«У мужчин веками была несправедливая привилегия»: зачем Патрисия Данкер написала роман о военном враче, всю жизнь скрывавшем свой пол
Пять лет назад литературная премия «Ясная Поляна», учрежденная музеем-усадьбой Льва Толстого и компанией Samsung, начала награждать не только российских, но и зарубежных писателей. В номинации «Иностранная литература» жюри отмечает самую важную книгу XXI века и ее перевод на русский язык. Вместе с Патрисией Данкер лауреатами стали переводчики Александра Борисенко и Виктор Сонькин.
«Новость о награде за переводную художественную книгу удивила и растрогала меня, и мне особенно приятно, что это признание пришло из России — из страны, в которой создавалась литература всемирного масштаба, где выдающиеся писатели и поэты повлияли на многие поколения читателей и за рубежом, и в своей собственной стране. А над всеми нами, как колосс, возвышается Толстой — писатель и мыслитель, которого в англоязычных странах не просто ценят и чтят, но и по-настоящему любят», — рассказала Патрисия Данкер в видеообращении на торжественной церемонии награждения».
Роман «Джеймс Миранда Барри» рассказывает о женщине ХIХ века, которая всю жизнь притворялась мужчиной, чтобы поступить в медицинский университет и стать врачом. Этот роман, вышедший на русском языке в издательстве «Синдбад», основан на реальной истории военного хирурга Джеймса Миранды Барри, который сделал головокружительную даже по мужским меркам военную карьеру. Он ушел в отставку в чине и стал одним из первых врачей, сумевших успешно провести кесарево сечение. Главная тайна доктора Барри открылась лишь после его смерти. Forbes Woman публиковал отрывок из романа Патрисии Данкер.
На церемонии награждения, объявляя имя лауреата, Михаил Швыдкой подчеркнул, что это не политический выбор, а награда роману о выборе судьбы и следовании своему призванию. «Этот роман о трех важных вещах: о силе человеческого духа, о загадке судьбы и о загадочной английской душе, — отметил член жюри, писатель Владислав Отрошенко.
Литературный обозреватель Forbes Наталья Ломыкина поговорила с Патрисией Данкер о роли воображения в историческом романе, о феминизме в Оксфорде и о том, как развивать критическое мышление.
— Патрисия, какую роль для вас, как для читателя, играет имя Толстого?
— Ничего себе, с какого вопроса вы начали! Мне кажется, я за целый день не смогу на него ответить. Просто невероятно важную роль! И не только для меня — для всех читателей Великобритании, и не только читателей, и для тех, кто хоть раз видел экранизации его романов. Молодые люди, может, прежде и не читали Толстого, но после сериала «Война и мир» продажи романа взлетели очень сильно.
Толстой особенно важен, как мне кажется, из-за двух вещей, о которых я много думала на прошлой неделе: для многих «Война и мир» — это не исторический роман, но на самом деле это исторический роман, он был написан в конце 1860-х, а действие происходит в начале ХIX века. Толстой поместил в него реальных людей — Кутузова, Багратиона — наряду с вымышленными персонажами. И, по-моему, это очень необычный прием. Потому что в то время еще были живы люди, которые помнили Бородинское сражение, и меня это поразило! Были современники, которые сказали, что он описал Бородино именно так, как было на самом деле, что было сделать практически невозможно. А это значит, что его воображение воспроизвело эту битву с невероятной точностью. И люди буквально «проживают» эти события, так хорошо он их описал. Это выдающийся талант.
А вторая вещь — это реализм Толстого. Думаю, многие не понимают, каким противоречивым был реализм в XIX веке и как развивалось это литературное направление. И вот что мне тоже кажется очень интересным: роман Толстого — это триумф реализма, торжество детали в художественном произведении. Он добивается максимального читательского вовлечения благодаря умению описывать детали. Приведу в пример один из моих самых любимых моментов «Войны и мира»: во время военного совета в избе, когда Кутузов сидит возле печи, а маленькая крестьянская девочка Малаша сидит на печи и смотрит на него. Она думает о нем как о своем дедушке, она хорошо его знает — он часть ее России. Он бросает на нее быстрый лукавый взгляд. Как будто у них есть общий секрет, о котором не знают генералы. И это невероятная, очень говорящая вещь. Замечательный эпизод.
Когда начинаешь говорить о Толстом в Великобритании, выясняется, что многие люди любят и читают его, что называется, социальные романы, «Войну и мир» и «Анну Каренину». Но они многое упускают, потому что не читают позднего Толстого — того, который написал «Крейцерову сонату», одну из самых сильных новелл, которые я когда-либо читала. А еще его последний роман — «Воскресение», мощный, впечатляющий. Толстой — очень радикальный автор.
