«Я умею побеждать и бюрократию, и коррупцию»: как помощник президента Татарстана Наталия Фишман-Бекмамбетова меняет жизнь республики
Наталия Фишман родилась в 1990 году в Самаре. Всегда мечтала поступить в МГИМО — и поступила. Потом училась в Университете Гумбольдта, одином из ведущих учебных заведений Берлина. В начале 10-х была координатором образовательной программы в Институте медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», где участвовала в разработке концепции ЦПКиО имени Горького. Много занималась общественными пространствами, библиотеками, музеями. А в 2011 году стала советником руководителя Департамента культуры Москвы Сергея Капкова. Через год заняла пост заместителя директора Московского института социально-культурных программ и стала первым директором по развитию Еврейского музея и центра толерантности.
А потом оставила столицу — и в 2015 году переехала в Казань, чтобы стать помощником Президента Республики Рустама Минниханова. Сейчас Фишман-Бекмамбетова — куратор Программы развития общественных пространств Республики Татарстан. Под ее руководством было реализовано более 328 проектов благоустройства набережных, пешеходных улиц, парков и площадей во всех муниципальных районах Республики. В конце октября в Татарстане прошла Вторая Российская молодежная архитектурная биеннале, основной целью которой является поддержка
молодых архитекторов.
В большом интервью Forbes Woman Наталия рассказала о том, как преодолевала недоверие чиновников и местных жителей, о чем мечтают люди в деревнях и малых городах, какой бюджет нужен на урбанистическую революцию в целой республике и почему общее должно быть лучше частного.
Наталия, наблюдая за вами, чувствуешь огромный диссонанс между тем, как вы выглядите, как разговариваете, тем, насколько вы демократичны, — и теми процессами, которыми вы управляете. У вас у самой нет такого ощущения?
Бывает спрашиваю себя: «Куда я попала??». Шутка, конечно. Если серьезно, я просто адаптировалась за столько лет. С Сергеем Александровичем (бывшим руководителем департамента культуры Москвы Сергеем Капковым — прим. ред.) я начала работать, когда мне было 19 лет. И с тех пор я так или иначе занимаюсь государственными проектами. Кстати это глубокое заблуждение, что все мои коллеги — роботы!
Но вообще доходит до смешного. Например, у меня сейчас прямые волосы, а вообще, я очень кудрявая. Но после пару лет работы в Татарстане я заметила: если ты приезжаешь в любой маленький район и хочешь, чтобы тебя слушали, волосы лучше выпрямлять. Потому что если ты приезжаешь туда с неукротимой кудрявой копной, никто не будет тебя воспринимать всерьез в таком виде и ты обрекаешь людей и себя на то, что 75% ментальных усилий они потратят не на то, чтобы понять сказанное тобой, а просто чтобы заставить себя слушать.
Серьезно? Из-за кудрей?
Да! Потому что кудрявый человек в рваных джинсах и какой-нибудь растянутой кофте руководителем быть не может; он интуитивно представляется творческим и непредсказуемым, что создает ощущение опасности, дискомфорта и чудовищного диссонанса у нормального муниципального служащего. Руководитель не должен выглядеть как какая-то нечесанная малолетка.
Поэтому важная часть работы над собой для меня состояла в том, чтобы усмирить свой внутренний протест и перестать усложнять окружающим жизнь своим перманентным нахождением в точке разрыва шаблона. Конечно, из-за этого всегда есть страх потерять себя, мимикрировать под окружающую среду.
Но в какой-то момент я просто поняла, что мне уже не нужно шокировать людей своим обликом — куда практичнее удивлять их результатами работы. Вообще считаю, что продукт деятельности расскажет обо мне больше модных кед. Есть цель — сделать круто, чтобы людям нравилось. На этом пути можно и в строгом костюме походить, чтобы другим людям, в кедах и рваных джинсах, было круто в наших парках;
Важно проявить профессионализма и заслужить уважение. Тогда никто не станет заставлять тебя предавать свои представления о мире. И, вообще, мне кажется, что все люди любят живых людей - особенно самые большие начальники.
Но вообще в России сложно к чиновникам относятся.
