«Мы конкурируем с диваном»: директор Политеха Юлия Шахновская о борьбе с врагом любопытства, эзоповом языке и недопустимости очередей
Политехнический музей, расположенный в Москве на Новой площади — один из старейших научно-
— Музей находился в стадии запуска, когда в марте всех закрыли на карантин. По последней информации открытие Политеха планируется на май 2021 года. Оно будет поэтапным?
В мае музей будет готов к открытию в полном объеме — но в силу объективных обстоятельств мы не «выкладываем» на публику все сразу, а поступательно в течение лета открываем разные функциональные направления и тематические зоны. Сначала мы представим основную экспозицию и выставку, а отдельные проекты, например, детский музей, запустим чуть попозже, опробовав их предварительно в тестовом режиме.
— А что собой будут представлять новые экспериментальные форматы?
— Мы делаем отдельное пространство для детей до 9-10 лет, которое проектируется вместе с детьми и только для детей. Это направление новое и для нас, и вообще для музеев — в общем пространстве есть специально выделенная территория для особой аудитории, которой там максимально комфортно. Это фактически мини-музей, который воспроизводит исследовательскую и научно-популярную повестку Политеха, адаптирует наши подходы к детскому образованию. Детский музей будет полностью соответствовать нашей общей тематике и рассказывать про науку, но ориентирован будет в большей степени на знакомство с научным методом, развитие навыков XXI века и на раскрытие способностей ребенка через игру, проектную и исследовательскую деятельность. Там будет пространство для свободной игры, творчества и исследования. Наша функция состоит в модерации, в сопровождении, а не в роли ведущего и эксперта, который всегда знает ответ на вопросы. Мы готовы помогать формулировать эти вопросы и искать на них ответы.
— Многие культурные институции изъясняются фактически эзоповым языком, который понятен и доступен только узкой группе «посвященных« — по принципу — кто знает, тот поймет. Как рассказывать детям и вообще неподготовленной аудитории про черные дыры, если ты не Стивен Хокинг?
— Почему в англоговорящем мире популяризаторов в 1000 раз больше, чем в русскоговорящем? Там детей учат презентовать свои мысли с самого раннего возраста. Школьная программа устроена так, что заставляет ребенка, будь он самый замкнутый в себе интроверт, научиться доносить идеи или проект до класса. Этот навык считается обязательным. В нашей системе люди только-только стали ощущать потребность в необходимости доносить свои мысли до окружающих — не тот дурак, кто не понял, а тот, кто недостаточно внятно объяснил.
Наша основная экспозиция в основном нацелена не на то, чтобы красиво показать ДНК или вдохновенно рассказать про черную дыру. Она должна помочь людям понять суть научного явления или открытия, современного взгляда на них.
Мы создали центр научной коммуникации, который как отдельное профессиональное подразделение в музее занимается разработкой методик такой коммуникации. Вместе с учеными мы придумываем способы разговора с разными аудиториями на понятном им языке. Скоро запустим лабораторию популяризации математики и вместе с популяризаторами готовимся выработать язык разговора про математику.
Наша основная экспозиция в основном нацелена не на то, чтобы красиво показать ДНК или вдохновенно рассказать про черную дыру. Она должна помочь людям понять суть научного явления или открытия, современного взгляда на них. Уже 6 лет, вовлекая десятки людей, мы описываем, придумываем новые формулировки, новые термины. За эти годы нам удалось ангажировать ученых, которые на старте заявляли: «Ой, ой, что вы, мы с людьми общаться не будем, нам не надо». Действительно — привлечь действующего выдающегося ученого во взрослом возрасте, когда все поле его интересов лежит в области высокой науки, к разговору с чуждой ему аудиторией практически невозможно, но можно включить его в работу по выработке этого языка для других. То, что этих ученых и популяризаторов становится все больше и больше — уже невероятно важный эффект того, что мы делаем.
— У вашей музейной концепции нет аналогов в России. На какие международные проекты вы ориентируетесь?
