«Меня надо наказать за эту жизнь»: Джейн Биркин о токсичных отношениях

Обезьянка в костюме жокея — Манки — была самой любимой игрушкой детства и талисманом актрисы и певицы Джейн Биркин. К этому персонажу она обращалась в дневниковых записях («Дорогой Манки!»), и в честь него названа ее автобиографическая книга «Дневник обезьянки». В этом отрывке из записей за 1980 год Джейн описывает постепенный разрыв с Сержем Генсбуром после 13 лет отношений. Она тяжело переживает его пристрастие к алкоголю, испытывает чувство вины перед ним и дочерями Кейт и Шарлоттой, находит утешение в близкой дружбе с режиссером Жаком Дуайоном и мечтает о спокойной жизни «в доме, залитом солнечным светом». Здесь также упоминается Ава — личный стилист Джейн, про которую она писала: «Она была моим другом и конфиденткой на всех съемочных площадках».

28 мая, Дуайон

Вернулась в Париж поездом. Мы с детьми ехали в разных вагонах. Идет дождь. Только что отметили Троицу. Были Кейт со своими друзьями, Шарлотта и ее подружка Сунита, похожая на больного кролика. Бедняжка, у нее аллергия на лошадей, а что я для них придумала? Верховую прогулку!

Вчера вечером у нас ужинал Ригидель (яхтсмен, совершивший одиночное кругосветное путешествие. Меня попросили выступить в роли «крестной матери», когда его судно спускали на воду для участия в «Ромовом рейсе». Я поклялась себе, что больше никогда не соглашусь на что-либо подобное, потому что его яхта столкнулась с паромом и вскоре сошла с дистанции. Мы с Сержем услышали об этом по радио. Поэтому, когда меня просят «окрестить» очередную яхту, я всегда отвечаю: «Вспомните Ригиделя…), который снова отправляется в кругосветку. Честно говоря, у меня было паршивое настроение, и ужин показался мне невыносимо скучным. Надо было мне тоже пригласить кого-нибудь из своих друзей. Серж на студии, делает запись с Денёв и Депардьё. Днем я с ним разговаривала. Он четыре дня не пьет и от этого страшно подавлен. Абстинентный синдром. Сумеет ли он когда-нибудь преодолеть свою тягу к спиртному? Его пьянство — это мой кошмар. Алкоголь делает его совершенно другим человеком, чужим и страшным. Иногда он говорит, что теперь, когда у него есть все — слава, деньги, популярность, — ему для остроты ощущений не хватает одного: совершить убийство. Раньше он никогда так не говорил. Не представляю себе, чем это все кончится. Мне так плохо, что хочется умереть. Пусть убьет меня. А что? Я так устала от жизни с ее бесконечными трудностями. Мне кажется, что я все делаю неправильно. Я замечаю, что он как будто отодвинул меня в сторону, давая мне понять, что я могу начать все сначала с кем-нибудь другим. Но я не хочу ничего начинать сначала. Лучше умереть. Серж по-своему любит меня, и никакой другой любви я за последние 12 лет не знала. Не думаю, что я понимаю, как можно любить по-другому. Уже слишком поздно. Я чувствую в себе странное и необъяснимое желание быть битой. Только так меня можно наказать за эту судорожную жизнь, не признающую никаких правил. Рано или поздно мне придется за это заплатить, так почему не сейчас? Разве я способна хоть кому-нибудь из живущих на земле объяснить, что со мной происходит? Если бы еще у меня внутри не сидел судья-морализатор! Но он там сидит, и это причиняет мне невыносимую боль. Мне 33 года, скоро я стану старухой, но вот появляется человек, настолько влюбленный в меня, что у меня почти нет сил сопротивляться, до того мне хочется узнать, что же это такое — быть по-настоящему любимой. Я знаю, что никогда не изменюсь. Я точно знаю, что никогда не смогу полюбить другого так же сильно, как я люблю Сержа, — несмотря на всю его спесь и высокомерное равнодушие. Или как раз поэтому? 

