«Время радикальных экспериментов»: какой была семейная политика в СССР

С кандидатом исторических наук, доцентом, директором Ивановского центра гендерных исследований (внесен в реестр иноагентов) Ольгой Шныровой мы поговорили в рамках цикла «История русского феминизма». 

— В книге Ричарда Стайтса «Женское освободительное движение в России: феминизм, нигилизм, большевизм» высказывается суждение, что после первого поколения большевичек заметных деятельниц в советской политике больше не было. Так ли это и в чем причина?

— Согласиться с этим можно, но не полностью. Например, Александра Коллонтай сошла с политической арены значительно позднее, она была послом в Норвегии и Швеции во время Второй мировой войны. Однако с 1930 года, когда ликвидировали женотделы (группы партийных активисток, организуемые при производствах. — Forbes Woman), продвижению женщин в общественную деятельность действительно стали уделять гораздо меньше внимания. Дело в том, что партия большевиков, как и любая партия, вовлекая женщин в политику и государственное строительство, решала вполне определенные практические задачи. Неслучайно активная мобилизационная политика началась во время Гражданской войны, когда советская власть висела на волоске и нужно было привлечь абсолютно все ресурсы, в том числе трудящихся женщин.

Позже на передний план вышла идея мировой революции (хотя большевики, будучи марксистами, ее придерживались с самого начала). Начало создаваться международное коммунистическое движение. Компартии, которые входили в Коминтерн, призывали следовать очень успешному примеру советской власти в мобилизации женщин.

К 1930 году советская власть уже твердо стояла на ногах. Правда, начиналась политика индустриализации и коллективизации, и была нужна мобилизация женщин в первую очередь как трудового ресурса. А продвижение женщин, проявление их политической самостоятельности и активизма начали падать. 

Легче заставить женщину тащить на себе три функции (труженицы, домохозяйки и общественницы), чем действительно освободить ее от быта и сделать исключительно строительницей коммунизма

При этом от политики равноправия до конца не отказались, но она была чисто формальной. На словах говорилось, что женщина должна быть не только домохозяйкой, но еще и общественной деятельницей и труженицей, то есть должна выполнять три роли. Государство, как могло, старалось ей это обеспечить. Другое дело, что первоначально в рамках коммунистических экспериментов была попытка построить принципиально новое общество, в котором фактически не было семьи, чтобы люди могли заниматься только революцией и строительством коммунизма. Дети должны были воспитываться государством, чтобы не отвлекать родителей. Такая была идея, но она не была реализована. Ричард Стайтс в своей книге высказывает предположение, что, возможно, это было слишком дорого и оказалось, что легче заставить женщину тащить на себе три функции, чем  действительно освободить ее от быта и сделать исключительно строительницей коммунизма. 

Также не нужно забывать, что все руководители партии большевиков были достаточно патриархальны. И когда в СССР стали создавать женотделы и делегатские собрания (на производственных собраниях работницы выбирали делегаток, которые направлялись на обучение, представлявшее собой что-то вроде стажировки в разных партийных и профсоюзных структурах. — Forbes Woman), это встречало на местах отчаянное сопротивление. Бороться с этим идущим снизу сопротивлением со стороны местных партийных организаций было достаточно сложно. И, вероятно, когда пропала острая целесообразность проведения экстремальной политики гендерного равенства, большевики от нее отказались.

Тем не менее за все время существования советской власти у нас были женщины-министры здравоохранения и образования. Было много женщин-директоров фабрик, секретарей обкомов и партийных организаций,  академиков, ректоров вузов. Но их было меньше, чем мужчин. И известно про них было меньше. 

Однажды мы переписывались с тем же самым Ричардом Стайтсом, и он сказал, что в Советском Союзе у женщин было больше возможностей, чем у американок. В Штатах  вторая волна феминизма началась только в 1960–1970-х годах. Она была связана с тем, что политических прав, которые получили американки, оказалось недостаточно, чтобы достигнуть равенства. Государство продолжало ориентироваться на мужчин в правительстве, и у американских женщин выйти за пределы частной сферы было значительно меньше возможностей, чем у советских, хотя бы потому, что государство у нас декларировало, что женщина должна заниматься еще и публичной сферой, а не только частной. 

— Как сами женщины относились к этому странному противоречию: с одной стороны, им обещают равенство и социальные права, но с другой — вторую и третью смену никто не отменял?

