Бестселлер о женщине-химике, которая превратила кухню в лабораторию

Дебютный роман Бонни Гармус стал бестселлером New York Times. По книге уже снимается сериал, который выйдет на Apple TV+, — роль ученой исполнит Бри Ларсон («Капитан Марвел»). 

Уолтер Пайн стоял, можно сказать, у истоков телевещания. Сама идея телевидения ему импонировала: оно сулило публике уход от повседневности. Потому-то он и выбрал эту стезю: кому в ту пору не хотелось бежать куда глаза глядят? Ему хотелось.

Но с годами он начал ощущать себя каторжником, поставленным рыть тоннель для побега. В конце дня, когда другие каторжники, оттесняя его, устремлялись к свободе, он оказывался позади всех со своей ложкой.

Однако Пайн держался за это место — по той же причине, которая держит многих: у него, родителя- одиночки, подрастала шестилетняя дочь Аманда, свет всей его жизни, ученица подготовительного класса начальной школы «Вуди».  Ради  своего  ребенка он был готов на все. В том числе и терпеть ежедневные взбучки от босса, который недавно пригрозил уволить Пайна, если тот не сумеет закрыть брешь в дневном эфире.

Уолтер достал из кармана носовой платок и высморкался, после чего рассмотрел ткань, будто решил выяснить, из чего состоит его нутро.

Из соплей. Ничего удивительного.

Пару дней назад к нему примчалась одна женщина, Элизабет Зотт, мамаша... имя и фамилию ребенка он запамятовал. По словам Зотт, Аманда безобразничала. Он отказывался этому верить. Допустим, Аманда немного нервная, вся в него, с небольшим избытком массы тела, вся в него, немного услужливая, вся в него, но знаете, в чем заключается ее основное качество? Она хорошая девочка. Хорошие дети, как и хорошие взрослые, — это редкость. А хотите знать, что еще оказалось редкостью? Такая женщина, как Элизабет Зотт. Она не шла у него из головы.

—  Наконец-то, — вытирая мокрые руки о платье, сказала Гарриет, когда Элизабет вошла через черный ход. — Я уж беспокоиться начала. 

— Прости. — Элизабет старалась не выдавать своей злости. — Непредвиденные обстоятельства на работе. Она бросила сумку на пол и рухнула в кресло. В Гастингс она вернулась два месяца назад и все это время маялась от недозагруженности. Ей были известны случаи, когда сотрудники, занятые на стрессовой работе, мечтали спуститься на ступеньку ниже: на такую позицию, которая не требует ни душевных, ни умственных затрат и не грызет обессилевшего ра- ботника в три часа ночи. Но она успела понять, что недогруженность еще хуже. Во-первых, уровень зар- платы соответствовал ее невысокому статусу, а во- вторых, мозги пересыхали от бездействия. И хотя ее коллеги знали, что она на голову выше их всех, от нее ожидали бравурного энтузиазма по поводу любой мелочи, которая выдавалась ими за собственное достижение.

Но сегодняшнее достижение оказалось не мнимым. А вполне весомым. В свежем номере «Сайенс джорнал» опубликовали статью Донатти. «Ничего эпохального» — так сам Донатти с полгода назад охарактеризовал готовящуюся статью. Но публикация оказалась самой что ни на есть эпохальной. Кому было это знать, как не Элизабет. Ведь исследование, описанное в статье, было выполнено ею. Для верности она прочла публикацию дважды. Сначала медленно. А во второй раз пронеслась по ней галопом, да так, что давление погнало кровь по жилам, как воду сквозь незакрепленный пожарный шланг. Эта статья была целиком составлена из ее материалов. И угадайте, кто значился соавтором.

Подняв голову, она увидела, что за ней наблюдает Боривиц. Он побледнел, затем потупился.

— Поймите! — воскликнул он, когда Элизабет швырнула журнал на стол перед ним. — Я зубами держусь за свою работу!

— Каждый зубами держится за свою работу! — вскипела Элизабет. — Проблема в том, что никакой работой ты отродясь не занимался. На нее снизу вверх смотрели лемуровы глаза Боривица, и видел он лишь поднимающуюся волну- убийцу, чья энергия неизвестна, а истинная мощность не испытана.

— Я виноват, — заскулил он. — Я очень виноват. У меня и в мыслях не было, что Донатти так далеко зайдет. Когда вы вернулись, он в первый же день сфотографировал все ваши рукописи, но я решил, что у него просто возникло желание ознакомиться с нашими наработками.

— С нашими наработками? — Ей хотелось свернуть ему шею. — С тобой я еще разберусь, — пообещала она. А потом  развернулась,  зашагала  по  коридору в сторону кабинета Донатти и лишь чуть-чуть замедлила шаг, чтобы оттолкнуть с дороги ковыляющего впереди микробиолога.

— Вы лжец и мошенник, Донатти, — заговорила она, врываясь в кабинет своего босса. — И я ручаюсь: вам это даром не пройдет.

