Директор фонда «Дети Наши» — Forbes: «НКО и бизнес друг друга опыляют»

В ноябре губернатор Московской области Андрей Воробьев заявил, что в регионе не осталось детских домов, — все дети распределены по семьям. Это заявление вызвало критику со стороны представителей НКО. Например, учредитель детского хосписа «Дом с маяком» Лида Мониава писала, что на деле речь идет и переименовании и переформатировании учреждений, в которых находятся дети. 

Проблему устройства детей из детских домов в семьи в том числе решает благотворительный фонд «Дети наши», который  7 декабря отмечает 15-летие. Фонд работает по полному циклу: от профилактики сиротства до постинтернатного сопровождения. Директор фонда Варвара Пензова когда-то работала в рекламном бизнесе, но поняла, что ей важно направить свои силы на то, что принесет пользу обществу. Она рассказала Forbes Woman, как фонд старается решить проблему социального сиротства и распределяет пожертвования, почему в благотворительности так мало мужчин и как закон об иностранных агентах мешает фондам работать. 

  — Вы возглавляете фонд с момента его основания? 

— Фонд открылся в начале декабря 2006 года, а я присоединилась к нему чуть позже, но еще на старте. Изначально этот проект запустило руководство рекламного агентства, в котором я тогда работала. Мы занимались детскими домами и оказывали посильную помощь, но нас было-то тогда «полтора человека». Сегодня в штате почти 50 специалистов: юристы, психологи, педагоги плюс волонтеры. За годы появилось много наработок и опыта, а основная задача трансформировалась. Стало очевидно, что просто помогать детским домам — неправильный путь. Социальным сиротам нужна качественная адаптация, иначе они просто не будут готовы к самостоятельной взрослой жизни. В идеале вообще необходимо оставлять детей в семьях. Сейчас наши старания направлены на эти цели. 

   — Рекламная компания, о которой вы говорите, —это BBDO Group. То есть это был дочерний проект агентства, а вас командировали помогать им управлять? 

— Не совсем так. Элла Стюарт (председатель совета директоров, главный управляющий директор BBDO Group, член правления фонда «Дети наши». — Forbes Woman) стояла у истоков фонда. Она позвала своих знакомых, людей, которым доверяла и которые тоже хотели менять жизнь детей к лучшему. На наши имена, репутацию, отношение к жизни и подходы к работе приходили благотворители. Так устроено в России: мы не особо доверяем незнакомым. А медийные лица, например, Алексей Кортнев, помогают привлекать внимание к благотворительной организации. В команде фонда [председатель правления «Союзмультфильма»] Юлиана Слащева, [продюсер] Алексей Боков, [художник] Павел Каплевич, [PR-консультант] Татьяна Никульшина и многие другие известные в бизнесе личности.

Что касается меня, то, когда я ждала второго ребенка, начала осознавать, что не хочу возвращаться в бизнес. Захотелось большего — стало важно построить что-то доброе, полезное для людей. Я буквально сформулировала для себя запрос: «хочу работать с детьми». И судьба сама предложила вариант. Вскоре фонд  стал моей основной работой. 

— Из чего складывается бюджет фонда?

— Соотношение может меняться, но чаще всего это пропорция 60/40 — частные пожертвования и крупные донаты бизнеса. Вот такие у нас доли по видам доноров на сегодняшний день: гранты — 20,56%, юрлица — 43,62%, крупные частные доноры — 12,82% и массовые частные доноры — 20,77%. Ну и прочие источники, включая коммерческую деятельность, — на них приходится 2,23%.

У разных фондов разная сегментация доноров. У нас принята такая: если объем пожертвований за год больше 200 000 рублей, то это крупный донор, менее 50 000 рублей — массовые/мелкие пожертвования. Самое крупное разовое пожертвование от частного донора — 2 млн рублей, а самое мелкое — одна копейка. Среднее пожертвование от юридического лица — 665 000 рублей. 