— Женщины не считали, что они сильно закрепощены. Большинство этого не осознавало. Конечно, они жаловались на двойную нагрузку, но этот вопрос гораздо сложнее, чем кажется. Женщина должна была стать одновременно строительницей социализма и домашнего уюта, женой и матерью. С другой стороны, государство в это время развивало сферу бытовых услуг и социальную сферу, которая была более широкой и доступной, чем сейчас. Патриархальная идея, которую в современной России продвигает православная общественность, о том, что место женщины на кухне, не звучала. И поэтому у женщины были возможности себя разгрузить: были доступные детские сады, пионерлагеря и так далее. 

В конце 1960-х — начале 1970-х появляются женсоветы, которых интересовали условия труда женщин. Была создана специальная женская комиссия при профсоюзах — она рассматривала вопросы двойной нагрузки и вносила предложения по гибкому рабочему графику. Эти организации работали на бытовом уровне для решения социальных вопросов и представляли собой формы определенного женского активизма.

— В 1970-е и 1980-е довольно громко звучали дискуссии про вторую смену. К чему эти обсуждения в итоге привели? 

— Об этом много писали социологи, авторы «Работницы» и «Крестьянки» (основные женские журналы, которые тогда существовали). Даже в докладе Леонида Брежнева на XXV съезде КПСС был большой кусок по поводу семейной политики — о том, что необходимо поддерживать женщин и решать проблему двойной нагрузки. Речь шла о том, чтобы поощрять материнство и социальную сферу, повышать пособия. В докладе было много позитивных моментов, которые и современным женщинам понравились бы. Вопрос, насколько они были реализованы. С высокой трибуны регулярно декларировалось, что к 1980 году мы будем жить при коммунизме и развитом социализме и всю страну накормим в результате продовольственной программы.

— То есть можно сказать, что все так и осталось на уровне дискуссий?

— Да, но дело в том, что страна начала переживать очень серьезные трудности, экономические и социальные. Началась эпоха дефицита, режим буквально трещал по швам, и реализовать все эти благие намерения было практически невозможно. 

— Почему с тех пор  ничего не изменилось и женщины все так же живут в условиях двойной, а то и тройной нагрузки?

— Потому что гендерные стереотипы очень устойчивые. Но есть и другие причины. Первые годы советского государства были временем радикальных экспериментов. По большому счету мы экспериментальная страна, потому что над нами все время проводят какие-то эксперименты. Придя к власти, большевики пытались построить принципиально новое государство, но достаточно быстро поняли, что воплотить это сложно хотя бы потому, что общество к этому не готово. Радикальные эксперименты производили над очень консервативным обществом, где 82% населения составляли крестьяне, которые жили патриархальными общинами. Если вы хотите управлять населением, которое сопротивляется, что произойдет? Либо вы сломаете население, либо население сломает вас, потому что населения больше. 

Потом началась Гражданская война и надо было строить социализм. Государство произвело коренную ломку. Коллективизация уничтожила крестьян-единоличников и всех загнала в колхоз. Была серьезно изменена структура общества, но изменить то, что у людей в головах на уровне архетипов (в том числе идеи о гендерных ролях), очень сложно.

Кроме прочего, есть понятие демографической политики, которая является важной частью государственной политики. А эмансипация женщин влияет на демографию, потому что сокращает рождаемость. Почему был принят тот самый закон о запрете абортов в 1936 году? Мы находились на пороге войны, все это понимали. И после окончания Второй мировой проводилась пронатальная политика. Когда огромная часть населения погибла на войне, нужно срочно его наращивать. В этих условиях всегда возрастает консерватизм. 

— Какую функцию при этом выполнял Комитет советских женщин? Оказывал ли он реальное влияние на положение женщин в стране?

— Это был институт для общения с внешним миром, такая витрина Советского Союза — чтобы женщины других стран социалистического лагеря понимали, как хорошо живется нашим советским женщинам. И если у них что-то не так, это только потому, что у них социализм не так долго существует, как в Советском Союзе. 

— К концу 1980-х и началу 1990-х образовались различные женские феминистские кружки. В 1991 году прошел первый женский форум в Дубне, но при этом женщины по-прежнему как будто не замечали дискриминации.