Если я пыталась увести его из бара домой, он впадал в ярость. На следующее утро он превращался в прежнего милого и доброго Сержа, а вечером кошмар повторялся снова

Два дня назад Серж сказал мне: «Ты — женщина моей жизни». Раньше он никогда и никому такого не говорил. «Ты моя, и я убью любого, кто попробует тебя у меня отнять. Я прощу тебе все твои ошибки, чем бы они ни обернулись. Я — твоя абсолютная любовь. Я — абсолютная любовь, Джейн». Его слова меня напугали, но в то же время тронули, потому что я знаю, что это правда. Он дразнит меня Жаком; говорит, что, наверное, в моей жизни настал такой период, когда мне необходимо переспать с другими мужчинами, чтобы почувствовать «страсть». Я ответила: «Нет», и на этом наш разговор кончился. Правда, он добавил, что, если ему что-нибудь станет известно, он советует мне побеспокоиться о своей безопасности. Все это так сложно. Мы попадаем в ловушку, думая, что если человек нас любит, то он готов все нам простить, но это заблуждение. Думать так очень опасно. И потом, нельзя требовать от людей слишком многого, особенно от таких людей, как Серж. Что с нами будет? Что-то будет обязательно. Жак хочет на мне жениться. Он меня не оставляет. Я отвечаю ему: «Я ничего не могу тебе обещать». Или говорю: «Посмотрим. Надо дожить до завтра». Не знаю, что делать. Мне трудно. Я не хочу бросать Сержа и, скорее всего, никогда на это не пойду, если только не пойму, что он меня слишком пугает. Он мне нужен. Необходим. Он так давно наполняет всю мою жизнь. Я все чаще поглядываю на таблетки. Вот способ со всем покончить. Наверное, в конце концов я разочарую Сержа, разочарую своих детей и разочарую самое себя. Но себя я давно потеряла.

Без даты, вероятно в июле 

Ненавижу этот фильм. Ненавижу уезжать от Сержа и детей. 

Меня не покидает ощущение, что я своими руками разрушаю свою жизнь и жизнь Сержа. Не знаю, до какой степени откровенности я могу с ним дойти. Если сегодня я умру, ему от этого не будет ни жарко ни холодно, но что он будет думать обо мне завтра? А через год? Я хочу с ним поговорить, но, если решусь на это, я его потеряю. Дети меня не поймут и обольют презрением, а я не смогу ничего им объяснить. Пытаюсь представить себе, что со мной будет через 10 лет, и не могу. Настанет день, когда я буду цепляться за Кейт и Шарлотту; в воображении я уже вижу, как они выросли и ушли из дома. Когда это случится? Через пять лет? Однажды и Серж меня покинет, и папа, и у меня не останется воли к жизни… Мне и сегодня жить не хочется. Как мне объяснить другим, что в момент самого глубокого отчаяния я познакомилась с человеком, с которым могла поговорить? Я больше не хотела быть одна. Прошло много дней, и вот снова настал 1959 год, волшебное лето веселья и свободы. Некий парень сажает тебя к себе на велосипед и не желает отпускать. Потом кино «Блудная дочь» заканчивается, и реальность вступает в свои права. Рядом с тобой снова те, кого ты любишь; тоска входит у тебя в привычку, и в то же время ты чувствуешь себя вероломной негодяйкой. Все, что казалось простым, оказывается заблуждением. Тебя охватывает чувство вины, ты паникуешь, а по ночам сидящий у тебя внутри демон нашептывает тебе: «Это твоя жизнь, и что ты с ней сделала?» Потом вступает голос совести: «Ты поступила очень плохо. Удовольствие — это еще не все, даже мысленное удовольствие. Покайся, и будешь прощена».

Если я пыталась возмущаться, то получала по полной программе: да я больная, да я сама изменилась до неузнаваемости, да я вообще — пустое место

Но Бог не знает Сержа. Серж никогда меня не простит. Он от меня уйдет, и на этом моя жизнь кончится. И потом, разве это хорошо — причинять ему такие страдания? Допустим, он узнает, как я мучаюсь. Что это изменит? Способна ли я и дальше терпеть эту боль? А он? Я устала так жить, устала от всех этих сложностей. Если Бог есть, пусть он укажет мне путь или заберет меня к себе. Пусть избавит меня от необходимости принимать решение. Я всегда этого боялась. Не могу думать ни о чем другом, хочу забиться в угол и плакать. Что я ни делаю, выходит только хуже. 