В мире нет отдельного музея — как постоянной экспозиции — посвященного научным идеям, научным методам и понятиям. Мы на постоянной основе взялись представить современную научную картину мира и сделали ее основой для музейной деятельности — тут мы первые. С другой стороны, множество уже сделанных в рамках этого направления временных проектов дает нам возможность опираться на существующий опыт. Например, это выставка фонда Cartier про математику, в которой художники дают возможность ощутить фрагменты математической красоты и таким образом проникнуться идеями этой науки. Или Лондонский музей медицины Wellcome Collections, который доносит до своего посетителя современное представление о здоровье человека через взаимосвязь науки, медицины искусства и жизни. Или любимый мной Musée des Confluences в Лионе — он сосредоточен на общественных знаниях, на антропологии, и преподносит знание не через предметную историю, не вещественную фиксацию истории человечества, а через идеи и представления о том, как человек воспринимает себя в современном мире.
Я не хочу умалять значение художественных музеев, но в них все же идут за художественным, визуальным впечатлением, следуя одному поведенческому паттерну. Мы предлагаем иной паттерн, состоящий из впечатлений и понимания — в такое посещение человек вкладывает значительно больше усилий и энергии. И тут наша помощь является необходимой.
Есть сквозные направления, которыми мы фактически первые в России системно занялись — это проектирование посетительского опыта, инклюзия, универсальный дизайн.
Мультисценарный пользовательский опыт проектируется в экспозиции в зависимости от сочетания двух параметров: времени, которым располагает посетитель, и глубины его знаний о современном взгляде на устройство мира. Например, небольшое количество времени и начальный уровень знакомства с наукой определяют тип посещения, сводящийся к разовому знакомству с наиболее зрелищными экспонатами, а тем посетителям, которые нуждаются в углубленном знакомстве, будет предложена логически выстроенная последовательность сообщений. И этим занимается целый институт научных кураторов — более 150 ученых работали над экспозицией.
Или вот, например, в Политехе был создан Совет по доступности — первое в России инклюзивное музейное сообщество, членами которого стали люди с инвалидностью, активисты и представители НКО. Все они участвуют в создании музейных программ, доступной среды и сервисов. Таким образом, Политех выступает как агент социальных изменений.
— Сейчас открытие музея может показаться самоубийственной идеей — все культурные институции борются за свою аудиторию, в новых условиях ее крайне трудно наращивать, не то, что создавать заново.
— Мое мнение прямо противоположное. По ощущениям, люди были вынуждены фактически полгода замыкаться в совершенно новой для себя среде. Дома с людьми, с которыми они не планировали проводить столько времени, переносить работу в неподходящие условия. Очень сильно видоизменились границы каждого человека. Поэтому особенно после продолжительной изоляции необходимо появление нового места, куда можно прийти и провести время комфортно — одному или в группе, веселясь в компании или, наоборот, исследуя в одиночку. Нам надо научиться жить в новых обстоятельствах и ограничениях, которые требуют ответственности, внимания и решительности.
— Минувшие полгода стали целой эпохой. Вынужденная самоизоляция, действительно, очень сильно изменила представление о культурной жизни, способствовала развитию новых форматов. Как вы оцениваете приобретенный новый опыт? Как изменится подход к выставкам и мероприятиям, их парадигма? Что планируете интегрировать в будущие планы?
Во-первых, даже самый сложный и тревожный опыт может стать точкой роста. В каком-то смысле преодолевать собственные страхи, которые иным способом не преодолеть, кроме как оказавшись внутри них. Мне кажется, люди стали больше ценить физический, реальный персональный опыт. Не имитацию этого опыта, не цифровую среду-зеркало, не отражение в социальных сетях. Настоящий опыт можно приобрести, только оказавшись внутри обстоятельств — сам пришел, сам прочел и пережил. И несмотря на то, что мы все напуганы и второй волной, и неизвестностью — людям важно этот персональный опыт получать.
Во-вторых, мы впервые столкнулись с вызовом глобального масштаба в эпоху социальных сетей. Запрос на достоверность, на авторитетное, экспертное мнение, на ответственную позицию сейчас будет в стократ выше, чем был год назад. Никто уже не станет слушать мнение любого человека по поводу вируса. Вы проверите, кто он. Доступность любой, в том числе недостоверной, информации крайне фрустрирует. И это один из главных принципов, главных ценностей Политеха — подход к научному знанию как знанию достоверному.
— Действительно, в свете последних событий значение научных разработок выросло колоссально в современном мире — как вы сейчас ощущаете себя в связке с наукой? Какие магистральные направления научной работы ведет Политех? Над чем сейчас работали, чего добивались во время карантина?
