию — она может остановиться и поплакать, отреагировать определенным образом, выразить так свое сочувствие. Это делали все, это делали на автомате — этому учились с детства», — говорит Громов. 

Плакать требовалось в том числе на публику, например когда кто-то пришел в гости. Тех, кто плакал «плохо», порицали: не плакать было неприлично. Невеста плакала на протяжении всего досвадебного периода (а это могло быть несколько месяцев) — с момента, когда ее просватали (т. е. родители дали сватам согласие на брак) до утра свадьбы. С того момента, когда жених забирал невесту из дома, плач прекращался. 

Этикет крестьянской свадьбы не менее строг, чем в высшем обществе, продолжает тему Татьяна Листова. «Были моменты, когда невеста могла плакать, а когда уже нет — все, хватит. Или когда ты мог сказать неприличную шутку за столом, а когда нет. Все знали, что и когда положено, потому что наблюдали обряды с детства». 

«Похороны» и веселье

Свадебные традиции делились по трем основным периодам: предсвадебный (выбор невесты, сватовство, смотрение дома жениха, приготовление приданого, комплекс обрядов, совершаемых с невестой, девичник и мальчишник), свадебный (переход невесты из дома родителей в дом родителей мужа) и послесвадебный (на период от нескольких месяцев до года). 

Это развернутый во времени многоплановый обряд, сложное действо, говорит Татьяна Листова. Внутри него существуют разные по характеру и исполнению обрядово-сакральные акты. «Сначала проводят девичник. На следующий день невесту готовят к венцу. Потом приезжает «команда жениха» (он сам или сват), которая везет невесту к венцу. После венца невесту повивают — меняют прическу, распущенные волосы заплетают в косы — и везут к жениху. 

Обряды многофункциональны, отмечает Фролова: «Баня невесты перед свадьбой — это одновременно и гигиенический момент, и осмотр свекровью, у которой были свои приметы насчет того, сможет ли рожать девушка». Таким образом, они имели социальное, экономическое, психологическое или даже магическое значение.

«В России в каждой деревне есть свои обычаи, но в целом можно провести линию между севером и югом. На севере, образно говоря, свадьба — это «похороны», а на юге — веселье», — рассказывает Варвара Добровольская. Там, где свадьбы — это «похороны», главным действующим лицом является невеста, продолжает эксперт. Она совершает переход из мира девичества в мир взрослой женщины. «Поэтому девушке дается долгий период для прощания со своим девичеством, вольной жизнью», — говорит Добровольская.

На юге же активен и жених, а также обе семьи, поскольку свадьба тут — вопрос породнения. «Брак — отношения не просто индивидуально-человеческие, а еще и семейные, родственные. Поженились двое, а статус поменялся у огромного числа людей».

Свадебная одежда на севере и юге тоже различалась. На севере преобладал сарафанный комплекс, в центральных и южнорусских районах — понева. 

При этом и на севере, и на юге предполагалось, что женщина уходит под власть мужа. Это сохраняет и язык, в котором женщина выходит замуж (уходит «за мужа»), а мужчина — женится (приобретает). Кроме того, женщина до сих пор часто принимает фамилию мужа. «Даже на таком уровне, который нам привычен и не вызывает возражений, воспроизводится эта форма», — говорит Дмитрий Громов. 

Впрочем, бывали хоть и редкие, но исключения. Жениха, который ушел в семью жены, называли «примак». «Человек с фамилией Примаков в предках, по всей видимости, имел примака», — говорит Громов. Чаще всего это происходило по экономическим причинам: например, семья невесты была богаче и нуждалась в дополнительных работниках-мужчинах.

Свадебный пир

В первый день собственно свадьбы невеста с женихом сидят, как «князь и княгиня», и ничего не едят. «Им могут связывать руки, например полотенцами. Или поставить по ноге в лукошко с зерном. Подобные обряды играют функцию соединения. Окружающие смотрят, чтобы никто не пробежал между ними. Отсюда фраза «сидят, как засватанные», — рассказывает Татьяна Листова. 

Традиционно свадьба как мероприятие — это застолье с гостями. Это коллективное действие, которое демонстрирует окружающим, что молодые вступили в брак. «В деревне застолье было важнее, чем венчание. Это представление новой семьи кругу значимых людей. В деревнях это и вовсе место, куда приходит посмотреть все село», — поясняет Дмитрий Громов.

«Замужество с венчанием, но без свадьбы не считалось общественно признанным, в то время как свадебный пир без венчания позволял считать брак заключенным», — пишет Наталья Пушкарева.

Впрочем, влияние церкви и традиции села все равно шли рука об руку. «Общество должно санкционировать брак. Церковь — со своей стороны, деревня — со своей. Одно без другого не существовало», — говорит Листова.

