Груды бетона: почему фильм «Медея» Александра Зельдовича получился мизогинным

Послушница в монастыре, роль которой исполняет Тинатин Далакишвили, рассказывает историю своей жизни. Студенткой она полюбила женатого Алексея (его играет Евгений Цыганов), и он завел с ней буквально вторую семью — двоих детей и домик в глубинке, куда периодически приезжал, оставаясь при этом в браке. Когда жена ударилась в православие, Алексей окончательно ушел к возлюбленной. Вместе они собирались переехать в Израиль. Незадолго до отъезда брат главной героини, офицер ФСБ, пригрозил ей, что Алексея посадят из-за махинаций с бизнесом, и она, не думая ни минуты, выстрелила ему в висок и столкнула джип с трупом в реку. Алексей узнал об убийстве уже в Израиле и повел себя предсказуемо  — ушел от девушки. Но Медея (назовем ее так, поскольку у героини нет имени) расценила это как предательство.

Пересказывая сюжет фильма Александра Зельдовича, не стоит бояться спойлеров. Ведь античный миф о Медее, убившей брата ради любви к Ясону, знают все. Известно также, что Ясон предал Медею, и она потом убила двух своих детей. К этому трагическому финалу и ведет зрителя мучительный нарратив этого медлительного двухчасового фильма. Но главная идея здесь не в сюжете, который мы знаем заранее из самого названия картины, а в его развитии, — в том, как героиня шаг за шагом шла по дороге своей безумной любви, разрушая себя и реальность.

Александру Зельдовичу 62 года, и он успел снять не так уж много, по фильму в декаду: в 1990-м вышел «Закат», в 2000-м — «Москва», в 2010-м — «Мишень», а теперь «Медея». «Мишень» и «Москва» были сняты по сценарию главного российского писателя-сюрреалиста Владимира Сорокина, но сценарий к новой картине Зельдович писал самостоятельно. Практически все действие развивается в Израиле — стране, откуда удобнее вести дела усталому российскому бизнесмену. Пока Алексей налаживает бизнес, связанный с метафорическим объектом — бетоном (Алексей и сам будто из бетона), героиня Далакишвили страдает от любви к нему: спит со случайными мужчинами, сходит с ума, бродит по израильским улочкам, заходит в монастырь.

Режиссер Александр Сокуров как-то сказал, что «мужчины-режиссеры не рассказывают никаких прекрасных историй о женщинах, потому что они их не понимают». Кажется, эту фразу вполне можно применить к «Медее». Зельдович как бы берется за феминистский рассказ об освобождении женщины, но получается очень мизогинная, крайне неубедительная история психического заболевания. По его версии, Медея — химик (в античном мифе Медея — покровительница медицины), немного предсказательница (знает свое неутешительное будущее) и хочет обернуть время вспять, вернув любовь Алексея. На деле же получается, что это женщина с банальным расстройством психики, которую нужно держать подальше от детей. Впрочем, на период своих краткосрочных романов (один из них — с израильским солдатом, убившим безоружного палестинца) она и забывает, что она мать. Главное, что ее волнует, — любовь и способы, которыми можно ее разрушить.

В фильме много клише. Например, есть часы, которые идут назад, инсталляция с уже упомянутым бетоном. Один из любовников изображает волка (здесь видится отсылка к сюжету сказки о Красной шапочке), второй называет Медею ведьмой Лилит. Не спасает ситуацию и навязчивая музыка Алексея Ретинского (его оригинальная партитура записана оркестром MusicAeterna под управлением Теодора Курентзиса).

Картину, безусловно, стоит сравнить с фильмом «Начало» Деи Кулумбегашвили (там схожи и финал, и сама тема), но у грузинского режиссера получилось во много раз талантливее. Причиной тому может быть минимализм художественных приемом Кулумбегашвили в рамках реалистичной истории. Зельдович же изо всех сил пытается эпатировать, подавить публику странным поведением героини, сам стать эдаким Сорокиным от режиссуры. Однако фильм от этого не выигрывает.