— Вы сказали о таланте Толстого воссоздавать исторические события. Что-то подобное и вы сделали в романе «Джеймс Миранда Барри» — воспроизвели события, которые когда-то произошли с женщиной, всю жизнь притворявшейся мужчиной. Это и отметило жюри «Ясной Поляны». Помните ли вы момент, когда решились написать книгу об этом? Все-таки—— это не самая известная история, нет никаких документов или дневников доктора Барри. Был ли роман такой же «работой вашего воображения»?
— Интересный вопрос. О Джеймсе Миранде Барри (мы до сих пор точно не знаем, был ли он на самом деле мужчиной или женщиной) я решила писать, потому что в его биографии было очень много домыслов: был ли он интерсексуалом, трансгендером, гермафродитом, как предполагает один из докторов в книге. Он до сих пор остается загадкой. И поэтому я решила не делать его ни мужчиной, ни женщиной, но в тоже время и мужчиной и женщиной, если вы понимаете, о чем я. Доктор Барри — идеальная иллюстрация того, что такое гендер.
Я впервые узнала о нем в 1983 году. Я тогда купила ежедневник, где были истории необычных известных людей, о которых никто никогда не слышал. И, кажется, о нем было написано в разделе «Ноябрь». Я никогда прежде о нем не слышала, его история показалась мне странной. Но когда почитала о нем побольше, обнаружились действительно необычные вещи. Видите ли, я родилась на Ямайке, мой отец оттуда, а мама — англичанка. Отец хотел построить дом в горах, потому что маме подходил более прохладный климат. И он купил участок на месте старого армейского барака, который построил… Джеймс Миранда Барри.
Барри приехал на Ямайку в 1835 году, чтобы провести медицинскую реформу и разобраться в том, что происходило с войсками, приезжавшими туда из Великобритании. В колониях ведь были рабы, и в XIX веке на сахарных плантациях Ямайки постоянно вспыхивали восстания, вплоть до момента, когда Ямайка получила независимость в 1962-м. Подавляли эти восстания английские войска. Так вот когда солдаты попадали из Великобритании на Ямайку, они умирали там от тифа, желтой лихорадки, лихорадки денге, малярии, потому что были не приспособлены к тропическому климату. Доктор Барри построил специальные бараки в горах, чтобы, когда солдаты приезжали, их сразу отправляли туда и они постепенно акклиматизировались и не умирали от местных заболеваний. И мой отец купил именно этот участок.
В 1989 году я написала небольшой рассказ о Джеймсе Миранде Барри, который на пяти страницах передает самую суть романа — как можно прожить целую жизнь «в маске», и рассказывает еще о двух ключевых элементах: о художнике Джеймсе Барри, который в определенной мере создал моего героя, отдал ему часть своей личности, и об истории в тропиках. После этого рассказа я стала задумываться о написании романа.
Мужчины боятся, что женщины будут над ними смеяться, женщины боятся, что мужчины их убьют
— Но вам потребовалось целых девять лет. Что было для вас самым сложным?
— Я долго ломала голову, как передать принадлежность Барри к тому или иному полу. Передать половую неоднозначность, амбивалентность персонажа в кино довольно легко, достаточно просто показать его, и все. А вот в романе нужно создать персонажа другими способами. Еще я поняла, что мне не хочется все время вести рассказ от первого лица, мне хотелось, чтобы читатель услышал еще и голос Барри, потому что это очень неординарная личность. Поэтому я решила, что в романе будет Я и Он — писала и от первого, и от третьего лица, но сделала их как бы единым целым. И когда идет рассказ от третьего лица (от лица Барри), вы все воспринимаете так, будто смотрите на мир его глазами. Кажется, во всей книге доминирует именно Барри, мы смотрим на мир так, как видел его Барри, но этот мир никогда не соприкасается с Ней, потому что Барри никогда не жил как Она.
И еще интересный момент. Я дружу с Рейчел Холмс, она написала одну из последних биографий Барри. У нее очень много свидетельств существования Барри, но по сути все они — миф! Существует множество пьес о докторе Барри, ведь он был очень известен в свое время, в 19 веке, написано много романов о нем, но истинных доказательств его существования почти нет. Рейчел Холмс работала над биографией Барри в то же самое время, когда я писала свой роман. Когда эти книги вышли практически одновременно, в самом начале 2000 года, мы даже провели несколько совместных мероприятий.