А я не госслужащая, я работаю на внештатной основе.
То есть для вас важно подчеркнуть, что вы — не чиновник?
Я сейчас скажу спорную и непопулярную вещь, но для меня это важно. Если ты соглашаешься быть госслужащим, ты принимаешь правила игры — и тогда ты должен им следовать. В мире чиновников есть ряд правил, они негласные, но если уж ты подписался – должен соответствовать. Я имею в виду правила не в строго правовом смысле, а в человеческом.
А для меня важно, что, не являясь госслужащей, я оставляю за собой право давать оценку тем или иным аспектам государственной политики, которые я, будучи официальным государственным служащим, скорее всего, комментировать бы не стала.
Но вы же понимаете, что вас воспринимают как госслужащего?
Я не строю политическую карьеру. Истинное положение вещей и восприятие людей – между ними обычно большая разница. Как меня воспринимают люди с закрытым аккаунтом в инстаграм, меня интересует гораздо меньше, чем то, как я сама оцениваю свои поступки – правильно ли я поступаю, порядочно и последовательно. Меня интересует мнение моего мужа, моих родителей и еще пары-тройки человек. А про слухи мне все понятно. Конечно, когда я приехала в Татарстан, люди думали, что меня кто-то двигает, ну просто нельзя же в 24 года занять такую позицию. Еще люди думают, что я очень много ворую, потому что нельзя же освоить 12 млрд и ничего не оставить у себя на руках. Но люди вообще много чего думают, что же делать? Это их право.
Вы помните тот момент, когда вы, приехав в Казань, поняли, что вам придется себя постоянно доказывать?
Про это у меня есть очень смешная история. Мне поручили согласовывать все концепции по изменению общественных пространств — и без моего «да» нельзя было начинать рабочее проектирование. Я была в ужасе — мне нужно было согласовать 32 концепции, для каждой из которых нужно понять контекст, отправившись на место. А в Казани я никогда не жила до этого. И мы с главным архитектором собираемся за круглым столом — и становится понятно, что надо выезжать на объекты вместе со всеми ответственными и для этого нужно найти такое время, чтобы у людей совпал график. А график, конечно, никак не совпадал.
Должность у меня довольно высокая, но лет мне при этом очень мало, поэтому всем серьезным взрослым людям вокруг было совершенно непонятно, как себя вести. С одной стороны иерархия, с другой стороны, какая-то девочка. И я поняла: если ты не заставишь себя уважать, то никто уважать тебя и не будет.
Так что в какой-то момент я сказала, что раз графики никак не согласовываются, мы поедем на первый объект — озеро Лебяжье — в 6 утра, потому что в это время точно никто не занят. Все подумали, что я сумасшедшая, ну ладно: 6 утра — так 6 утра. Дамир Фаттахов, тогда глава района, меня поддержал. Все как-то с задором собрались в это время, мы очень эффективно осмотрели место — ни у кого не звонил телефон, все внимательно друг друга слушали, отвечали на вопросы. И мне это очень понравилось! Тогда я назначила еще одно совещание на 6 утра, а потом еще одно. Но там же все главы — мужчины, и они видимо подумали, что какая-то москвичка сахарная приехала и ее в таком режиме на неделю хватит — не будем пока сопротивляться. И вот все неделю исправно приходили в 6 утра. Потом мы решили, что пусть так будет всегда! А что? В 4 утра летом уже светло. И вот мы целый год собирались к 6 утра каждый божий день. И ничего — потом все привыкли.
Так что было потом с этими 32 объектами, которые надо было подписать?
Построили. У нас в этом смысле все отлично — за 5 лет и 5 строительных сезонов мы построили, по итогам прошлого года, 328 объектов в 45 муниципалитетах, к концу этого года будет 372.
«Кто взял эту пигалицу?», «Почему не местная, зачем она сюда приехала?»
А когда наступил перелом? Когда история про «какая-то девочка приехала в Казань» превратилась в «а что это у них в Казани такое происходит»? Я, например, прекрасно помню момент, когда мои московские друзья стали приезжать от вас в полном восторге.
