Как Ханна Арендт боролась с нацизмом и показала миру «банальность зла»
Ранние годы
Ханна Арендт родилась в 1906 году в Германии в еврейской семье, но она никогда не считала, что это хоть как-то определило ее характер или мировоззрение. «Слово «еврей» никогда у нас в доме не звучало. Впервые я его услышала в антисемитских репликах (их не стоит пересказывать) детей на улице. Тогда-то я и была, так сказать, просвещена», — вспоминала Арендт в одном из интервью.
Детство Ханны прошло в Кенигсберге (сегодня — Калининград). К 14 годам она успела не только прочитать «Критику чистого разума» Иммануила Канта и «Психологию мировоззрений» Карла Ясперса, но и приняла твердое решение стать философом, несмотря на то, что это считалось «не женским делом». «Вы говорите, что это [философия] мужское занятие. Но оно не обязано оставаться мужским занятием!» — говорила Арендт.
С 1922 по 1923 год она прошла вольным слушателем курсы по теологии в университете Берлина. В 1924 году поступила в Марбургский университет в Германии, где читал свои лекции профессор, крупный философ-экзистенциалист ХХ века Мартин Хайдеггер. Отношения между ними даже переросли в недолгий роман, в переписке они состояли всю жизнь. В 1926 году Арендт переехала в Гейдельберг, где продолжила обучение уже под кураторством известного философа, психолога и психиатра Карла Ясперса. В 1929 году Арендт вышла замуж за писателя, философа и своего бывшего одногруппника Гюнтера Андерса (известного под именем Гюнтер Штерн), вместе они вернулись в Берлин.
Ханну Арендт мало занимала политическая философия в юности. Ее больше волновали абстрактные категории: вопросы бытия, любви и времени. Это заметно и в письмах к Хайдеггеру, и в выборе темы для докторской диссертации — «Понятие любви у Августина Блаженного», — которую она успешно защитила под руководством Ясперса в 1929 году.
Также «в молодости Арендт не особенно задумывалась, как и многие ассимилированные евреи, над своим происхождением», — объясняет исследователь, теоретик искусства и философ Михаил Ямпольский. Но в 1930-х она отдалилась от Хайдеггера из-за того, что он был обвинен в антисемитизме. Зимой 1933 года Хайдеггер писал ей: «Я уже давно отвык от того, чтобы ждать от так называемых учеников какой-либо благодарности или хотя бы пристойных убеждений. В остальном я бодро занимаюсь своей работой, которая становится все труднее, и шлю тебе сердечный привет».
Борец с фашизмом
Подъем нацистских настроений все труднее было игнорировать, и на этом фоне Ханна Арендт заметно политизировалась: «В 1933 году безразличие стало невозможно», — говорила она. 26-летняя Арендт совместно с сионистской организацией собирала обличительные материалы о нацистах и попала из-за этого под арест. Благожелательно настроенный к Арендт следователь и природная смекалка (Ханна отвечала на вопросы так, чтобы, с одной стороны, не выдать команду, а с другой — не выглядеть грубой) помогли ей освободиться через неделю после задержания и бежать во Францию. «В конце концов я уехала совсем не таким уж спокойным образом. И должна признаться, это мне доставило некоторое удовольствие. Я подумала: «По крайней мере я хоть что-то сделала!» — признавалась Арендт.
Во Франции она провела несколько лет, работая на еврейские организации, занимающиеся помощью подросткам-беженцам. В 1937 году развелась с Гюнтером Штерном и познакомилась с философом и поэтом Генрихом Блюхером, который стал ее вторым мужем. Однако побег во Францию не уберег Арендт от преследований. В мае 1940 года она попала в Гюрс — военный лагерь для перемещенных лиц, откуда ей вскоре удалось бежать (сначала пешком, а затем автостопом) на еще не оккупированные французские территории. В этом же году она смогла воссоединиться с мужем и бежала в Лиссабон, а оттуда в 1941 году уплыла на корабле в Нью-Йорк.
