Малгожата Шумовская родилась 26 февраля 1973 года в Кракове. Сама она, кстати, говорила, что не особенно любит малую родину, слишком туристическую и «хипстерскую». Учитывая профессии родителей (оба были журналистами, а мать — еще и известной детской писательницей), не удивительно, что после школы она поступила в Ягеллонский университет, чтобы изучать искусство, а еще через два года — в знаменитую Лодзинскую киношколу, откуда выпустились такие известные польские режиссеры, как Анджей Вайда, Кшиштоф Занусси и Роман Полански. Уже после первого своего фильма, «Счастливый человек» Шумовская в 2001 году стала членом Европейской киноакадемии. Начинала она с документалистики, а позже перешла на игровое кино. На данный момент Малгожата — многократный участник и лауреат крупнейших кинофестивалей мира, художественный руководитель польского отделения кинокомпании Ларса фон Триера Zentropa и один из самых известных режиссеров Польши и мира.

Ее новый фильм «Снега больше не будет» рассказывает историю украинского беженца Жени, который еще ребенком застал момент аварии на Чернобыльской АЭС. Он работает массажистом в престижном районе Варшавы, его клиенты — богатые, но поголовно несчастные люди. У Жени есть особый дар: он умеет снимать негативные состояния при помощи своих невероятно чувствительных рук. Это делает его популярным и востребованным, но насколько сам он счастлив? Фразу «Снега больше не будет» произносят встречные люди, намекая на теорию, что в 2025 году в Европе случится последний снегопад. Через весь фильм проходит мотив предапокалиптического состояния мира, но, несмотря на это, на вопрос о том, конечно ли счастье, у Малгожаты заготовлен свой ответ — и он не так однозначен, как можно подумать. Фильм пронизан отсылками к творчеству Тарковского, Триера и Пьера Паоло Пазолини, в частности, его знаменитой картине «Теорема». Главного героя сыграла звезда третьего сезона «Очень странных дел» Алек Утгофф. «Снега больше не будет» попал в лонг-лист «Оскара» (но не попал в число номинантов).

— Михал Энглерт, ваш давний коллега, соавтор сценария и оператор, числится режиссером фильма наравне с вами. Раньше в титрах было только ваше имя. Что он сделал для фильма как режиссер? Можно ли сказать, что это в большей степени ваше кино или его?

— Я скажу, что оно наше с ним. И все предыдущие фильмы были нашими. Мы плодотворно и органично сотрудничаем с ним долгие годы. Нельзя сказать, что существует какой-то раскол, вроде как «это делал он, а это я». Мы всегда все делали вместе, начиная со сценария и заканчивая кастингом. Даже на монтаже Михал всегда был рядом. Так что мы просто решили показать миру, что он тоже всегда был частью этого процесса. Мне кажется, быть сорежиссером — это огромное доверие, и он его заслужил. Часто постановщики бывают весьма эгоистичными и стараются перетянуть все заслуги в создании фильма на себя. В том случае, когда твой коллега и оператор, и соавтор сценария, проводит с тобой кастинг и делает монтаж, я думаю, логично и естественно назвать его сорежиссером.

— То есть вы не придерживаетесь мнения, что режиссер — единственный автор фильма?

— Не всегда. Есть разные режиссеры. Например, я знаю, что Роман Полански сейчас персона нон грата, но все же для меня он всегда был великим художником. Он практически все делает сам, даже линзы для объективов выбирает. Но были и такие режиссеры, как Анджей Вайда, который вбирал в себя многое от людей вокруг него. Так что нет единого шаблона. Если вас интересует практическая сторона вопроса, я в основном работала с актерами, а Михаил отвечал за визуальную часть фильма. Но это лишь один момент, когда мы разделяем обязанности.

— В ваших последних фильмах центральными героями чаще становятся мужчины — «Лицо», «Тело», «Во имя…». При этом в предыдущей картине, «Приди ко мне», один из главных мужских персонажей — отрицательный герой. Вы не хотели бы сделать фильм с женщиной-протагонистом?

