«Будем беречь в себе человека»: как основательницы российских НКО готовятся к кризису

1 марта Forbes Congress провел ежегодный Форум благотворителей и меценатов. В рамках дискуссии «Новая волна — молодые и дерзкие» участники обсудили, как небольшим и относительно новым благотворительным фондами выживать в текущей экономической и политической ситуации. 

Участники дискуссии

Ольга Барабанова — попечитель БФ «Продвижение», основательница компании Kinesis;

Лилия Брайнис — директор благотворительного фонда «Шалаш»;

Мария Грекова — основательница инклюзивных мастерских «Простые вещи» и инклюзивного кафе «Огурцы»;

Анна Котельникова — руководитель благотворительного фонда «Дорога жизни»;

Алена Маркович — соосновательница программы, исполнительный директор фонда «Новый учитель»;

Гор Нахопетян — соучредитель фонда «Друзья».

Модератор дискуссии — Юлия Варшавская, главный редактор Forbes Woman и Forbes Life

Ольга Барабанова

Попечитель благотворительного фонда «Продвижение», основательница компании «Кинезис» (производит детские инвалидные коляски)

— Я пришла в благотворительность для того, чтобы снижать терпимость к насилию. Я так понимаю тренд человеческих отношений, так вижу себе будущее, так вижу свою задачу в своей жизни, в своей семье, в своих отношениях с детьми. 

Миссия фонда — увеличение толерантности к людям с другими потребностями. В нашем случае — к людям на колясках. В пандемию мы сделали коляски для малышей и уже видим результаты: дети из самых дальних уголков России смогли пойти в детские сады, и это оказалось огромным прогрессом. Это то, что мы и будем пытаться продолжать делать: снижать насилие в ситуации высокого давления. 

Сегодня в фонде мы видим много сложных задач. У нас есть подопечные, которые сейчас находятся непосредственно в зоне «военной спецоперации»* и которым угрожает опасность. Мы с ними на связи и вместе с другими фондами пытаемся придумать, как обеспечить им безопасность и доступ к лекарствам. 

Мы видим снижение объемов фандрайзинга — они у нас сейчас в 15–20 раз ниже, чем были еще неделю назад. Мы прогнозируем снижение донатов от крупных благотворителей и не уверены, что будут продолжаться какие-то корпоративные договоренности.

Что касается производства — мы являемся производителем инвалидных колясок, — мы столкнулись с временной приостановкой контракта с чешской компанией, у которой мы закупали колеса. Они производились непосредственно под нас, поэтому нам довольно сложно найти сейчас место, где мы их будем производить. У нас есть варианты, но они подразумевают большие тиражи. С чешской компанией мы работали в формате микропартий, что позволяло нам не замораживать никакие активы. 

Но мы планируем продолжить работу любыми способами. Будем поддерживать производство, искать новые пути развития. Мне кажется, сейчас самое время забыть все разногласия — а в секторе НКО, как это ни странно, сейчас много разногласий, — объединиться и пересмотреть задачи.

Лилия Брайнис

Директор благотворительного фонда «Шалаш» (помогает детям, проявляющим трудное поведение, их семьям и учителям)

— Я всегда знала, что работать с детьми — единственное, что имеет для меня смысл и значение. Поэтому больше десяти лет назад, окончив философский факультет МГУ, я пошла работать учительницей в школу. Мне было очень сложно с детьми с трудностями поведения, я их боялась, испытывала бессилие и проявляла себя не так, как сама себя представляла. Поэтому когда спустя пять лет я начала работу с детьми с сиротским опытом, с детьми из приемных семей (фонд «Шалаш» начинался с этого), я вдруг увидела несправедливость: дети находятся в ловушке своего состояния, своего поведения, они не могут его преодолеть без помощи взрослого. Я вдруг поняла, что им можно помочь, но это может сделать только взрослый. 