Оказавшись вдали от неспокойной Европы, Ханна Арендт в США начала заниматься журналистикой. Темы ее политических колонок — антисемитизм и жизнь беженцев. Периодически она принимала участие в работе Комиссии по реконструкции европейской еврейской культуры.
Зло в единственном и множественном числе
«Он сидит в своей клетке словно призрак, который к тому же простужен, но он совсем не страшный» — так Ханна Арендт описывала немецкого военного преступника Адольфа Эйхмана во время суда над ним. Оберштурмбаннфюрер СС, известный также как «архитектор холокоста», отвечал за изгнание и депортацию евреев, а также за «окончательное решение еврейского вопроса» (этим эвфемизмом в фашистской Германии называли массовое уничтожение еврейского народа). После войны Эйхман скрывался от правосудия в Аргентине, но в 1960 году агенты израильской разведки похитили его и вывезли в Израиль, где впоследствии судом он был приговорен к смертной казни. Ханна Арендт присутствовала на суде над Адольфом Эйхманом в качестве корреспондента журнала The New Yorker и по итогам заседаний написала одну из своих главных книг «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме».
Впервые содержание книги в сокращенном варианте попало в публичное поле через серию репортажей-статей, вызвав шквал негативных комментариев. От Ханны отвернулись не только читатели, но и многие ее еврейские друзья. Современников возмутила уверенность Арендт в том, что Эйхман вовсе не был «аморальным монстром». «Адольфа Эйхмана обвиняли по пятнадцати пунктам... На каждый из предъявленных ему пунктов Эйхман отвечал: «Не виновен по существу обвинения»… А по существу чего он считал себя виновным? ... То, что он совершил, было признано преступлением, так сказать, в ретроспективе, сам же по себе он всегда был законопослушным гражданином, поскольку приказы Гитлера, которые он исполнял с присущим ему рвением, имели в Третьем рейхе силу закона», — писала в своей книге Арендт. Эйхмана она называла обыкновенным бюрократом, который совершал преступления из-за «ощущения своей значимости в репрессивной машине фашистского режима».
На его примере Арендт пыталась раскрыть сущность «банальности зла». Это понятие вошло в политическую теорию, но какого-то четкого определения ему Арендт не дает — оно раскрывается на протяжении всего повествования. Под банальностью зла философ подразумевает бездумное подчинение законам против самих основ жизни. Первопричиной подчинения и существования античеловеческих законов, по Арендт, выступает сочетание общего невежества, нежелания мыслить и «убийственная логичность», оправдываемая «приказом сверху».
Вглядываясь в портрет бывшего нацистского начальника, Аренд описала ту самую «банальность»: «Эйхман, несмотря на свою плохую память, дословно повторял одни и те же клишированные фразы... И чем дольше вы его слушали, тем понятнее было, что он не может выразить свою мысль напрямую, потому что не способен мыслить». «Я действительно думаю, что Эйхман — дурак, — говорила Арендт, прочитавшая 3600 страниц протоколов допросов. — И я очень часто смеялась [при чтении], даже вслух».
Она отмечала: проблема в том, что такие, как Эйхман, — не ужасные исключения, а «ужасающе нормальные» люди: «Что касается низменных мотивов, то он был полностью уверен в том, что не является innerer Schweinehund, то есть ублюдком по натуре; что же касается совести, то он прекрасно помнил, что он поступал бы вопреки своей совести как раз в тех случаях, если бы не выполнял того, что ему было приказано выполнять — с максимальным усердием отправлять миллионы мужчин, женщин и детей на смерть. И вот этот пункт его заявления как раз труднее всего поддавался простому человеческому пониманию».
«Арендт написала не исторический труд, а подробное, разделенное на множество случаев и примеров, рассуждение о причинах — прежде всего политических — того, почему люди отказываются слышать голос совести и смотреть в лицо действительности», — писал в аннотации к российскому изданию книги переводчик и литературный критик Григорий Дашевский.