В среднем раньше фонд тратил 4,5 млн рублей в месяц. Сейчас уже больше. У нас все расходы запланированы, и обязательно есть на счету деньги — финансовая подушка не меньше чем на три месяца работы. Поэтому я и говорю, что много маленьких донатов от людей лучше, чем зависеть от нескольких крупных. Это стабильность, которая дает возможность планировать бюджет на оперативные расходы и развитие. Когда вы полагаетесь на бюджет одного крупного донора, что-то может с ним случиться, тот же карантин, пандемия, кризис, — и вы уже без денег. От нас зависят сотни людей, мы не можем так подвести их.

 — В прошлом году член Совета при президенте по развитию гражданского общества Ирина Киркора  сказала, что денег от благотворителей на лечение нуждающихся детей из-за пандемии поступает гораздо меньше. Сейчас ситуация как-то выровнялась? 

—  Мы видели другой эффект от пандемии — страдали непосредственно опекаемые семьи. Чаще всего в таких семьях один кормилец, и карантины, вынужденные простои и отсутствие сезонной работы оставляли людей буквально без еды. Мы возили мешки с пропитанием, кормили людей. Что касается нашей организации, то как раз в 2019 году мы разработали новую стратегию — перешли от помощи детям и семьям здесь и сейчас к изменению системы в целом. Эта цель потребовала перестроить работу и структуру так, чтобы наш опыт можно было бы распространить потом на всю страну. В том числе мы инвестировали в развитие и фандрайзинг. Поэтому падения поступлений не заметили: наш бюджет в 2020 году был 45 млн рублей, в 2021-м — уже 80 млн рублей, а на следующий год планируем собрать и потратить 100 млн рублей. Хотя, возможно, в тучные годы это давалось бы легче, денег было бы больше.

— Благотворительность в России должна быть заботой граждан или это все же ответственность государства? 

— Государство — это главный исполнитель. Но мы должны сформировать запрос. Именно от общества, от его сознательности идет импульс к госорганам. Каждый должен показать, что это важно, что есть запрос на борьбу с бедностью, безработицей, алкоголизмом, социальным сиротством и другими проблемами. Показать делом — очень важно, но можно и показать заинтересованность, и обозначить свою позицию рублем, перечислив деньги в организацию, которая системно занимается проблемой. Настоящие изменения возможны только тогда, когда их поддерживает большинство. 

100 лет назад для выживания считалось достаточным обеспечить ребенка питанием и крышей над головой. Современные данные показывают, что полноценное развитие личности требует заботы другого формата

 — На сайте фонда вы обозначаете одной из основных задач «выстраивание взаимодействия с государственными органами власти для более эффективного оказания помощи семьям и детям в беде». Что сейчас работает неэффективно? 

—  Во-первых, неэффективна вся система. Это 100 лет назад во всем мире считалось достаточным обеспечить ребенка питанием и крышей над головой для выживания. Современные данные показывают, что полноценное развитие личности требует заботы другого формата. Сумма, которую выделяет государство на содержание одного ребенка в детском доме, по меркам нашей страны очень приличная — от 50 000 рублей до 150 000 в месяц. Это включает расходы на ремонт зданий, зарплаты воспитателей и охраны. И все равно детям не хватает элементарного — средств гигиены, носков, очков, канцтоваров. И самого главного система не обеспечивает в принципе — индивидуального внимания и заботы взрослого, которому этот конкретный ребенок важен. На мировом уровне доказано, что человеческому детенышу для развития жизненно важна привязанность. Никакими деньгами и улучшениями это в действующей системе не изменить.  Здесь нужно менять всю систему, подход. Представьте, если эти деньги в виде организованных сервисов направить на поддержку родных или приемных семей, насколько это улучшит положение и жизнь детей. 

Я провела расчет на 2021 год. Взяла общий расход нашего проекта «Не разлей вода», вычла то, что сложно отнести к помощи конкретным семьям. Выходит, что одной семье нужно в месяц всего-то 17 835 рублей, а одному ребенку в месяц — 7907 рублей. А детские дома — это налоговая нагрузка на граждан страны. 

— Если выделяются такие значительные суммы, то почему мы видим сборы на лечение детей, а детским домам не хватает то канцелярских предметов, то теплой одежды? Многие московские школы собирают новогодние подарки сиротам, а некоторые представители бизнеса давно заменяют поздравительные открытки бесплатной электронной рассылкой, чтобы неизрасходованные деньги передать в фонды и детские дома. Это что, лишнее?