Это подтверждается и работами других исследователей. «Нормы частной жизни (в том числе брачные нормы, имеющие моральное и ментальное происхождение) всегда были тесно сплетенными с властными практиками, а характер удовлетворения индивидуальных потребностей — с системами социальных ограничений, макрополитическим надзором. Этот надзор веками осуществлялся православной церковью, которая была в России — по крайней мере, с конца X и до конца XVII века — монопольным регулятором брака», — говорится в работе Ольги Казьминой и Натальи Пушкаревой.

В СССР свадебный обряд был минимизирован (исчезли институт сватовства и многодневность празднования свадьбы, сократилось число гостей), в том числе ушло многое, что связано с церковью, и это сохраняется до сих пор.

Брачная ночь

Часто невесту вводили в дом не через главный вход, а через черный, через порог она переступала не самостоятельно, ее переносили. Варвара Добровольская рассказывает: «Происходит ряд действий, по итогам которого девушка должна стать своей. И в ряде традиций своей она может не стать. Например, она может ходить в девичьем наряде до первого ребенка. Если мальчик — считай повезло. А если девочки рождаются — она может так и ходить в этой одежде, сохраняя признаки молодухи, несмотря на возраст. Она в таком случае неполноценный член деревенского социума».

На юге (и в центральных областях) было особенно строгое отношение к девственности: в брачную ночь там вытаскивали рубашку и демонстрировали людям, что невеста «честная», говорит Листова.

«В этом случае молодой оказывали всевозможные почести. Ее провожали «по красной дорожке», т. е. по разостланному на полу красному полотенцу (деревня Медведка Бугульминского уезда), прикалывали красные банты и т. п. Определенные почести в этом случае оказывали родителям и крестным молодых. В селе Лекарево Елабужского уезда, если невеста оказывалась «неиспорченной», то ее крестную мать родственники молодого везли на свадебный пир на санках или в корыте. Так же поступали с родителями невесты в селе М. Чурашево и Русская Сорма Ядринского уезда», — подтверждают источники. 

На Русском Севере «честность» девушки не проверяли, но особые, совершаемые невестой религиозно-обрядовые акты могли быть знаком ее признания в нецеломудрии. «При венчании в церкви девушка должны была положить свою ленту — символ девичества — за священный предмет (икону, Евангелие). И если невеста недевственна, то свою ленту она не кладет. Это видят все, это позор, но это менее страшно, чем соврать», — рассказывает Листова. 

Добрачная связь, между тем, была большим риском для девушки. «Когда парень после этого не женился, это называлось «посмеялся», — комментирует Дмитрий Громов. Несмотря на это, до брака существовали «взаимные» прогулки и даже — в некоторых областях, например в Вологодской, — совместные ночевки. «Парень с девушкой проводят вместе ночь, но не наедине: он приводит друга, она — подругу. Подчеркивалось, что влюбленные лежат друг с другом, но ничего такого не делают, они под присмотром», — рассказывает антрополог.

Невинность до брака была важна (например, только девственницы могли стать царскими невестами и женами представителей клира), и все-таки «ни домосковские законы, ни церковные наставления в XVI-XVII веках не рассматривали девственность как обязательное брачное условие», отмечает Наталья Пушкарева. «С девиц, не смогших «ублюстись», предписывали взимать штраф, непорочная же невеста считалась большей «ценностью», что и фиксировалось специально в тексте документов», — пишет она.

Интересно, что, согласно исследованиям Пушкаревой, женщины, выходившие замуж повторно, имели больше свободы выбора что в раннее время, что в XVI-XVII веках. Причем вступать в брак они могли не только самостоятельно, «без согласования с родственниками», но и «без унизительного «осмотра».

Свадебные принадлежности 

Приданое — пример «практической» части традиции. Это часть имущества, которое женщина получала от родительской семьи при вступлении в брак, рассказывает Дмитрий Громов. Распоряжаться им могла только она; в случае развода приданое оставалось при ней. Как правило, приданое было связано с хозяйством, в него входили домашняя утварь, постельное белье. В богатых семьях приданым могло быть и более серьезное имущество, например, земельный участок или даже капитал, особенно если наследников-мужчин в семье не было. Если же наследники-мужчины были, то женщины, получая приданое, как бы отказывались от наследства. 

«Как только девушка приобретала необходимые навыки (умение ткать, вышивать, вязать) — с 13–14 лет, — она начинала готовить приданое. Каждому родственнику будущей семьи она шила не только рубахи, но и вязала носки, готовила полотенца. Свадьба для традиционного человека — самое главное событие после рождения. И вот до 17–18 лет девушка занималась только тем, что готовила приданое», — продолжает Фролова. 