Ну результат же не в том, чтобы в Москве начали хвалить, а в том, чтобы люди на улицах Казани начали улыбаться. Я расскажу вам про момент, когда я поняла, что все не зря. Это было 31 декабря 2017 года, около 6 вечера, я выехала из Казани в Самару, где живут мои родители, чтобы встретить с ними Новый год. Еду по трассе, на границе между Татарстаном и Самарской областью есть малый город Нурлат. И вот около Нурлата на трассе стоит туалет. Я решила им воспользоваться, захожу, а там сидит женщина, у нее там какая-то гирляндочка, она вся укутанная смотрит телевизор. Я достаю 10 рублей, а она мне говорит: «О, я вас знаю, вы нам в Нурлате парк построили, проходите бесплатно!». Это был точно самый крутой момент за все 5 лет, когда под новый год женщина в придорожном туалете пустила меня бесплатно, потому что ей нравится то, что мы сделали для ее города.
Недоверие к вам было не только со стороны местных чиновников, но и жителей?
Конечно. «Кто взял эту пигалицу?», «Почему не местная, зачем она сюда приехала?». А еще, на мою беду, в самом начале моей работы срубили знаменитую и любимую всем городом старую иву. О ней даже Путину рассказывали, а Андрей Колесников целую статью этому делу посвятил. В общем, была 86-летняя ива, у которой стали настолько мощные корни, что она стала распирать бетон, портила фундамент и не давала проложить дорожку. Ну и прораб просто решил срубить ее. Трагическая совершенно история, как оказалось, что половина города под этой ивой друг другу делали предложения. Даже митинг был. И конечно, во всем обвинили меня: приехала какая-то из Москвы и срубила нашу иву. Мне до сих пор ее припоминают. И пришлось нам потом много всего построить и сотни деревьев посадить, чтобы это перевесило ту срубленную иву. В начале все было тяжело и совсем не дружелюбно.
Недавно у нас вышло большое интервью с вашим бывшим начальником Сергеем Капковым, который планирует модернизировать города на Урале. И мы с ним выяснили, что есть несколько факторов, которые стимулируют урбанистику в России: это или частная инициатива крупного бизнеса, или решение местной власти. В каждом конкретном случае звезды зажигаются по разным причинам. Как вы думаете, что должно случится, чтобы города в России менялись системно?
Должны быть люди, которым хочется сделать вокруг себя хорошо. На самом деле, это вопрос не только развития городов, а вообще чего угодно: должны быть в стране люди, которые хотят и могут.
Если говорить про Татарстан, здесь люди живут у себя на земле, это в хорошем смысле nation state. Это люди, которые никуда не собираются уезжать, вне зависимости от того, сколько у них денег, где учатся их дети, — они хотят, чтобы это место оставалось их домом. Отучившись в какой-нибудь швейцарской Le Rosey или любом другом престижном университете, они возвращаются в Татарстан — и делают свою республику лучше. И только в таком случае процесс благоустройства становится естественным и логичным, понимаете?
Я родом из Самары — и я как не понимала, почему я должна жить в этом городе (из которого я и уехала в 16 лет), так и не понимаю, зачем бы я вздумала туда возвращаться. А про Казань я понимаю, потому что люди, которые здесь живут, ощущают этот город своим домом. Для того, чтобы менялись российские города, там должны жить люди, которые хотят жить у себя дома. А для этого они должны чувствовать, что кто-то делает это пространство для них комфортным: с хорошей инфрастркутурой, медициной, отличными школами. В Казани еще 20 лет назад, как мне рассказывал наш президент Рустам Миниханов, говорили: «Мы никогда не сможем быть такими же крутыми, как Самара». А теперь вы можете сравнить сами.
Наглядный пример — Нижний Новгород, прекрасный город, но оттуда поезд «Ласточка» ходит в Москву, поэтому огромное количество людей, у которых есть деньги и возможности, чтобы не жить в Нижнем Новгороде, в пятницу вечером садятся в поезд и оказываются в Москве, а утром в понедельник они едут работать в Нижний. И откуда у них мотивация сделать там хорошую медицину, хорошую школу, хороший магазин, если их жены с детьми все равно живут в Москве? Или дальше. И сейчас самая главная задача перед руководством таких городов — придумать, почему людям не нужно уезжать оттуда.
