Что такое rape kit и как его используют
В 1970-е годы в Америке началась вторая волна феминизма, бросившая вызов стигме, существовавшей вокруг пострадавших от сексуализированного насилия. Многие женщины стали публично рассказывать о сексуальных домогательствах и изнасилованиях. Но тогда не было четкой процедуры сбора улик и работы с потерпевшими после преступления. Адвокат Сьюзен Ирион, которая в то время защищала интересы переживших насилие, говорит, что заявления часто не принимали, если женщина не выглядела «достаточно травмированной». Улики неосторожно собирали, плохо их хранили или вообще уничтожали.
Проблемой занялась адвокат из Чикаго Марта Годдард, которая сама пережила сексуализированное насилие и защищала женщин, пострадавших от него. Она общалась с полицией, врачами, политиками, прокурорами, судьями, чтобы составить четкий список улик, при наличии которых изнасилование было бы невозможно отрицать. Первоначальный тираж rape kits отправили в 26 отделений неотложной помощи округа Кук в 1978 году. Его производство финансировал Фонд Playboy, так как Годдард дружила с Кристи Хефнер — дочерью основателя журнала Playboy Хью Хефнера. Уже к 1980 году набор использовали 215 больниц штата Иллинойс.
Несмотря на то что Марта Годдард создала набор для сбора улик и добивалась его введения в криминалистическую практику, вся слава досталась сержанту полиции Чикаго Луису Витулло. Он помогал Годдард доработать комплект, хотя изначально был против подобной инициативы. Вскоре rape kit даже стали называть Vitullo kit.
Сегодня rape kit представляет собой контейнер с предметами для сбора улик — волос, волокон одежды, слюны, крови, спермы. Анализ образцов ДНК позволяет находить виновных, а также оправдывать ложно обвиненных.
В разных странах действуют разные протоколы, но, как правило, процедура сбора улик с помощью rape kit включает опрос потерпевшей медиками (вопросы могут касаться в том числе ее личной жизни, если они помогают узнать больше о преступнике и обстоятельствах изнасилования), осмотр ее тела, сбор образцов крови и мочи, волос и мазков с поверхности кожи. С разрешения потерпевшей делают фотографии, документирующие травмы. Также могут попросить оставить нижнее белье, одежду и все, что потенциально содержит ДНК преступника.
Длительность процедуры зависит от обстоятельств, но составляет не меньше пары часов. Потерпевшей также предлагают необходимую медицинскую помощь, проводят анализы на заболевания, передающиеся половым путем, а в некоторых случаях предоставляют средства экстренной контрацепции.
Неидеальный способ
В 2009 году на складе полиции Детройта обнаружили более 11 тысяч забытых rape kits с собранными уликами. После этой находки прокурор Ким Уорти (кстати, первая темнокожая женщина на этой должности в США) взялась за их обработку, в ходе которой было обнаружено 567 совпадений по ДНК в 24 штатах, причем 87 преступников оказались серийными насильниками. Этот случай не единственный: тысячи использованных, а затем потерянных rape kits находили в Мичигане, Мемфисе, Далласе и других городах. 18% дел об изнасилованиях в США в период с 2002 по 2007 год не были раскрыты, потому что никто не притрагивался к вещественным доказательствам.
Исследователи Кевин Стром и Мэттью Хикман описали причины, из-за которых rape kits чаще всего не доходят до обработки взятых улик. Первая: у полиции нет подозреваемого, с которым можно было сравнить полученные образцы ДНК. А вероятность совпадения доказательств с уже имеющейся базой мала, поэтому полицейские не тратят ресурсы на анализ. Вторая: вина подозреваемого доказана без вещественных улик. Третья: у криминалистических лабораторий не хватает средств для проведения анализа — стоимость обработки улик из одного набора составляет в среднем от $1000 до $1500.
Исследование, проведенное Деброй Паттерсон и Ребеккой Кэмпбелл в течение семи лет, показало, что rape kit с большей вероятностью дойдет до лаборатории, если жертва изнасилования имеет видимые травмы и повреждения. Исследователи предположили, что такие дела рассматриваются как «более заслуживающие» внимания.
Другая проблема rape kit заключается в том, что с их помощью в руках полиции оказывается образец ДНК пострадавшей, взятый в обстоятельствах, когда ее согласие скорее вынужденное. Например, в 2022 году полиция Сан-Франциско использовала rape kit пережившей насилие женщины, чтобы проверить ее как подозреваемую в другом деле. Эти данные привели к ее аресту (позже обвинения были сняты). Случай привлек внимание общественности, хотя разбираться, насколько подобная практика распространена, никто не стал. Прокурор города пообещал пресекать подобные действия. Ведь если rape kit смогут использовать как улику по другим делам, потерпевшие будут опасаться обращаться в полицию, а преступники останутся на свободе.
Наконец, rape kit — далеко не идеальный способ доказать совершение насилия. Об этой проблеме рассказала адвокат Мэгги фон Дольтерен изданию Vox. Разница между сексом и сексуализированным насилием — в согласии. Даже если секс не нанес повреждений, но одна из сторон была к нему принуждена, это изнасилование. Напротив, если повреждение во время секса было нанесено по обоюдному согласию, это не изнасилование. Rape kit лишь показывает, что был секс, но об отсутствии согласия можно узнать только со слов авторов преступления и переживших насилие (которым зачастую не верят).