— Как раз сейчас делаю. Через два года мне исполнится пятьдесят, но я все еще чувствую себя молодой, и мне хочется изобразить женщину моего возраста. Также меня очень интересуют героини в районе тридцати лет. Сейчас многое изменилось: тебя уже не могут упрекнуть в том, что ты стара только потому, что тебе пятьдесят. Женщины стали во многом гораздо сильнее мужчин. Ты можешь начать жизнь заново и сделать немало интересного. И сейчас я работаю над американским фильмом с одной великой актрисой за пятьдесят, имени которой, как и названия фильма, пока не могу назвать. И это очень женская история. Вообще я хотела бы поработать с большим количеством англоговорящих актрис, особенно британских, и именно актрис, а не актеров.

— Женя в «Снега больше не будет» окружен женщинами-пациентками, которым он помогает пережить личный кризис. Но мужчинам он помочь не может. Почему?

— Мне кажется, мужчинам гораздо труднее помочь, чем женщинам. Они эмоционально более замкнуты. Как, например, мой муж — если ему плохо, он никогда не скажет: «У меня плохое настроение» или «Я переживаю из-за этого и этого». Нет, он просто будет вести себя странно. И даже если я его спрошу, он мне не ответит. У женщин все иначе: мы часто говорим о том, что у нас болит и что гложет. Так что Жене гораздо проще получить доступ к женской боли. Но есть, конечно, и сексуальный аспект: он привлекателен, и женщины считают его таким еще и потому, что рядом нет красивых мужчин.

«Если я скажу, что устал, меня спишут»: почему мужчины умирают раньше женщин и не ходят к врачам

— Фильм критикует общество потребления. Пригород в фильме похож на классический американский «субурбан». Вы хотели снять «универсальный» фильм, актуальный для любой страны?

— Определенно. Это мой десятый фильм, и у меня была мысль, что раз уж мы снимаем фильм в Польше и на польском языке, нужно сделать так, чтобы он был близок наибольшему количеству людей. Тем более что предыдущие мои картины были хорошо приняты и в России, и в других частях света.

Это какое-то оскотинивание, когда женщина воспринимается исключительно как инкубатор на ножках, обязанный выращивать потомство

Конечно, это критика капитализма, который в Польше по-прежнему силен. Мы пережили времена, когда у нас не было ничего — даже конкуренции. Людям по-прежнему хочется богатства, отделиться от бедности вокруг них и людей, которые, по их мнению, не заслуживают быть рядом, потому что недостаточно много работали. Это не здорово. Я вспоминаю свое детство и детство своих детей — это два разных мира. В государственной школе, где я училась, было много детей из разных социальных слоев, и мы играли во дворе все вместе. Сейчас же люди, у которых есть деньги, стремятся отдать своих детей в частные школы, отделяя их таким образом от реальности, и они живут как в пузыре. Следующее поколение обещает быть весьма специфическим.

— Сейчас много говорят о скандальном польском законе об абортах. Ваши фильмы всегда были не очень удобны для консервативной аудитории — есть ли у вас намерения затронуть эту тему в своих будущих фильмах?

— Думаю, это ужасно. Я считаю, что это один из самых радикальных законов об абортах в мире. Многие мои друзья из-за этого не хотят жить в Польше. Они говорят: «Я перееду в Берлин», «Я перееду в Чехию», «Я не хочу больше здесь оставаться». Потому что это против женщин. Наши тела принадлежат нам. Это какое-то оскотинивание, когда женщин воспринимают исключительно как инкубатор на ножках, обязанный выращивать потомство. Правительство не хочет заботиться о женщинах, которые носят, по его мнению, недостаточно здоровых детей. Это приведет к огромному количеству подпольных абортов, к таким женщинам будут относиться как к чему-то грязному, как будто каждая — мясо. И да, я хотела бы в будущем сделать фильм на эту тему, потому что это очень важно.