— Государству так удобно. Говорить о том, что в детских учреждениях чего-то не хватает, не приветствуется. Если такая информация просачивается в СМИ, приходится несладко и организатору сбора, и руководству детского учреждения.  Есть фонды, волонтерские группы, которые тихо делают свою работу, закрывают такие потребности. В итоге государству хорошо — можно ничего не менять и не заботиться об эффективности. Детям с помощью благотворителей вроде тоже всего достаточно. Такая сейчас «рабочая» схема. Но благотворительность для меня лично — это не просто удовольствие от доброго дела, а эффект этого доброго дела для того, кому ты его сделал. Тогда ты приносишь пользу и меняешь в лучшую сторону жизни людей. 

— Вы работаете с органами опеки? 

— Да, конечно. Семьи попадают к нам на сопровождение двумя путями: сами обращаются по  горячей линии напрямую или нам их передает опека. Нас просят приехать и оценить ситуацию в семье, где есть угроза попадания ребенка в учреждение. Выезжают психолог и социальный педагог фонда. Если это наш случай, то беремся. Обычно портрет семьи следующий: в глухой деревне мать и дети, но семьи не обязательно многодетные, бывает и один ребенок. Семья может быть полная, но отец работает далеко, часто вахтовым методом. А мать ведет домашнее хозяйство, пытается что-то вырастить в огороде. Такая семья может жить в бедности или на грани нищеты, но дети все-таки растут рядом с родителями или бабушками. Если в семье детей любят, нет жестокого обращения, это точно лучше, чем социальное сиротство. Им просто нужно помочь. Органы опеки зачастую подключаются, когда ситуация уже совсем запущенная, у них нет ресурса, чтобы увидеть сложности в семье, когда они только начались. А ведь на более ранних этапах всегда легче исправить.    

— Говоря о ваших подопечных, вы употребляете термин «социальное сиротство». Что он обозначает? 

— На сегодняшний день, помимо сопровождения семей, мы работаем и с детскими домами. У 80% детей, живущих там, жив один из родителей, а то и оба. В силу разных социальных причин ребенок растет не в семье, но сиротой его назвать нельзя. Отсюда термин — «социальное сиротство». Это дети без попечения родителей. Часто это семьи, которые любят своих детей, но не могут справиться с жизненными обстоятельствами. Прежде чем изъять ребенка из привычной среды, необходимо всеми силами постараться создать семье условия для того, чтобы они могли эти сложности преодолеть и воспитывать детей сами.

Исследование [Аналитического центра при правительстве РФ] говорит, что основные причины, по которым ребенок попадает в детский дом, социальные. Это или бедность, или алкоголизм, или оставление детей без присмотра. Но все взаимосвязано. Без присмотра дети часто остаются еще из-за того, что родителям надо уйти на работу, а ребенка оставить не с кем. Например, доярка уходит на работу рано утром, когда все сады еще закрыты. Кто присмотрит за ребенком? В деревнях с работой, а значит, и с деньгами очень плохо. Проблемы государства и общества отражаются на детях.  

У нас в стране слишком большая толерантность по отношению к применению насилия к детям. «Меня били, и ничего, человеком вырос»

  — В прошлом году государство объявило детей своим приоритетом, закрепив в конституции новое положение. Вы почувствовали положительные изменения за этот год? 

—  Не знаю, можно ли это связать только с поправками, но вектор государственного интереса в последнее время начал разворачиваться в сторону профилактики и оказания помощи семьям с детьми. Не так быстро, как хотелось бы, но есть движение.  

— Может, и закон о домашнем насилии станет подспорьем в профилактике этих преступлений? Хотя его противники как раз в качестве аргумента и приводят возможность органов опеки забрать пострадавшего ребенка из семьи. 

— У нас в стране слишком большая толерантность по отношению к применению насилия к детям. «Меня били, и ничего, человеком вырос» — примерно такая логика. Что касается изъятия детей из семьи, то основания, которые записаны сегодня в документах, очень размыты. Немытая посуда, чего-то нет в холодильнике… Решение об изъятии субъективно и зависит от представителя органа опеки. Сейчас при насилии страдает ребенок, и изымают ребенка, причиняя ему еще большие страдания. А насильник остается по месту проживания — охранного ордера ведь тоже не предусмотрено. Недавно на планерке мы обсуждали случай: мать и пять детей живут в квартире, которую мы совместно с администрацией предоставили этой семье. Она готовит ужин. А бывший муж, отец детей, врывается в квартиру и нападает на нее. Это уже даже не его жилье. Хотелось бы обезопасить семьи от таких ситуаций. 