Я была поражена, когда Рейчел сказала, что одним из самых сложных моментов для нее было отсутствие какой-либо информации о детстве Барри. Она сказала: когда пишешь биографию, тебе важно знать о том, что происходило в жизни твоего героя, когда он был ребенком, потому что именно оттуда все и начинается. Как писать биографию, если у тебя нет информации о детстве человека? И Рейчел Холмс сказала: «Я взяла вымышленное детство Барри из книги Патриции». Она сказала это на мероприятии, а я даже ничего не могла ответить, кроме как: «Удивительно». Я ведь просто пыталась представить себе, каким могло бы быть детство Барри, основываясь на его жизни. А Рейчел посчитала это достаточной опорой для биографии. Невероятно, я ведь это выдумала. Так что эта часть основана на вымысле. Биография на основе романа.
В Великобритании женщинам до сих пор не платят столько, сколько мужчинам, за одну и ту же работу. А бывает, что и за более сложную работу не платят больше
— Что касается лично вас, вы когда-нибудь завидовали мужчине?
— О да, по очень простой причине — политической. Мне кажется, нам должны платить одинаково. А в Великобритании женщинам до сих пор не платят столько, сколько мужчинам, за одну и ту же работу. А бывает, что и за более сложную работу не платят больше. И вообще мужчинам гораздо легче достается работа. И работать им проще — вся семья создает им условия. Не знаю ни одной замужней бизнесвумен, чьи домашние обязанности полностью взяли бы на себя родные и которой не приходилось бы дома так или иначе «работать женой и хозяйкой».
Но вообще я бы не назвала это завистью — это злость. У мужчин веками была несправедливая привилегия, ни на чем не основанная. И главное, что меня возмущает, — вот теперь мой голос просто звенит от гнева! — это отсутствие у женщин полноценной свободы передвижения. Я женщина, которая много путешествует одна. И, поверьте мне, когда женщина куда-то едет одна, мир становится совершенно другим, крайне агрессивным и небезопасным. Женщина абсолютно беззащитна. Сейчас я, к счастью, стала старше, и мой возраст — моя защита. Мужчины просто не замечают женщин средних лет, и ты наконец-то можешь по-настоящему расслабиться. Молодая женщина не может себе такого позволить. А ведь свобода передвижения, возможность путешествовать — это очень важно. У нас в Великобритании есть выражение, не знаю, есть ли оно в России: мужчины боятся, что женщины будут над ними смеяться, женщины боятся, что мужчины их убьют.
— То, о чем вы говорите, отчетливо видно в вашем сборнике «Семь сказок о сексе и смерти», он переведен на русский язык. Там есть важная мысль о том, что мужчина, когда речь идет о насилии, воспринимает женщину как объект, как тело, женщина же даже в самом отвратительном агрессоре все равно видит человека. Почему это происходит?
— Это самое отвратительное, что может быть, — воспринимать живое человеческое существо как объект, как вещь. Это культивировалось веками: ты ничто, потому что ты женщина, или потому, что у тебя другой цвет кожи, или другая религия… Это краеугольный камень неравенства. И это самый аморальный подход. Мы все принадлежим к одному биологическому виду, мы люди, мы равны. Если бы я была религиозным человеком, я бы сказала, что мы все равны в глазах бога — и это был бы исчерпывающий аргумент.
— В одном из интервью вы сказали, что в начале своей научной карьеры, начиная изучать женскую прозу, вы отмечали, насколько сильными и свободными стали женские голоса в литературе в 60-е и 70-е. Но потом «женская проза» превратилась в «прозу для женщин», в дамские романы. Означает ли это, что литература сочла вопросы женского равноправия решенными?
— Да, я считаю, что голос женщины в прозе в начале 1970-х был абсолютным феноменом. Женщины начали активно публиковаться, это было начало женского движения. И на самом деле темы поднимались очень радикальные. Это была свежая, яркая, экспериментальная проза, литература вглядывалась в темы, которые прежде никогда в прозе не возникали: женское осознание своей сексуальности, право на личное пространство и собственное «я», женское самоопределение, принятие себя как личности.
А что произошло потом? Коммерциализация женской прозы. Писательницам стали хорошо платить. Но за что? За литературу, которая возвращала прежнюю идеологию, — за «прозу для женщин», то есть за романы, которые продолжали патриархальные традиции и выстраивали мир женщины вокруг мужчины. Типичный образец такой прозы — «Дневник Бриджит Джонс». Классический пример женщины, которая никак не может наладить свою жизнь, пока у нее не появляется мужчина. С точки зрения культурологии, этот роман — наглядное пособие, пример того, как неписаные законы, принятые в мужском обществе контролируют женщину, определяют ее мышление.