«Не бывает власти отдельно и людей отдельно»
Перестать поезда пускать?
У нас часто по этому пути пытаются идти в истории нашей страны, но в долгосрочной перспективе это не работает. Нужно понять, в чем преимущество Нижнего Новгорода перед Москвой — и это самое сложное. У нас, например, есть квартира в Москве, но больше нескольких дней я здесь не провожу, несмотря на все удобства, театры и друзей. Потому что в Казани все, что мне нужно, находится в 10 минутах езды: от врачей до свежих овощей. Зато нет пробок и день проходит намного эффективнее.
Мне кажется, в голове русского человека есть идея, что должна прийти какая-то «хорошая власть», которая захочет его жизнь поменять.
Не бывает власти отдельно и людей отдельно. Это уже вопрос моральных устоев, которые закладывает общество в процессе социализации человека. Надо требовать от власти, чтобы она отвечала на ваши вопросы. Но для начала нужно, чтобы власть обратила внимание на запросы людей в городах? А для этого нужно, чтобы люди обратили свое внимание на общее пространство. Мы же очень молодое общество, молодая нация с исторической точки зрения, нашему государству в его нынешней формации всего 30 лет. Мне кажется, какой-то важный процесс уже происходит, прямо сейчас.
Какой это процесс?
Процесс того, как человек понимает свое и общественное пространства. Мы только недавно разобрались с условным бомжом на лестничной клетке. Помните, в 90-е у всех был сосед-алкоголик, бомжи на лестничной клетке вместе с наркоманами? Человек с ужасом забегал в квартиру, захлопывал за собой дверь — и выдыхал. Дальше в какой-то момент эти люди исчезли с лестничных клеток, в подъездах вкрутили лампочки и включили свет, и даже начали убираться.
Потом мы стали выходить во дворы. А это значит, что подъезд — мой, двор – мой, и город становится моим. Это значит, что общество созревает, чтобы осваивать пространство все дальше и дальше. Если люди начинают считать, что городской парк принадлежит им, они будут за ним ухаживать и требовать от власти благоустройства. Ситуация, которую мы увидели в Екатеринбурге (митинги против строительства храма на месте сквера — прим. ред.) была бы невозможна 15 лет назад, потому что люди не столько волновались за общее благо в виде сквера, сколько они реально думали про свой подъезд: чтобы там была лампочка, чтобы ее не выбили бомжи. И мне кажется, что в этом смысле мы видим эту гражданскую активность по всей стране. Мы видим протесты против бетонирования набережной в Вологде и так далее. И этот процесс необратим – и будет лучше, если прогрессивные представители власти (а это не зависит от возраста, потому что мой 65-летний руководитель будет прогрессивнее многих молодых чиновников) не будут доводить ситуацию до конфликта, а сделают так, как хотят горожане.
Но ведь в советское время любое пространство было общим? Мы возвращаемся назад?
Конечно. В чем суть процесса, которым мы занимаемся? В СССР все было общим, и в какой-то момент «общее» было хорошим. Потом оно стало приходить в состояние деградации, потом началась приватизация, когда все лучшее просто взяли и забрали себе какие-то частные лица. Людей перестали пускать в леса, к озерам, потому что пионерский лагерь почему-то превратился в частный поселок. И наша задача сегодня – сделать общее лучше частного. Например, звонит мне один большой начальник и говорит: «Наталья, слушай, я прошелся у вас по набережной озера Кабан — и у вас тут озеленение лучше, чем у меня во дворе». И вот тут наша победа!
Потому что это обратный процесс тому, что так сильно обидело людей в нулевые и девяностые. Вот почему люди так реагируют. Когда они видят, что на общественной набережной красивее озеленение, чем у кого-то во дворе, они чувствуют, что их уважают. Они могут даже не рефлексировать по этому поводу, но они чувствуют, что это место сделано с уважением к ним.
А следующий этап – это создание культуры в общественном пространстве? Ведь любое пространство определяет коммуникацию между людьми. Так было в Парке Горького, на Стрелке, в Музеоне, где в итоге «выросло» целое поколение тех, кого мы называем креативным классом, хипстерами, медийной тусовкой.