— В октябре вступил в силу закон, ужесточающий положение НКО-иноагентов. Вы не опасаетесь, что из-за размытых критериев, по которым сегодня становятся «иноагентами», любой фонд может попасть под это определение, если ему переведут из-за рубежа даже упомянутую вами копейку? 

— Примерно 30% НКО, признанных иностранными агентами, уже закрылись. И хотя все понимают, что здесь решение политическое, а статус не связан с реальными действиями организации, бизнес все равно будет опасаться иметь дело с фондами с такой маркировкой. Она исключает крупные корпоративные пожертвования, да и отталкивает физических лиц. Мы подписали петицию за отмену этого закона.  

— Вы сами пришли в благотворительность из бизнеса и постоянно общаетесь с людьми из предпринимательской сферы. Это хорошая связка для достижения результата? 

— Благотворительность и бизнес опыляют друг друга. Люди из бизнеса обогащают некоммерческую среду. Они приносят свой опыт, технологии. А еще приводят свой круг. Благотворительность — история очень личная. И люди идут к тому, кого знают, о ком слышали. Благотворительность же открывает людям бизнеса сторону жизни, которая обычно находится за пределами их внимания. Например, показывает, что ты  можешь сыграть важную роль в чьей-то судьбе. Контакт обогащает обе стороны.  

— Возможно ли построить бизнес, связанный с благотворительностью? Например, организовать частные приюты в поселке, подключить государство, предпринимателей, как-то зарабатывать и быть социально полезным? 

— Знаю, что такие деревни есть, но не знаю про бизнес. Что-то подобное делают проекты «Детские деревни», «Ключ». Но я за максимальную интеграцию в реальную жизнь. У нас и сейчас государством предусмотрены ситуации, когда человек может взять на воспитание ребенка, и ему за это будут платить зарплату приемного родителя. Эти деньги дают возможность частично закрывать проблемы ребенка, связанные с травмой от потери семьи и вызванного этой ситуацией отставания в психическом и эмоциональном развитии. Можно оплачивать услуги специалистов. Но при ответственном отношении к ребенку бизнесом такое назвать нельзя — всех расходов эти деньги не покрывают. Да и взрослому нелегко это. Опекуны должны пройти специальную подготовку, быть готовыми принять ребенка со всем его негативным прошлым, его корнями. Возможно, даже общаться с его биологическими родственниками. Это путь, который требует большой работы взрослого над собой, и не всегда отдача видна.

Но я еще раз скажу, что для ребенка лучший вариант — родная семья. Только некоторым, чтобы они могли сами растить ребенка, надо немного помочь.

При переходе из бизнеса в НКО зарплата может уменьшиться в три раза, надо быть к этому готовым

— Вы можете подтвердить, что в благотворительности работает намного больше женщин, чем мужчин? 

— Да, это так. Из 43 сотрудников фонда в трех регионах у нас всего шесть мужчин. Среди наших волонтеров-наставников для детей 54 женщины и 10 мужчин. А хотелось бы намного больше, по объективным причинам. Представьте: социальные педагоги фонда бывают в глухих деревнях, заходят в дома, где могут быть не самые безопасные взрослые (или скандалы), привозят с собой килограммы еды, вещей, стройматериалы или даже технику. Здесь нужна физическая сила. 

— Почему такое соотношение: мужчин отпугивает словосочетание «некоммерческая деятельность» или у женщин больше эмпатии? 

— Пожалуй, оба варианта. Ведь при переходе из бизнеса в НКО, например, зарплата может уменьшиться в три раза, надо быть к этому готовым. В благотворительности не сделать карьеру с точки зрения кратного роста дохода. Нередко женщины могут позволить себе это только будучи замужем, когда кто-то готов взять на себя обеспечение базовых потребностей их собственной семьи. И часто после того, как стали матерями, так как это развивает эмпатию в том числе. Так сложилось у меня. Но потом, с наступлением пандемии вышло, что я была основным кормильцем в семье — так тоже бывает.   