Научных разработок в самом музее не ведется, но мы пользуемся поддержкой кураторов, партнеров, консультантов и дружественных проектов, которые непосредственно занимаются наукой. После открытия музей будет вести несколько научных проектов, в том числе научно-исследовательские лаборатории, в которых команды ученых наших партнеров — научно-исследовательских институтов и университетов — будут проводить реальные исследования.
Когда мы выбирали основную тематику для постоянной экспозиции и вообще для публичной деятельности, мы старались собрать все основные научные направления, которые сейчас представляют собой глобальную повестку и имеют в своей базе перспективу — например, науки о жизни, computer science, астрофизика, когнитивные науки и прочие.
— А кого вы в качестве экспертов привлекаете? Как у нас устроено сотрудничество с университетами?
— Практически со всеми крупными университетами Москвы мы подписали соглашение о сотрудничестве. Российская академия наук выступает нашим попечителем, поэтому мы прибегаем к ее ресурсам. Конечно, музей сотрудничает с технологическими компаниями, с бизнесом. У нас есть довольно большой пул индивидуальных договоренностей о сотрудничестве и экспертизе с более чем сотней отдельных экспертов — есть как постоянно действующие научные кураторы, так и специалисты по конкретным темам. Мы никогда не работаем самостоятельно, все проекты стараемся делать в партнерстве.
— Какие у вас будут рыночные преимущества, в чем они заключаются? Сейчас для всех музеев с государственной поддержкой немаловажный вопрос для отчетности — это посещаемость, количество проданных билетов.
— К сожалению, мы пока существуем в среде, в которой конкуренция между культурными институциями несколько иллюзорная. Если поместить себя в конкурентное поле других культурных столиц мира, у нас заполнены далеко не все предложения. И в этом смысле мы скорее конкурируем с диваном — с которого надо человека поднять. А если он уже встал, то ему недостаточно предложений, существующих в Москве. Перед нами скорее стоит вопрос не продажи билетов или привлечения посетителей, а вопрос комфортного посещения. Пару лет назад важным культурным событием для всех стала очередь на выставку Валентина Серова. Но я считаю, что очередь делает посещение некомфортным, неудобным и в каком-то смысле лишает человека достоинства. При этом понятно, что запросы аудитории стремительно меняются, и такие музеи с большой историей, как например, Третьяковская галерея — не могут с такой же скоростью ни адаптироваться, ни подготовиться к подобному масштабу. Политех — открывающийся музей, мы просто обязаны спроектировать и учесть все нюансы, мы несем ответственность за то, чтобы человеку было комфортно и приятно — чтобы он не стоял полтора часа под дождем, мог себе позволить купить билет, пришел бы на свидание и не оказался в среде школьных групп.
— Музеи изобразительных искусств, художественные галереи монетизируют свои коллекции. А у вас какая модель монетизации?
— Мы монетизируем уникальный опыт. И собственно, не само знание, а его интерпретацию, презентацию. Мы хотели бы монетизировать человеческое любопытство. В любом человеке живет любопытство, главное — его разбудить. Политех, с одной стороны, это любопытство будит, а с другой стороны, поддерживает, чтобы оно не угасло.
— Политех долгие годы был очень мощной поэтической и театральной точкой на карте. Планируете ли вы восстанавливать традицию поэтических вечеров?
Мы обязательно запустим культурную программу, пока мы аккуратно определяем ее как арт-фестивальную. Единственное, очень хотелось бы делать ее не самостоятельно, а с привлечением кураторов, которые были бы заинтересованы в развитии поэтических, музыкальных, science art и общественных направлений.
— Science art — направление, которое как раз может объединить и традиции, и инновации...
— Мы вообще видим себя как платформу, открытую для коллабораций, тем более для творческой среды, готовы принимать разные взгляды и идеи, которые бы шли в авангарде того или иного направления.
— Раньше директор музея выполнял в некотором смысле функции такого «кощея бессмертного», которой получает в свое распоряжение коллекцию, бдит над ней как над сокровищем и охраняет. В вашем случае коллекция совсем не краеугольный камень, на котором строится музей. Как сейчас изменилась роль директора музея?