Очень часто принято думать, что ребенок проявляет трудное поведение потому, что ему от этого клево, что он получает от этого удовольствие, что он хочет досадить. Это никогда не так. Ребенок — первая жертва своего трудного поведения. Трудное поведение разрушает самооценку, разрушает представление о себе. 

Взрослым, которые, сталкиваясь с трудным поведением детей, как и я когда-то, испытывают бессилие, можно помочь, рассказать о техниках работы с такими детьми. Что можно сделать, если вдруг в вашем классе случилось воровство? Не нужно устраивать допрос, не нужно никого сразу наказывать, нужно просто поставить коробку, куда украденную вещь можно тайком вернуть. То есть создать среду, в которой ребенок сможет проявить не трудное, а конструктивное поведение. Но это задача взрослого: без помощи взрослого у ребенка нет шанса это сделать. Поэтому фонд — это борьба с несправедливостью. 

Думаю, теперь нас ждет большой вызов с точки зрения фандрайзинга. Наша сфера в приоритетах крупных жертвователей, мне кажется, отойдет на второй, третий план.

Кроме того, мы фонд, который работает на долгосрочную перспективу, наша задача сделать так, чтобы те дети, которые проявляют сейчас трудное поведение, не оказались в комиссии по делам несовершеннолетних, в колониях для несовершеннолетних и так далее. Технологии, которые мы предлагаем, основаны на ценностях ненасильственности, ценностях уважения, мы верим, что это не трудные дети, а дети, которым трудно. Мы выступаем за ненасильственное общение, за конструктивные способы выражения чувств, за то, чтобы в случае споров разговаривать, а не переходить к агрессивным действиям. Будет ли сейчас актуальным такой тип образования и для учителей, и для детей, я не знаю.

Полтора года назад мы проводили исследование, наш опросник заполнили порядка 4500 учителей. В каждом классе есть хотя бы один или два ребенка с проявлениями трудного поведения. И им нужна помощь, они хотели бы ее. Но дети не верят словам взрослых, а воспроизводят их действия. Если взрослые не будут сами выбирать ненасильственные методы, то как ребенку их выбрать, как ребенку им научиться? А взрослые сейчас находятся в сложных обстоятельствах, взрослые фрустрированы. Одна из причин и предпосылок проявления трудного поведения — как раз фрустрированные взрослые, у которых нет времени, нет эмоциональных сил. 

Одна из предпосылок трудного поведения — бедность и общий уровень агрессии в обществе. Мы предполагаем, что проблема трудного поведения будет усиливаться. Поэтому будем открывать новые направления и новые темы.

Алена Маркович

Соосновательница программы, исполнительный директор фонда «Новый учитель» (привлекает лучших специалистов на работу в региональные школы)

— Я принадлежу к тем, кто считает, что заниматься благотворительностью, социальной деятельностью — это очень здорово. Я начала этим заниматься абсолютно из эгоистических соображений. Я работала в бизнесе, все было отлично — интересная работа, хорошая зарплата, культура, все дела, но мне не хватало удовлетворенности. Я думала: «День прошел, а что хорошего, полезного для других людей я сделала?» То есть сначала я поняла, что хочу заниматься чем-то социально полезным. 

Потом начала выбирать сферу приложения своих усилий. И в какой-то момент осознала, что в нашей стране есть огромное количество детей, у которых даже близко не было возможности получить образование, получить те возможности, которые были у меня. Это проблема пространственного неравенства, которую решает наш фонд. 

Меня очень сильно зацепила степень невидимости этой проблемы. Я сама родилась и выросла в Санкт-Петербурге и лет до 27 жила в информационном пузыре. Очень сложно, живя в благополучии, осознать, насколько другой жизнью живет огромное количество людей в нашей стране. По уровню качества жизни, образования, медицины мы живем как будто на разных континентах.