Конечно, сейчас в Казани появилось много площадок, которые транслируют другие эстетически-ценностные установки, но знаете, что для меня более важно? Вот у нас есть город Кукмор, четыре года назад он был поселком городского типа. А когда мы открыли там набережную, люди пришли к главе и потребовали референдум о присвоению Кукмору статуса города. Потому что после того, как мы открыли там набережную, они почувствовали, что они горожане. И это тот тип изменений, которые реально важнее для меня, чем формирование медийной тусовки вокруг Парка Города, Стрелки и Крымской набережной. Я иронично сейчас говорю, хотя по сути вы правы.
Просто в Москве одна среда, а у меня, в моей любимой провинции, другая. И я понимаю, что настоящее изменение не там, где большой город. Когда в провинции ты приходишь в крошечное село и делаешь там в сотни раз меньше, а жители реально счастливы в сотни раз больше. Потому что у них значительно меняется жизнь и они это ощущают.
А что нужно жителям малых городов и поселений?
В какой-то момент, когда мы только начали благоустраивать села и малые города, и сказали, что молодой архитектор из нашего Архитектурного десанта — здесь главный, это было тяжелейшим испытанием для 60-летних татарских глав. Представляете, какая-то девочка приезжает — еще младше, чем я, — и начинает рассказывать, что они все делают неправильно. И потом на открытии завешивают какими-то жуткими (как мне тогда казалось) шариками наши житейские сцены, и я в тот момент подумала: может, я не права? Может, я зря такой скандинавский дизайн делаю и вообще перегибаю палку?
«Красиво» — это, к сожалению, почти полный синоним «ново»
И тогда мы пригласили антропологов из Европейского университета в Санкт-Петербурге, чтобы они сделали нам исследование о том, как в реальности люди относятся к тому, что мы делаем. Оказалось, что относятся хорошо, мы все делаем правильно. Тогда же мы выяснили, какие три критерия являются ключевыми требованиями людей к идеальному пространству. Это 3 К: Красиво, Культурно и Как в городе.
Давайте расшифруем каждый из них.
«Красиво» — это, к сожалению, почти полный синоним «ново». Люди так устали жить в разрухе, что все новое кажется им красивым. И надо понимать, что это самая большая угроза для нашего наследия, потому что самый красивый старинный дом в удручающем состоянии будет закрыт синим профлистом. Отреставрировать его очень дорого, построить на его месте торговый центр – выгодно.
Второе — это «культурно». Культурно — это опрятно, прилично. Вот, например, можно культурно выпивать — это значит не бухать до невменяемого состояния. И в культурном месте люди меняют собственные поведенческие практики. То есть, если человек говорит: «Иду я по набережной Тукая — и как-то чувствую себя лучше, выше» — это очень важный фактор. Или, например, в Тетюшах — это малый исторический город — сделали классный парк. Он достаточно активно посещаемый, а вот рядом с ним стоит заброшенный стадион, где старшеклассники обычно пьют пиво. Наши антропологи это увидели, поймали этих школьников и начали их спрашивать, почему они не пьют в парке. А они отвечают: «Ну там как-то культурно». Это очень важно, что у девятиклассника из Тетюш есть понимание, что он не будет пить пиво в парке, а будет пить пиво около парка, потому что там культурно. Он занимается самоцензурой и сам себе не позволяет идти пить пиво в парк. Это значит, что пространство «работает».
«Обязательным условием борьбы с коррупцией является отсутствие личной коррумпированности»
И третья вещь — «как в городе» — это очень важный момент, потому что нам с вами нравятся экологичные парки с многолетниками и деревянными дорожками, а человеку, живущему в селе, хочется благоустройства, брусчатки и кованую скамейку с фонарем. А еще он хочет фонтан. Фонтан — это цель благоустройства, это и красиво, и культурно, и как в городе. При этом абсолютно бесполезная вещь — работает с мая по октябрь, стоит кучу денег, но если ты можешь себе это позволить, значит, все у тебя хорошо. У твоего поселка есть будущее, когда в центре есть фонтан, желательно, барочный, чтобы можно было с ребенком вечером было прийти и на него смотреть.