26 июля, Крессвей 

Что ты мне посоветуешь? Сегодня я совершила переход от холодности и гордого одиночества к унижению. У меня такое впечатление, что я всем мешаю и что мне никогда не избавиться от страха. Серж сказал, что он на грани нервного срыва. Разумеется, по моей вине. Браво! Я не утверждаю, что он сделал это нарочно, но своего он добился. Папа и Серж. Два человека, из-за которых я живу в вечном страхе. Я боюсь за их здоровье, за их жизнь. Надо объяснить, что произошло и почему сегодня мы пришли к тому, к чему пришли. Ровно год назад мы проводили здесь каникулы, и это был ужас. Серж не просыхал и постоянно ссорился с детьми. Ему не нравилось в деревне, и он заливал тоску вином. Не уверена, что это достаточное основание для пьянства. Во всяком случае, мы с каждым днем все больше отдалялись друг от друга. Он пил с Рассамом, пил с кем попало. Если я пыталась увести его из бара домой, он впадал в ярость. Тогда я перестала ходить с ним — я его боялась. На следующее утро он, как обычно, превращался в прежнего милого и доброго Сержа, а вечером кошмар повторялся снова. Он устраивал скандалы на глазах моих родителей, на глазах у детей, однажды вызвал из Парижа такси, но напился и опоздал на шесть часов. У него появилась мания величия. Его фильмы, его диски, его жизнь — только это имело значение. Все остальное должно было застыть и не двигаться, включая меня и детей. За столом он отдавал нам приказы, как себя вести. Он грубо и без причины нападал на Кейт. В нем проснулось мужское превосходство и тяга всеми командовать: «Я так сказал, и точка». Он не видел, что девочки растут и многое понимают. Если я пыталась возмущаться, то получала по полной программе: да я больная, да я сама изменилась до неузнаваемости, да я вообще — пустое место. 

Он опять будет орать на детей за столом, будет устанавливать свои правила, мало того — я окажусь во всем виноватой; он будет говорить, что пьет из-за меня

И вот в один прекрасный день я повстречала человека, которому я была интересна. Он был моим отражением, волшебным зеркалом, в котором я видела себя похорошевшей. Он меня смешил — или это я смешила его? Этот сдержанный человек оказался способен на такую нежность, такую доброту, такую преданность… Я и не подозревала, что так бывает. Он в меня влюбился. Я его отвергла, хотя чувствовала себя польщенной. Я продолжала его отталкивать, но все менее решительно, пока не осознала, что больше не могу без него обходиться. Мы проводили время втроем. Я веселилась: пусть Серж напивается, если ему так хочется, у меня теперь есть другой спутник, у меня есть друг — мой друг и больше ничей. Вместо того чтобы отключаться в компании «ночных» собутыльников Сержа, я стала от них уходить. Меня все больше влекло к моему другу. Если раньше это он искал встреч со мной, то теперь и мне не терпелось с ним увидеться. Мы ни от кого не прятались — с какой стати? — ведь я собиралась сниматься в его картине. Серж сам предлагал мне уйти с очередной вечеринки пораньше, даже взять его машину. Потом я уехала в Вену. Еще до отъезда мой друг засыпал меня письмами. Я попросила его больше мне не писать, потому что чувствовала, что ситуация выходит из-под контроля. Мне нужно было время все обдумать. Он предлагал мне разделить с ним жизнь. Но я боялась и не знала, что делать. Итак, я еду в Вену; он ужинает в Париже с Сержем; Серж мне звонит и выпытывает по телефону, было ли у меня с ним «что-нибудь». Я отвечаю, что нет, и обещаю, что больше не буду ему писать и звонить. Потом заболела Ава. С того дня все мои мысли были заняты только ею, и я правда больше ему не звонила — как и он мне. Моей единственной заботой стала Ава. А потом она умерла. Жак узнал об этом от Сержа и позвонил выразить мне соболезнования. Вот и все. Смерть — повсюду, во всем. После всего, на что я насмотрелась, мне было плохо как никогда. Горе утраты, тоска по ней, жалость к ее родителям… У меня было чувство, что вместе с Авой из меня тоже ушла жизнь. Югославия (там проходили съемки, о которых пишет Биркин, — Forbes Woman), одиночество, запах смерти, страх перед моргами… Я кого угодно пустила бы к себе в спальню, лишь бы не быть одной. Меня терзали запоздалые сомнения: что я сделала не так и чего не сделала, чтобы спасти ее от смерти? Может, это я виновата, что она умерла в венской больнице? Я вернулась в Париж.