Союз алтаря с престолом: как католики и консерваторы Польши объединились против абортов

— Мне просто кажется, это очень ваша тема — в ваших фильмах всегда много телесности, человека не только как духовного индивидуума, но и физического.

— Да, меня очень волнует физиология и то, как это работает, функционирует. Мы ведь не только душа и разум, у нас действительно есть еще и плоть. И особенно важно защищать ее сейчас, когда свирепствует пандемия COVID-19. Именно сейчас стало очевидно, что люди, которые не заботятся о своем организме, стали особенно уязвимы. Тело — это нечто очень сложное, именно по нему очевидно, что вы стары или вы мертвы. Я где-то читала, что такого же мнения об этом и Даррен Аронофски. Мне кажется, многие люди порой забывают о том, что выходит за рамки духовной сферы, а это неправильно.

— В 2016 году выходила статья о том, что в польской киноиндустрии царит неравенство полов: на 41-м кинофестивале в Гдыне из 16 картин 11 были посвящены мужчинам и сняты мужчинами. Но в последние лет десять мы, напротив, видим много новых, по крайней мере для мирового зрителя, женских имен: Агнешка Смочиньская, Ягода Шельц, Иоанна Кос-Краузе, Урсула Антоняк. Что-то меняется?

— Да, я думаю, что меняется к лучшему. В Польше становится все больше и больше известных женщин-режиссеров. Но все равно сравнивать с другими странами нечего. Есть несколько имен, но не то чтобы это была огромная волна. Я рада, что их ценят коллеги по отрасли, что они могут снимать больше, чем раньше. Но этого все еще недостаточно.

Если я сниму успешный фильм, мне скажут: «Ты молодец, хорошее кино». Но если успеха добился мужчина, он — король

Невозможно уже представить современное кино без женщин-режиссеров, но их действительно по-прежнему меньше. И в Польше в том числе. Я действительно чувствую это. Я работаю в киноиндустрии 20 лет, и это, по-моему, очень долго. И сейчас я, определенно, планирую больше работать с зарубежными проектами. Ничто меня не держит в Польше, которая больше открыта для мужчин-режиссеров. Если я сниму успешный фильм здесь, мне скажут: «Ты молодец, хорошее кино». Но если успеха добился мужчина, он — король. Так что всегда приходится работать усерднее, чтобы меня заметили.

«Приходится быть громче, чтобы тебя услышали»: продюсер Мэрил Дэвис — о том, как женщины меняют киноиндустрию

Это парадокс: с одной стороны, вы читаете в газетах: «Нам нужны женщины-режиссеры!. Но как только женщина-режиссер появляется, ее игнорируют. У меня, например, сейчас очень много предложений: за всю жизнь никогда не было столько, особенно из США и Великобритании. Из Польши приходит от силы 1% офферов. Кажется, очень показательная статистика, насколько женщины-режиссеры востребованы в мире и насколько они востребованы в Польше, где привыкли работать с мужчинами.

— А как насчет того, чтобы снять фильм в России? Ваш герой — украинский беженец, частенько говорящий по-русски. Совсем близко подобрались!

— Определенно. Я люблю Россию, это огромная страна, в которой меня всегда восхищало разнообразие пейзажей и людей. Я хорошо знаю русский язык, хотя и плохо говорю на нем, потому что мы учили его в школе. Так что мой однозначный ответ — да, я открыта для предложений от российских продюсеров.

— Мировой бум популярности кино, снятого женщинами, набирает обороты. Есть ли ощущение, что режиссура наконец-то перестает быть чисто мужской профессией?

— Многое в головах людей меняется, и все будет совсем по-другому уже для моей восьмилетней дочери. Я думаю, когда ее поколению будет столько же лет, сколько мне сейчас, мир будет выглядеть совершенно иначе. Может быть, никто уже не будет говорить о женщинах-режиссерах как о чем-то особенном — это будет нормой. Очевидно же, что есть кино и его снимают не только мужчины.

Жизнь Фриды Кало, сказки Шахерезады, мемуары дочери «изменника Родины»: 10 спектаклей женщин-режиссеров