— У фонда есть программа «Не разлей вода», в рамках которой вы стараетесь сделать все возможное, чтобы кровные родственники оставались вместе. В основном за право жить с детьми борьбу ведут матери? 

— Да, и 65% матерей обращаются к нам сами, остальные приходят через органы опеки. Может быть такое, что отец есть, но он часто на заработках далеко от семьи, и из-за материального положения семьи все равно не справляются. Но у нас был показательный случай, связанный с отцовством. Папа двух девочек был лишен родительских прав. Он пил, гулял. Дети жили с матерью, но она умерла. И когда он об этом узнал, то сам нашел девочек в детском доме и обратился к нам. Мужчина принял ответственность, перестал злоупотреблять, забрал дочек и растит. Все хорошо закончилось, семья вместе. Но часто в помощи нуждается неполная семья, где женщина без работы.  

Женщины не могут работать, потому что им не с кем оставить детей. Еще большая проблема в транспортной доступности. Чтобы доехать до райцентра, нужна машина, но в деревне у женщины машины чаще всего нет. А автобус в место, где есть работа, может ходить раз в неделю. До потенциальной работы просто невозможно добраться. 

— Как долго необходимо поддерживать семьи?

— Семью нельзя резко бросать, но семья должна стать активным участником своей судьбы, а не потребителем помощи. Именно поэтому наш подход — научить семью справляться самостоятельно, а не просто дать то, чего у них нет.

— Есть ли задача не просто «дотянуть» семью или ребенка до совершеннолетия, но и помочь построить ему будущее? Или до этого еще далеко, надо концентрироваться на выживании?

— Мы стараемся давать детям возможность учиться тому и поступать туда, к чему лежит душа. Для поступления в вуз у сирот есть льгота, им  достаточно не завалить экзамены. Но все равно считанные единицы готовы поступать. Мотивация и уровень знаний хромают. Дети предпочитают вырваться из-под тотальной опеки детского дома, начать свою жизнь быстрее: большинство уходит после девятого класса в колледж и переезжает в общежитие. Но ведь и семейный ребенок редко когда в 18 лет готов к самостоятельной жизни.  

В случае с сиротами необходима большая осознанность. Важно не навредить своим добрым делом

Это еще один аргумент в пользу проживания ребенка в семье. В отличие от детдомовцев семейные дети навыки самостоятельной жизни приобретают постепенно в течение всей жизни и после окончания школы часто остаются дома или с поддержкой семьи.

Кроме того, важно учить детей в учреждениях финансовой грамотности. Они совершенно не представляют, откуда берутся и куда уходят деньги, что сколько стоит в магазинах. При этом у некоторых есть приличные средства — квартиру можно купить. Это дотации, льготы, пособия, пенсии по потере кормильца... С годами они накапливаются, и к совершеннолетию сироты может собраться существенная сумма. Которая, увы, исчезает за год, а то и за пару месяцев. Настолько выпускники детдомов не приучены управлять, распоряжаться деньгами.

— В последнее время представители НКО высказывались против того, чтобы люди и компании дарили новогодние подарки сиротам. Но многие на Новый год  хотят порадовать не только близких, но и тех, кому может быть тяжело. Как лучше это сделать?

— Если вы совсем не знаете, как иначе сделать добро, точно можно дарить подарки детям, которые находятся в больнице. Давно доказано, что радость и хорошее настроение помогают выздороветь. В случае с сиротами необходима большая осознанность. Важно не навредить своим добрым делом. Иначе ситуация выглядит так: вы решаете перевести бабушку через дорогу, но нужно ли это бабушке, туда ли она шла — никого не волнует.  

Ребенка-сироту лучше поддерживать личным вниманием, став приемным родителем или наставником. Это требует подготовки и времени. Если у вас его нет, то рублем, — но не в коем случае не напрямую. Важно найти проекты, которые реально меняют жизни детей. Даже если у вас есть именно вещи, техника и продукты, лучше передавать их через профессионалов, чтобы они стали кусочком в паззле комплексной помощи.