Донатти взглянул на нее из-за письменного стола.

— Зотт! — воскликнул он. — Здесь вам всегда рады!

Откинувшись на спинку кресла, он упивался ее злостью. Эванс, доживи он до недавних событий, немедля бы уволился. Так ведь нет: окочурился раньше времени, всю обедню испортил. Разглагольствования Зотт по поводу хищения ее идей он слушал вполуха. Инвестор уже звонил — поздравил Донатти с публикацией, издавал какие-то многообещающие звуки насчет дальнейшего субсидирования. Справлялся также насчет Зотта: внес ли тот какой-либо вклад в данное исследование? Донатти ответил, что по большому счету нет — к сожалению, мистер Зотт оказался дутой величиной; его даже понизили в должности. Инвестор вздохнул — вроде как разочаровался, а затем полюбопытствовал, каковы будут дальнейшие шаги Донатти в направлении абиогенеза. Донатти отделался какими-то умными словами, вычитанными в других черновиках Зотт, по поводу которых намеревался потолковать с нею позже, когда она остынет и вспомнит, что работает под его началом. Господи, как же непросто быть организатором науки. Ну не важно: зато все, что он наболтал, похоже, устроило благодетеля-толстосума.

Но потом Зотт взбрыкнула и все испортила: отмочила такой номер, какого не могла позволить себе ни одна из сторон.

— Вот, — сказала она и бросила ключ от лаборатории ему в кофе. — подавитесь своей паршивой работой. Да еще метнула свой бейдж в мусорную корзину, швырнула белый халат ему на стол и вылетела из кабинета, унося с собой все гневные слова.

— Звонили четыре раза, — говорила Гарриет. — Первый раз — насчет каких-то референтных групп для телерейтингов. И три звонка были от некоего Уолтера Пайна. Пайн просит ему перезвонить. Говорит, дело срочное. Дескать, вы с ним чудесно побеседовали насчет покушать, ой, нет-нет, простите, насчет обеда, — поправилась она, вновь проверяя свои листки. — Загруженный какой-то. Мужчина, по всему, приличный, но на взводе.

— Уолтер Пайн, — сквозь стиснутые зубы повторила Элизабет. — Отец Аманды Пайн. Пару дней назад я заезжала к нему на работу поговорить на- счет школьных обедов.

— И как прошел разговор?

— Как стычка.

— Без мордобоя, надеюсь, не обошлось.

— Мам? — донеслось с порога.

— Привет, зайка. — Стараясь говорить спокойно, Элизабет одной рукой обняла худышку-дочь. — Что было в школе?

— Я завязала мертвый узел, — сказала Мадлен, поднимая над головой какую-то веревку. — У нас был «показ-и-рассказ».

— Твой узел всем понравился?

— Нет, не всем.

— Ничего страшного, — сказала Элизабет, прижимая к себе дочку. — Другим не всегда нравится то же, что и нам.

— Мои показы никто не хвалит, никогда.

— Вот гаденыши, — пробормотала Гарриет.

— Но ребятам же понравился наконечник стрелы, который ты приносила.

— Нет.

— Ладно, тогда почему бы на следующей неделе не выступить с периодической таблицей элементов? Она всегда имеет успех.

— А то возьми да покажи мой финский нож, — предложила Гарриет. — Пусть знают, что с тобой шутки плохи.

— Что у нас на ужин? — спросила Мадлен. — Я проголодалась.

— Я одну твою латку поставила разогреваться, — обернулась Гарриет к Элизабет, тяжело шагая к дверям. — Мне пора зверя кормить. А твоего звонка Пайн дожидается.

— Ты была у Аманды Пайн? — ахнула Мадлен.

— У ее отца, — ответила Элизабет. — Я же тебе говорила. Заезжала к нему пару дней назад разобраться со школьными обедами. Думаю, он понял нашу позицию; я уверена, что Аманда больше не будет лопать твои обеды. Брать чужое гадко! — резко добавила она, возвращаясь мыслями к Донатти с его статьей. — Гадко!

Мадлен и Гарриет даже вздрогнули.

— Она... она и сама приносит обед, мама, — осторожно сообщила Мадлен. — Но неправильный.

— Это не наша забота. Мадлен посмотрела на мать как на неразумную.

— Свой обед, зайка, ты должна съедать сама, — более спокойно продолжала Элизабет. — Чтобы тянуться вверх.

— Да я уже вон как вытянулась, — посетовала Мадлен. — Слишком высокая стала.

— Слишком высоких не бывает, — вставила Гарриет.

— А Роберт Уодлоу даже умер из-за слишком высокого роста, — возразила Мадлен, постукивая пальчиком по обложке Книги рекордов Гиннесса.

— У него была опухоль гипофиза, Мэд, — указала Элизабет.

— Девять футов! — подчеркнула Мадлен.