— Роль музеев в обществе изменилась довольно сильно, хотя не все российские музеи пока к этому адаптировались. Роль музея сегодня — против сохранения истории вчера — это просветительская функция, функция открытости и разговора с аудиторией. В научно-технических музеях она особенно выражена именно в диалоге, во взаимодействии с аудиторией. И роль директора не универсальна, она очень зависит от конкретного проекта. Где-то директор — главный идеолог, куратор, содержательный участник любой дискуссии. Где-то директор — менеджер, который обеспечивает условия для творческой команды, для разработчиков.
— А вы как себя видите?
— Я человек, который добывает ресурсы и обеспечивает инфраструктуру. И создает среду для того, чтобы наша команда и партнеры могли реализовывать идеи и проекты.
— Как меняется в России культура и традиция поддерживать культурные институции? Пандемия стала важным импульсом для изменений — мы видели немало примеров поддержки культурных проектов, которые остались без финансирования и источников к существованию.
— Есть сферы некоммерческой деятельности, где ситуация меняется быстрее и заметнее. Благотворительные медицинские фонды, организации, помогающие детям, животным скорее получают поддержку, там отдача и помощь со стороны сразу видна и заметна. В случае с музеями или образовательными институциями – это более длинный тренд, у нас более инертная деятельность, нужно больше длинных денег. И период ожидания отдачи длиннее, эффект заметен не сразу. Такие успешные кампании, когда лондонская галерея краудфандит деньги на покупку фотографий и картин, нам пока даже не снятся. Но через несколько шагов мы туда войдем — люди поймут, что они готовы хотя бы чуть-чуть поддерживать культурные образовательные институции. Не очень быстро, но мы туда планомерно движемся.
— Сложно признавать свои ошибки?
— В таком масштабном проекте как Политех многое непредсказуемо, ты часто не знаешь, что тебя ждет завтра. Постоянно приходится принимать решения, и для этого нужно самой разбираться в процессе — от технологии забивания свай до налогового законодательства для некоммерческих организаций и закупок цифрового оборудования. Самая сложная ситуация, когда ты ошибаешься в решении. Тяжело не признаться, что ошибся, а иметь дело с последствиями такой ошибки.
Но баланс всегда восстанавливается — в тех случаях, когда тебе все вокруг говорят, что ты ошибаешься, а ты уверен, что прав, и жизнь это доказывает. Так случилось с нашим музейным парком. Японский архитектор Дзюнья Исигами выиграл в конкурсе на архитектурную концепцию реставрации Политеха, включая общественную территорию, которая сейчас окружает здание — амфитеатр, галерею, соединяющую скверы. Тогда за предложенную концепцию музея-сада только ленивый не бросал в нас камни, и говорил, что амфитеатр с прилегающими территориями станут сливным бачком, вечно грязным, где ничего не вырастет. Все реставраторы и московские власти были против, обрушился шквал критики — это было еще до программы «Моя улица». А в итоге дальнейшая реконструкция уже всей Лубянской площади как будто бы стала продолжением нашего проекта.
— Каким вы видите Политех через 10 лет?
Мне бы хотелось видеть Политех в двух ипостасях. Культовой площадкой для Москвы, вне зависимости от тематической повестки, где происходит самое важное и интересное в области популяризации науки и смежных процессов. Чтобы сохранилось все, что мы в него закладываем — ориентацию на посетителя, его интересы, создание сообщества, научную достоверность и уважительное отношение к критическому мышлению и научному методу.
А вторая ипостась — некий центральный методический центр, который развивал бы регионы, делился бы рекомендациями, инструкциями и помогал внедрять их в уже другой среде с иными потребностями и аудиторией. Наладил бы такое партнерство для передачи опыта.
Есть множество музеев, которые обладают удивительными коллекциями, прекрасными идеями, но пока не умеют взаимодействовать с аудиторией — им бы пригодились наши разработки в области научной коммуникации — как доносить сложное простым языком, чтобы люди не уставали и не скучали. Это все хочется раздать, чтобы институции могли этим пользоваться.
Почти у всех проектов музея есть цифровой слой. Через несколько недель откроем сайт, к следующему году довольно сильно заполнится образовательная платформа. Все наши образовательные активности, проекты, программы также будут находиться в цифровом доступе. Мы довольно плотно разрабатываем методическую поддержку профессиональных организаций и музеев, образовательных институций и делаем проекты для учителей. И они все будут в основном в цифре.
Нам важно, чтобы мы могли дойти до регионов — там наши коллеги, и мы хотим с ними взаимодействовать.