«Банальность зла» принесла Ханне Арендт мировую известность. После репортажа с процесса над Эйхманом публика взялась за чтение и другой ее книги — «Истоки тоталитаризма», которая вышла на двенадцать лет раньше, в 1951 году. Эти две работы во многом перекликаются, но если в «Банальности зла» раскрываются этические проблемы отдельной личности в тоталитарных условиях, то в «Истоках тоталитаризма» — поведение масс в тех же условиях.
Арендт рассуждает о понятии «массы» и о тех, из кого они состоят: «Истина в том, что массы выросли из осколков чрезвычайно атомизированного общества... Главная черта человека массы — не жестокость и отсталость, а нехватка нормальных социальных взаимоотношений». Именно «всеобщее одиночество» — то условие, при котором распространяется террор и влияние идеологии становится подавляющим и всеобъемлющим. Тогда-то и возникает «убийственная логичность, которая готовила будущих палачей и жертв». Тех самых, которые по отдельности станут воплощением банальности зла.
Жизнь ума
«Думать — это всегда значит думать критически. А критически думать — значит быть против. Любое размышление подрывает все застывшие правила, общие убеждения и т. д. Все, что происходит в процессе размышлений, подчинено критической проверке того, что есть. То есть нет опасных мыслей — размышление само по себе опасное предприятие… Но отсутствие размышления, на мой взгляд, еще опаснее», — говорит Ханна Арендт в беседе с французским писателем Роже Эррера в 1973 году.
Призыв к мышлению заложен в ее трудах: ее стремление понять истоки социальных и политических феноменов выходил далеко за рамки тех ярлыков, которые публика повесила на Арендт. Исследователи отмечают, что читатель чаще всего знает Ханну Арендт как «критика тоталитаризма», но она стала им не сразу: ее фундамент — это тезисы о мышлении в контексте исторического опыта травмы. Ее собственная биография свидетельствует: такого опыта у Арендт было достаточно. «Я благодарен ей за то, что она показала мне, как противостоять людям, одиночеству, возрасту», — говорил немецкий писатель Уве Йонсон.
Исследования моральной проблематики Арендт оказали сильнейшее влияние на философское рассмотрение проблемы зла. В Стэнфордской философской энциклопедии о ней говорится как о мыслителе, которая одной из первых начала анализировать зло в узком смысле, то есть как морально неприемлемые поступки. Позаимствовав у Канта термин «радикальное зло», которым тот обозначал своего рода предрасположенность человеческой натуры, она использовала его для обозначения тоталитарных систем, в которых от человека уже мало что зависит.
После Второй мировой Арендт приезжала в Европу, но большая часть ее жизни проходила в США: она получила там гражданство и преподавала в Беркли, Стэнфорде, Принстоне, Йельском университете и в других именитых заведениях. Ее муж Генрих Блюхер преподавал в Бард-колледже, пара жила в Нью-Йорке. Заядлая курильщица, Арендт в 1974 году перенесла почти смертельный сердечный приступ, до конца так и не оправилась, но и курить не бросила.
Ханна Арендт не успела закончить свою последнюю книгу «Жизнь ума». В ней она сфокусировалась на процессе и чистоте мышления — ведь именно оно противостоит «банальности зла». «Для того чтобы мыслить, нужно отрешиться от внешних обстоятельств», — объясняет доктор социологических наук ВШЭ Александр Филиппов. Планировалось, что в «Жизни ума» было бы три части: «Мышление», «Воление», «Суждение». Апокриф гласит: в один декабрьский день 1975 года Арендт вставила лист бумаги в пишущую машинку, написала название последней части и два эпиграфа, а той же ночью умерла. Ее прах похоронили вместе с прахом мужа Генриха в Бард-колледже в Нью-Йорке.
С 1994 года в честь Ханны Арендт была учреждена премия — ее присуждают мыслителям (философам, историкам, филологам, общественным деятелям), которые работают в традиции Арендт, изучают тоталитаризм и критически осмысляют современную политику.