Критика rape kit касается и процедуры сбора доказательств. В интервью Time директор программы судебно-медицинской экспертизы в Детройте Ким Херст рассказывала, что сбор улик представляет собой долгий и неприятный процесс. В 2019 году Мэдисон Кэмпбелл и Лизель Вальдья основали компанию MeToo Kit с идеей создать домашний rape kit, с помощью которого пострадавшие могли бы сами собирать вещественные доказательства без унизительной процедуры. Для Кэмпбелл этот проект был еще и личной историей: она сама пережила сексуализированное насилие, но не смогла собрать улики, из-за чего ей не удалось доказать, что преступление вообще было.
Инициативу раскритиковали главным образом за то, что для взятия образцов ДНК нужны особые навыки, и улики, полученные в домашних условиях без участия квалифицированных судмедэкспертов, не могут быть приняты в суде. Однако Кэмпбелл и Вальдья не теряют надежды доработать и внедрить свои наборы. По их мнению, распространение MeToo Kit будет иметь и профилактический эффект: насильники не будут совершать преступления, зная, что потерпевшая легко соберет доказательства.
Rape kit в России
Адвокат и член Московской коллегии адвокатов «ВердиктЪ» Анастасия Тюняева рассказала Forbes Woman, что в России нет процедуры и комплекта наподобие rape kit: «Существуют отдельные правила получения доказательств и работы с ними. Но они скорее направлены на «соблюдение обязательных процедур» по таким преступлениям, а не на быструю их фиксацию и предотвращение подобных случаев со стороны преступника. Это часто приводит к неэффективности расследования изнасилований».
По словам Тюняевой, если потерпевшая сообщает в правоохранительные органы о совершенном сексуализированном насилии, заявления принимают не везде. Сотрудники полиции могут сказать: «Вам не в этот отдел, а в следственный. Это по другому адресу. Мы такое не расследуем» или «Приходите завтра. Сейчас нет на месте того, кто сможет вас опросить». Это как минимум ведет к потере возможных доказательств.
Согласно Уголовно-процессуальному кодексу РФ, вещественными доказательствами по делу могут быть признаны предметы, которые могли быть орудием преступления или сохранить на себе улики. Их осматривают, признают вещественными доказательствами и приобщают к материалам уголовного дела постановлением следователя, а затем оставляют в специальном хранилище. Так как следователь сам решает, какие предметы имеют существенное значение для уголовного дела и могут быть признаны вещественными доказательствами, возникают трудности в приобщении «потенциальных доказательств» со стороны потерпевших. Некоторые предметы могут быть не получены и не изъяты — как «не имеющие для следствия интереса и существенного значения для расследования уголовного дела» (такое право дает следователю пункт 3 части 2 статьи 38 УПК РФ).
«По общему правилу в протоколе должны указывать точное количество изымаемых предметов, их меру, вес, индивидуальные признаки и стоимость, — говорит адвокат Анастасия Тюняева. — Но зачастую такие протоколы содержат много неточностей, противоречий и непонятных слов, например когда они написаны от руки».
Когда потерпевшая заявляет об изнасиловании, ее направляют на осмотр к дежурному гинекологу районной больницы. В справке по результатам осмотра он описывает жалобы потерпевшей, указывает наличие повреждений, их характер, причины появления и давность. К материалам уголовного дела может быть приобщена и история болезней потерпевшей. Эти документы следователь направляет экспертам для проведения судебной психолого-психиатрической экспертизы (что наиболее часто), судебной психолого-сексолого-психиатрической экспертизы (что реже) и/или психофизиологической экспертизы с использованием полиграфа. В комиссию экспертов может и не входить врач-сексолог, что, по мнению Тюняевой, негативно влияет на эффективность такого исследования.
Психологические и психиатрические экспертизы необходимы, чтобы оценить возможность «фантазирования» потерпевшей, ее беспомощность, выявить особенности психического и психологического развития. При судебно-медицинской экспертизе устанавливают характер полученных повреждений, вред здоровью и физическое состояние потерпевшей на момент совершения преступления — например, наличие в крови алкоголя или психотропных веществ.
При наличии следов преступления, требующих установления их принадлежности, назначается дактилоскопическая экспертиза (взятие отпечатков пальцев) и молекулярно-генетическая (исследование образцов ДНК). Но на практике они встречаются редко, так как потерпевшие нередко сообщают о насилии спустя время, когда доказательства уже утеряны. Анастасия Тюняева говорит, что назначения экспертизы, ее проведения и результатов можно ждать очень долго — от двух месяцев до года, а иногда и больше. Это тоже ведет к утрате доказательств.
По словам Тюняевой, в России расследования по сексуализированным преступлениям проводят так же, как и по другим составам, — во время допроса не присутствует профильный психолог, а сотрудники правоохранительных органов мало осведомлены о том, как себя чувствуют и ведут пострадавшие. Весомую роль играет и стереотип о том, что потерпевшая могла спровоцировать изнасилование или даже оговорить подозреваемого. По данным на 2009 год, которые приводит центр «Сестры», коэффициент латентности для изнасилований составляет 7,5. Из тех преступлений, которые никогда не будут раскрыты, более четверти — 28% — не дойдут до суда из-за нежелания правоохранительных органов проводить расследование.