У меня была возможность учиться в школе, в музыкальной школе, поступить в университет, поехать по всяким грантам учиться за границу — я очень привилегированный человек, хотя я не из какой-то суперобеспеченной семьи. И я почувствовала обязанность сделать что-то для людей, у которых таких возможностей нет. Я считаю, что, пока мы эту проблему огромного социального образовательного неравенства в стране не решим, мы все время будем оказываться в ситуации, когда часть страны абсолютно не может понять другую часть страны, и мы живем как будто в совершенно разном кино. 

Образование, кто бы что ни говорил, не бывает абсолютно нейтральным процессом. Через образование мы всегда транслируем определенные ценности. Сейчас учителю с каждым днем все сложнее транслировать ценности ненасильственного общения. И это вступает в противоречие с тем, ради чего затевался наш проект. 

Кроме того, учитель в России — не самый свободный человек, учителю очень сложно выражать свою гражданскую позицию. Мы привлекаем в школу людей с отличным высшим образованием. Они могли бы пойти работать в «Яндекс», Сбербанк, а мы их убеждаем выбрать для себя другую карьеру, поехать работать учителями в деревню или в небольшой город. Они это делают исходя из активной гражданской позиции. И сейчас многим приходится выбирать, проявлять свою гражданскую позицию или сохранять свою работу с детьми, что безусловно для них очень ценно. 

Еще один риск, который лично я вижу, — огромное количество людей умных, талантливых, образованных уезжают из России. Это те люди, которые нам очень нужны для того, чтобы развивать систему образования. 

Что мы будем делать? Базовая установка — продолжать объединяться.

Маша Грекова

Основательница инклюзивных мастерских «Простые вещи» и инклюзивного кафе «Огурцы», где работают люди с ментальными особенностями

— Я по образованию специальный психолог. Для меня всегда было важно работать с людьми, как-то им помогать. Помогать людям с ментальными особенностями для меня в какой-то момент стало смыслом жизни. Ментальные особенности — это то, что может произойти с каждым из нас. Это ведь не только дети с синдромом Дауна, которые такими родились. Это и человек, который в 40 лет заболел шизофренией и совершенно не понимает, что с этим делать. Для меня это в том числе подстраховка себя и моих близких. Если вдруг что-то такое случится, мне будет понятно, как действовать. Психика — очень хрупкая штуковина. 

Когда я пришла в профессию психолога, я думала, что буду работать непосредственно с людьми с особенностями. Я поработала какое-то время и перешла в благотворительный сектор, чтобы помогать системно. Потому что как психолог я могу помочь пяти семьям в неделю, а как директор организации — уже 60 семьям, а там и больше. Сейчас мы помогаем 60 людям трудоустраиваться, социализироваться, в очереди еще 150. 

Но главное, что мы можем делать, — менять отношение людей. Базовой задачей «Простых вещей» было не трудоустройство, а изменение общественного мнения. Раньше же было как: «У тебя аутизм? Ты не можешь учиться в этой школе». Если мы будем продолжать делать вид, что «да ладно, для них есть специальные коррекционные учреждения», так оно и будет. Я хочу, чтобы эта стигма уходила. И я вижу, как это происходит. Такое счастье было, когда я впервые зашла в наше кафе «Огурцы» и там не было ни одного моего знакомого. Далеко не все люди, которые помогают нашим проектам или ходят в кафе «Огурцы», вообще понимают, что там происходит — и в этом-то и суть, чтобы не понимать, потому что это просто жизнь вокруг нас, и она разная. 

Сейчас мы будем экономить на всем, чтобы только не разрушить наши производственные программы. Материалы растут в цене, а мы не хотим повышать цены на товары, которые производим. Возможно, мы будем перестраивать всю систему финансирования. Сейчас она у нас состоит из трех частей — продажа продукции мастерских (самая большая часть), корпоративные и частные доноры, гранты. Скорее всего, продавать у нас теперь будет не очень ловко получаться, и мы постепенно перестраиваемся на пожертвования. Во время пандемии у нас выросло количество частных доноров и покупок, потому что людям очень хотелось, чтобы «Простые вещи» продолжали работать и чтобы «Огурцы» открылись вновь. Когда все нестабильно и непонятно, что будет завтра, человеку важно присоединиться к чему-то большему: «Я помогаю другим — значит, могу как-то справляться и со своей жизнью тоже».