По ее словам, во избежание обмана семьи ходили и смотрели, что дают за невестой, в том числе и после свадьбы. В деревнях часто обманывали с приданым. В бедных семьях могли собрать по родственникам утварь, и после свадьбы все раздавалось обратно. Это приводило к скандалам. 

Дом, где будут жить новобрачные, надо было готовить заранее, добавляет Варвара Добровольская: «Девушка должна приехать в дом мужа, там должны быть ее вещи. Отсюда, например, обряд во Владимирской губернии, когда подруги невесты ходят в дом жениха замерять окна — для того чтобы подготовить занавески». Девушка также должна подготовить постель: перину, наволочки, простыни (жених же предоставляет саму кровать). В конце XVIII — начале XIX веков в приданом появляются вещи, ориентированные на городскую культуру, — швейная машинка и шифоньер. 

Если представители жениха оценивали приданое, то представители невесты — место (хозяйство), где это приданое будут размещать. «Бывало, и нередко, когда, посмотрев дом жениха, родители невесты отказывались от свадьбы. Это было в порядке вещей», — пишут авторы книги «Русская свадьба. Свадебный обряд на Верхней и Средней Кокшеньге и на Уфтюге (Тарногский район Вологодской области)». 

Важным являлось экономическое (материальное ) равенство двух семей, «дабы не стыдно было впоследствии и погоститься».

Кольцо — один из двух знаков поручительства (другой — носовой платок, который невеста дарила жениху). Обручальные кольца надевали при оглашении в церкви. Мужчины, как правило, их не носили, поскольку работать в них было неудобно. Для женщин же кольцо было знаком отличия. «На руку женщины всегда смотрят. Еще лет 40 назад отсутствие кольца было признаком несостоятельности», — комментирует Добровольская. 

Платье — необходимый свадебный атрибут. Белый цвет — отнюдь не традиционный. Свадебное платье в России стало белым в городах после Великой Отечественной войны. «Белое платье с фатой и черный мужской костюм — это городской дресс-код, причем недавний, послевоенный. А так в каждой местности был свой комплекс одежды. Невеста — это нарядно одетая девушка. Потом эта одежда, скорее всего, использовалась как праздничная», — говорит Громов. В городах и у знати платья стали белыми гораздо раньше, но это — европейская традиция. 

На Русском Севере (регион новгородского заселения) к белому свадебному платью и вовсе могли относиться осторожно и даже отрицательно, рассказывает Фролова. Тому причиной служили особые представления о красоте и моде: каждый год был новый модный сарафан. Рубаха была белая, а сарафан менял цвет и мог быть либо темно-синим, либо красным, либо даже оранжевым.

Платок — долгое время, вплоть 1950-х, был лучшим подарком женщине от мужчины, рассказывает Добровольская: «Надетый платок, на мой взгляд, не является символом подавления женщины. Скорее он, с одной стороны, был очень функционален, защищал от грязи при работе, с другой — был украшением». 

Новая старая свадьба

«Элементы приданого существуют и сейчас. Квартира молодым — это то же самое приданое», — приводит пример Варвара Добровольская. Сохраняются и кольца, и нарядность свадебных одежд. Но сама свадьба как мероприятие в традиционном виде исчезает. Экономические смыслы уступают смыслам эстетическим и гедонистическим. Например, от застолья все чаще отказываются в пользу новых форм. «Это показатель социально-экономических изменений. Нет необходимости представлять супругов своим родам, чаще звучит, что свадьба — это для молодых. Поэтому меняются и сами свадьбы. И эти разрушения начинаются с больших городов», — анализирует Дмитрий Громов. 

Если раньше выживание предполагало наличие большого числа социальных связей (и семьи были большими), то сейчас это не так важно. Каждый человек может выжить индивидуально. Мы редко обращаемся за помощью к родственникам. «Что вы знаете, например, про своих соседей?» — задает риторический вопрос Добровольская. «Сейчас без мужчины выжить можно. В русской деревне это было сложнее», — говорит она. Поэтому если раньше семейная жизнь (выполняемые роли), брак и традиции его заключения были строго определены как для женщин, так и для мужчин, то сейчас это меняется.

«Мы мало соблюдаем теперь семейные традиции, а также приметы, связанные с деторождением, — говорит Фролова. — Но суеверия держатся сильно: «Не переступай через корягу», «Не смотри на плохое», «Не участвуй в похоронах и не ходи на кладбище» и т. д. — и в наши дни так бабушки и мамы оберегают беременных».

И все же порой мы сами не замечаем, как выполняем ритуалы предков. По данным последних опросов, 36% россиян по-прежнему считают залогом успешной свадебной церемонии гуляние в ресторане, 30% считают платье невесты важнейшим элементом праздника, а 19% — большое количество гостей. Каждый десятый россиянин готов потратить больше 0,5 млн рублей, чтобы закатить свадебный «пир на весь мир».