Когда общество строится на угнетении, всегда будут те, кто этому противостоит. Положение женщины остается неравным. И противостоять этому — наш долг
— То есть вы считаете, что дамские романы читать вредно?
— Я почти не читаю «прозу для женщин», но время от времени к ней обращаюсь, чтобы проверить, остается ли все это чтиво таким же разочаровывающе скучным, ограниченным и стилистически плоским, как в прошлый раз, когда я что-то подобное читала.
Дамские романы обычно опираются на давно исчерпавшие себя клише. Женщины в них все как одна задорные и игривые, но при этом не умеющие справляться с эмоциями, они одержимы отношениями с мужчинами или их отсутствием. Эти героини жалко аполитичные, ограниченные своими детьми, которых, тем не менее, обожают, а их повседневная жизнь — это череда крошечных дилемм, которым придается огромное значение, вроде «какого цвета наволочки купить?». Какая-то бессмысленная чушь позднего капитализма. Но большинство читателей — как женщин, так и мужчин — думают, что это и есть женская проза, и она бесконечно продается, и продается, и продается.
Единственное, что делает такая литература, — пропагандирует то, что мы привыкли называть «двойным бременем» или «двойной сменой» (‘the double burden’ or ‘the double shift’) — как иметь детей и при этом быть богиней секса, как оставаться идеальной хозяйкой и образцово вести дом и при этом делать карьеру на постоянной высокооплачиваемой работе и так далее.
Феминистская литература ХХ века — пример женского бунта. Как в романе «Джеймс Миранда Барри» рабы все время восстают, а их подавляют. История Британской империи по сути делится на борьбу колоний за независимость и ее подавление. Когда общество строится на угнетении, всегда будут те, кто этому противостоит. Положение женщины остается неравным. И противостоять этому — наш долг.
И я считаю, что одна из задач писателя — напоминать о том, какие вызовы стоят перед обществом, делать их видимыми. Постоянно. Все время.
— Чья проза важна для вас в этом случае? Тони Моррисон, Маргарет Этвуд?
— Для меня в этом смысле важна талантливая радикальная феминистская проза, где проблемы четко артикулированы, а не завернуты в три слоя сюжета. Если смотреть в исторической перспективе, в XVIII веке это Мэри Уолстонкрафт, в XIX веке Харриет Тейлор-Милл и Эммелин Пэнхерст. Среди писательниц, безусловно, Вирджиния Вулф, Эмили Дикинсон и темнокожие писательницы и активистки, которые стали пионерами движения, как, например, Сорджонер Трут (американская феминистка, рожденная в рабстве, известна своей речью «Разве я не женщина?» — Forbes Woman).
Если же говорить о нашем времени, одной из первых книг, которую я прочла и которая сильно на меня повлияла, — «Женщина-евнух» Жермен Грир и работа Кейт Миллетт «Политика пола», обе вышли в 1970 году. В начале 1980-х — Элис Уокер, автор романа «Цвет лиловый», которая выступала против порнографии.
А сейчас…не назову важных для меня имен. Но я вижу молодых американских писательниц (и среди них много темнокожих), которые обладают потенциалом как авторы и мыслители. В Британии тоже есть новая интересная литература о женщинах. Думаю, что перспективы есть. Женская проза сейчас куда более заметна и сильна. И она гораздо больше обсуждается, потому что преподается в университетах.
— Но ведь исторически так и было?
— Нет, вы заблуждаетесь. В британских университетах женскую прозу начали изучать только в 1970-е. До этого университеты не хотели таких курсов. Только сейчас творчество женщин-писательниц внесено в учебный план.
Был интересный случай в Оксфорде, которому я стала свидетелем. Прекрасная преподавательница Джулия Брейк представила на ученом совете факультета предложение прочесть лекционный курс о женщинах-писательницах. И все пожилые профессора в один голос сказали: «Нет-нет, нам не нужен такой курс, почему вообще нужен отдельный курс?» Тогда Джулия составила список писательниц, о которых пойдет речь, и включила тех, чье влияние сложно оспорить: Джейн Остин, Джордж Элиот, Вирджиния Вулф. Словом, всех признанных классиков XIX-XX века, которые уже вошли в канон. И вдруг все эти ученые мужи и дамы повскакивали и начали спрашивать: погодите, а где Хильдегарда Бингенская (немецкая монахиня, аббатисса бенедиктинского монастыря в ХI веке, писатель, поэт, композитор, художник, ученый, врач. — Forbes Woman), где Кристина Пизанская (французская средневековая писательница, одна из первых женщин-профессиональных писателей, поэтесса и автор ряда философских трактатов о роли женщины в семье и обществе. — Forbes Woman). Все женщины, о которых пять минут назад и речи не было, вдруг появились! Так в Оксфорде начался отдельный курс о женщинах-писателях Средневековья.