Мы будем продолжать, и мы будем увеличивать количество людей, которые присоединяются к проекту.

Анна Котельникова

Руководитель благотворительного фонда «Дорога жизни» (оказывает медицинскую помощь детям-сиротам)

— Наши благополучатели — это дети-сироты, которые страдают определенными заболеваниями. Есть и дети-колясочники, и дети, которым требуется пересадка почек, и дети слепые, и дети слабослышащие. Они живут в отдаленных регионах России, где ближайшая больница — в радиусе 200–500 км. 

Я по образованию переводчик, и у меня не было даже мысли организовывать благотворительный фонд, тем более связанный с такой темой, как медицинская поддержка детей-сирот в регионах. Моя подруга лежала в кардиологическом институте имени Бакулева и там увидела девочку-сироту, которую в пять месяцев нашли выкинутой на помойку — у нее оказался очень серьезный порок сердца. Подруга просто попросила меня всячески поддержать эту девочку. На тот момент я волонтерила в большой службе милосердия, и я решила, что не могу пройти мимо этой истории, мне очень хотелось поддержать именно вот эту годовалую Аню. Я дошла до директора дома малютки в Вышнем Волочке, в котором она жила. Директор сказала, что у них есть несколько детей, которым нужна медицинская поддержка. Я смогла связаться с главным  врачом больницы имени Сперанского, и мы смогли помочь трем детям. 

Директор дома малютки тогда произнесла очень важную фразу, которая, собственно, и натолкнула меня на мысль о создании нашего благотворительного фонда: «Вы знаете, если бы вы не занялись этими детьми, они бы ушли в детский дом-интернат для детей с инвалидностью». Я сама тоже родилась с довольно серьезным пороком сердца, и моя мама в какой-то момент тоже была на грани отказа. Я подумала: «У меня есть образование, у меня есть семья, а если бы меня мама отдала в дом малютки, то я бы после него тоже оказалась в детском доме для инвалидов». Так что создание фонда для меня — личная история.

Не должно быть так, чтобы эти дети были за пределами нашего общества, за какой-то чертой. Когда вкладываешься в этих детей, когда рассказываешь учреждениям о том, каким образом можно помогать, когда родители, еще недавно готовые передать детей в интернат, решают их оставить, потому что видят маршрут решения проблемы, когда видишь, что семья сохраняется, ты понимаешь, что все не зря. 

На протяжении шести лет нашей основной задачей было рассказать не только о плохом, о тех трудностях, с которыми сталкиваются эти дети и работающие с ними взрослые, но и о хорошем — например, что после лечения ребенок может обрести семью. Например, та девочка Аня уже шесть лет находится в семье, занимается балетом и прекрасно себя ощущает рядом со своими братьями и сестрами. Таких у нас уже 45. Эта наша задача не изменилась. На днях мы с коллегами анализировали, какой отклик имеет среди наших подписчиков и доноров то, что мы рассказываем. Оказалось, люди благодарят нас за то, что мы даем возможность найти применение себе и своему сердцу. Помогая тяжелобольному ребенку, человек, который сам находится в треугольнике сложностей, может свою жизнь сделать чуть светлее.

При этом мы видим, что пожертвования сократились. В том числе и потому, что люди все-таки стараются окружить себя позитивным контентом, положительными эмоциями. 

Я думаю, что мы будем стараться беречь в себе человека. Стараться нести в наших проектах то лучшее, что мы можем дать тем, кому тоже плохо. 

*Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 53 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.