Серж выступал в Палэ — грандиозный успех! Вернулся и Жак. Серж пригласил его, чтобы немного поднять мне настроение, к тому же мы продолжали вместе работать над фильмом. Потом я уехала в Лондон, и там Кейт с Шарлоттой попали в аварию. Для меня настала беспросветная тьма, которая не рассеялась и после возвращения из Лондона. Я не общалась ни с кем, кроме Сержа, а он пил и говорил только о себе. Он даже не приехал в Лондон, хотя мог добраться туда за какой-нибудь час. В Вену он тоже не приезжал. Я затаила на него злость, но держала ее в себе. От одиночества я стала скрытной. У меня появился еще один секрет — Ж. Мы с ним увиделись, фильм запустился, и я все больше дорожила Жаком. Я так долго жила в тени Сержа, а этот человек любил меня уже полгода и ни разу не попытался злоупотребить моим доверием. Мне было стыдно. Я чувствовала себя обманщицей. Имею ли я право давать ему надежду? Или я и так уже внушила ему пустые мечты? Я виновата перед ним — я увлекла его за собой на скользкую дорожку. Он теперь тоже страдает. Серж устраивает мне публичные скандалы в «Элизе-Матиньоне», но на сей раз все обстоит еще хуже, потому что я ему уже изменила. Мне стыдно и страшно. Я не хочу его обманывать, но я не смогла устоять. Я понимаю, что обратного хода нет. Он хочет от меня все больше, а я даю ему так мало. Я не хочу потерять Сержа; я делюсь с ним своими страхами; ему плохо и становится все хуже. Его номинировали на премию «Сезар», и мы пошли в «Элизе-Матиньон».

Меня пригласил потанцевать Кински, и теперь уж Жак устроил мне сцену ревности. Я ему не перезвонила, и он впал в депрессию. Так прошла неделя. Я захотела его увидеть, но он сказал, что больше так продолжаться не может. Я ничего не ответила. Съемки обернутся кошмаром, поняла я и отказалась от участия в фильме. Все кончено, я уезжаю. Два месяца муки. Серж без конца на меня нападает. Я отвергла Жака, и все, что я получила взамен, — это оскорбления в присутствии дочерей и новые скандалы. Он распускает руки. Я опять погружаюсь во мрак. Мне хочется одного — заснуть и ни о чем не думать. Жак уехал в Южную Америку. Мы с Сержем пошли в бар. Он напился, и я тоже. Я никогда не была так одинока, и никогда моя жизнь не казалась мне такой унылой. Чего я добилась? Я глубоко несчастна. Три месяца спустя, когда мы были в Нормандии, позвонил Жак, вернее говоря, его агент. «Подумай хорошенько, прежде чем отвечать, — сказал он. — Жак хочет знать, готова ли ты работать над фильмом как профессионал?» Я поговорила с Сержем и ответила: «Да». Снова мы увиделись в отеле «Норманди». Это было счастье! И все началось сначала, плюс съемки фильма. Все два месяца я старалась изо всех сил. И вдруг поздно вечером Сержу кто-то позвонил: «Ты в курсе насчет Джейн и Жака?».

Я вернулась в Париж, и между нами состоялся тяжелый разговор, правда, на этот раз без рукоприкладства. Серж держался достойно и выглядел по-настоящему несчастным. Я поняла, что он и в самом деле ко мне привязан. Но было уже слишком поздно. Теперь он со мной почти не разговаривает и только смотрит взглядом, полным упреков. Я хочу от него уйти. Избавиться от чувства стыда. Мне надоело вечно стыдиться. Его горестный вид меня обезоруживает; я опасаюсь за его здоровье; теперь я знаю, что он меня любит. Жак тоже страдает. Он сказал, что хочет на мне жениться, хочет меня похитить, и я ему верю, но сама шарахаюсь из стороны в сторону, не понимая, как себя вести.

Шесть часов назад я сказала себе: «Черт, я хочу жить в доме, залитом солнечным светом; хочу, чтобы дети играли в саду; чтобы больше не было никаких запретов; чтобы больше никто не смел мной командовать. Я буду жить одна и говорить вслух все, что думаю. Мне 33 года. Я имею право жить как хочу, никому не подчиняясь, никого не боясь, ничего не стыдясь. Серж никогда на это не пойдет. Он не позволит мне жить в его доме и не слушаться его приказов. Он опять будет орать на детей за столом, будет устанавливать свои правила, мало того — я окажусь во всем виноватой; он будет говорить, что пьет из-за меня. Он меня раздавит. Что мне делать? Я причиняю ему боль, но что мне делать? Дети все замечают, и они его любят. Почему мы не можем поступать так, как нам нравится, не причиняя зла другим? Я никогда не была свободной, и я понятия не имею, каково это.