— В 1990-е ситуация стала хуже: начался переход к рыночной экономике, случился серьезный экономический кризис, безработица. Государство, как очень часто в этих случаях бывает, пошло по пути того, чтобы сохранить рабочие места за мужчинами и как бы пожертвовать женщинами. В каком-то смысле было принято решение отправить женщин в семью. Идея, что мужчина — кормилец, а женщине работать необязательно, на ней семья, начала активно продвигаться в сфере кино и государственной политики. Начала разрушаться социальная сфера, стали закрываться детские сады. И даже если женщина хотела работать, нередко ей просто некуда было отправить ребенка. Матери формально сохранили право сидеть в отпуске по уходу за ребенком три года, но при этом пособие было настолько мизерное, что на него невозможно было жить. Переход на рыночные рельсы в первую очередь больно ударил по женщинам.

Женский активизм начался потому, что дискриминация стала ощущаться куда сильнее, чем это было в СССР. В 1990-е возникла серьезная конкуренция между мужчинами и женщинами. Лично я почувствовала это хорошо, работая на своей кафедре. В советское время общественная нагрузка была бесплатная. Раньше ведение кружка или лекции перед пенсионерами мужчины, работавшие на кафедре, с удовольствием отдавали женщинам. А когда в условиях перестройки эти вещи стали оплачиваться, началась борьба за каждую лекцию и кружок. Возникает то, что называется gender gap. В 1990-е женщины это стали достаточно хорошо осознавать. Девиз Женского независимого форума в Дубне был «Демократия минус женщины — не демократия!». Появилось понятие гендера и политика гендерного равенства. 

— Что в 1990-е происходило с женской повесткой и как к ней относились во власти? 

— Во-первых, продолжали работать женсоветы. Кое-как, но они работали. На основе Союза женщин возникла партия «Женщины России» во главе с Екатериной Лаховой, которая имела свою фракцию в Думе. Поэтому говорить, что женщин не было в политике, неверно. 

В это время снова появились идеи феминизма. До Октябрьской революции феминистское движение было достаточно развито в России, но потом оно было признано буржуазным элементом и все феминистские организации были распущены. В 1990-е мы неожиданно открыли, что, оказывается, на Западе есть феминизм и у нас он тоже когда-то был. Это вызвало серьезный интерес к феминистской теории и феминистскому пониманию равенства. И поскольку политические условия к этому времени позволяли создавать независимые от государства женские организации, они стали формироваться —  в том числе исследовательские центры, продвигающие политику гендерного равенства. 

— В какой момент и почему общество вновь повернулось к «духовным скрепам» и консерватизму?

— Это происходило по мере того, как устанавливался авторитарный режим. «Скрепы» и консерватизм очень удобны для такого режима. Ведь что такое авторитарный режим? Это когда глава государства выступает в роли отца нации, который заботится о народе как о неразумных членах семьи.

Традиционная семья с четким разделением ролей, в которой мужчина как глава государства является непререкаемым авторитетом, -- очень удобная основа для авторитарного режима

Патриархальная семья как модель государства и патриархальное государство как модель семьи — одно повторяет другое. Когда люди ведут себя определенным образом в семье, они повторяют эту модель в обществе. В семье происходит первичная социализация — это очень удобно. Поэтому очень важно воспитывать в семье людей, которые будут положительно воспринимать авторитарный режим. Традиционная семья с четким разделением ролей, в которой мужчина как глава государства является непререкаемым авторитетом, — очень удобная основа для авторитарного режима. 

Гендерная политика за последние 20 лет у нас стала более консервативной. С другой стороны, мы же все время говорим о том, что у нас курс на модернизацию, мы хотим догнать и перегнать передовые страны. А политика модернизации не предусматривает «скрепы» и традиционную семью. Наоборот, она предусматривает новые отношения на рынке труда, когда женский квалифицированный труд ничем не хуже мужского: потому что физическая сила не играет большой роли, а мозги у всех одинаковые. Что бы там ни говорили, женщина мыслит не хуже мужчины. У нас женщины по-прежнему стараются получить образование в большей степени, чем мужчины. Кроме того, появляются новые технологии, позволяющие людям работать из разных точек земного шара. Развиваются сферы доставки и услуг (вы можете нанять себе помощницу), можно купить робот-пылесос и так далее. В условиях этого современного мира «скрепы» смотрятся очень плохо. Поэтому государственная политика вступает в очень серьезной диссонанс с объективными процессами, происходящими в обществе.