Читайте книги, которые вас тревожат и беспокоят, книги, с которыми хочется спорить
— Я преподаю студентам в Московском университете, и мне близка ваша точка зрения, которую вы подчеркивали во многих интервью: сегодняшним студентам и вообще молодым людям необходимо критическое мышление и широкий кругозор. Для этого прежде всего важно научиться читать. Дайте совет, как отточить читательские навыки, как читать критически и глубоко?
— Мне кажется, очень важно читать вне своей зоны комфорта. Не надо читать только то, что вам приятно и легко. Не надо выбирать только те книги, которые поддерживают, укрепляют ваши взгляды. Надо пробовать читать то, что бросает тебе вызов, выводит из привычного читательского пространства, выбирать что-то за пределами своего опыта.
У меня совсем недавно был такой опыт — я прочла роман африканской писательницы, которой я восхищаюсь, — Цици Дангарембга «Это скорбное тело» (роман «This Mournable Body» вошел в короткий список Букеровской премии 2020 года. — Forbes Woman). Книга написана на английском, но она о Зимбабве, о родной стране Цици. Это историческая книга о 1990-х, где описывается очень сложный, страшный период в истории Зимбабве — кульминация режима Мугабе. Это очень будоражащая книга. Мне было страшно ее читать, она о насилии и о том, как постколониальный мир переживает жестокость освободительного движения. Войны за освобождение никогда не заканчиваются. Ведь то, от чего ты пытаешься освободиться, уже поработило, колонизировало тебя самого, и теперь это насилие — часть тебя. Я еще под впечатлением от этой тревожной книги, только что закончила читать.
Вот мой совет: читайте книги, которые вас тревожат и беспокоят, книги, с которыми хочется спорить. Именно эти книги покажут вам, как вы можете мыслить, и помогут отточить навыки анализа, рассуждения, аргументации.
Если вернуться к Толстому, то мы увидим, что его реализм многим людям был очень неприятен. Они не хотели читать романы, где мир показан как есть, они хотели историй, где мир такой, каким он должен быть, хотели читать об идеальном варианте мира. И это глубоко укоренилось в литературе разных стран. Позаботился ли ты о том, чтобы у книги был счастливый конец? Расставил ли ты все точки над и, чтобы зло было наказано, а добро вознаграждено, как это делала Джейн Остин? И нужно ли возвращать все к правильному порядку? Или стоит оставить что-то нерешенным, неопределенным, не завершенным, как это делал Шекспир?
Я говорю студентам: обращайте внимание на тех героев, с которыми не случился хеппи-энд. Задайтесь вопросом, почему это так? Что это за люди? Это легко увидеть у Шекспира. У него всегда есть персонаж, которого почти наверняка зовут Антонио, которого в конце пьесы ничего хорошего не ждет. Например, такой Антонио есть в «Двенадцатой ночи». В «Короле Лире» граф Кент, которого тоже зовут Антонио, если смотреть на список действующих лиц, покидает сцену, не дожидаясь развязки: «I have a journey, sir, shortly to go; My master calls me, I must not say no» («Не смею, герцог, сборами тянуть. Меня король зовет. Мне надо в путь». — перевод Б. Пастернака, Forbes Woman). Или, например, Просперо в конце «Бури». Там невероятная концовка, по сути революционная. В самом конце пьесы он все еще читает свой монолог как персонаж, как Просперо. Хотя обычно у Шекспира актер читает эпилог уже от лица актера. Для такого героя счастливый конец невозможен.
Я думаю, что учить студентов критическому мышлению, осознанности при чтении чтению — значит учить их видеть структуру произведения и обращать внимание на чужеродные элементы, а затем разбираться, случайно ли это сделано или намеренно, и что за этим стоит. Для меня Джеймс Миранда Барри — это тот самый человек, герой, который, внешне являясь частью системы, совершенно из нее выпадает. Ясно, что он не может быть включен во всеобщую счастливую концовку, хеппи-энд для него невозможен.