«Я — танк. Если вижу, что кто-то мешает сделать то, что мы пообещали людям, мне вообще все равно, кто это»
Насколько сильно вашей работе мешает бюрократия и коррупция?
Мне — нет. Я умею побеждать и то, и другое.
С таким заявлением можно сразу в президенты баллотироваться.
Упаси Господь! Никому не пожелаешь. У меня просто есть четкое понимание, чего я хочу добиться. Я никого не боюсь, потому что меня не за что ухватить. Обязательным условием борьбы с коррупцией является отсутствие личной коррумпированности. При этом у меня было самое страшное откровение в работе, когда я долго думала, что все подрядчики должны на меня молиться, потому что я с них не беру откаты, а оказалось, что они меня за это ненавидят. Я же думала, что даю людям честно работать, даю им возможность тратить эти деньги на дело, почему же они меня не любят? А потом в какой-то момент, спустя 2 или 3 года, мне объяснили, что вместо тех несчастных 10%, которые я у них могла бы взять как откат, я заставляю переделывать по 7 раз работу, пока она нас не устроит. Это повышает их затраты в разы. Если бы я взяла эти 10% и не трогала их, им было бы намного более финансово выгодно. Когда я это поняла, на меня просто небо упало. Но тут дальше включается общество. Подрядчики теперь все страшно гордые, что они это все построили такие классные парки и смогут внукам рассказать.
А вторая вещь касается бюрократии: просто надо быть танком. И я — танк. Если вижу, что кто-то мешает сделать то, что мы пообещали людям, мне вообще все равно, кто это. Пообещали людям – сделаем. Возможно чуть позже, но сделаем.
Но, согласитесь, все-таки очень важно, что на вашей стороне человек, против которого никакая коррупция и бюрократия не пойдет.
Президент Татарстана? Конечно. Это решающий фактор. Если бы этого фактора не было, у меня бы вообще ничего не получилось. Бороться можно только в том случае, если у тебя есть защита. Думаю, никто бы меня в подворотне бить не пошел.
Почему он в вас поверил?
Я не знаю. Я ему говорю: «Рустам Нургалиевич, я в жизни ничего не построила». А он говорит: «Ну и ладно, ты же знаешь, что надо делать, а построить мы тебе поможем». Он оказался прав. Он просто очень крутой, у него невероятное чутье на людей. И тот объем доверия и поддержки, который он мне дал, я не понимаю, как его можно заслужить. Мне очень повезло. Мне и с Капковым повезло, но это, конечно, другая история. Он научил меня принципу «вижу цель — не вижу преград».
А вообще меня очень rewarding работа, потому что в ней есть начало, есть процесс и есть результат. Это, в хорошем смысле, как посуду помыть. Когда мне становится плохо по какой-нибудь причине, я могу пойти в парк — и увидеть тысячи людей, которые ловят кайф. Чаще всего они при этом тебя узнают и говорят «спасибо».
Вы как-то говорили, что эта история с узнаванием на улицах ставит для вас определенные личные ограничения?
Да, но теперь я хожу со своим мужем (режиссер Тимур Бекмамбетов – прим. ред.), и все узнают его!
В связи с этим у меня есть не очень тактичный, но общественно важный вопрос. Для меня ваше имя абсолютно автономно и уже давно, но когда я накануне нашего интервью сказала нескольким людям, с кем иду на встречу, как вы думаете, как они отреагировали?
«Это которая жена Бекмамбетова?»
Точно. Как вы к этому относитесь?
Отлично отношусь. Я считаю, что у меня очень крутой муж. И у меня нет никакого болезненного отношения к тому, что люди знают моего мужа больше, чем меня, потому что я сама знаю имя своего мужа намного дольше, чем в принципе стала задумываться об узнаваемости собственного: с тех пор, как в 14 лет пошла на «Ночной дозор» в кино. Так что обижаться было бы странно. НО! Мне важно, чтобы вы у меня брали интервью не про личную жизнь, а про работу. Мне важно сохранять свою деятельность в том объеме, который позволит мне являться самостоятельной единицей. А еще у меня нет комплексов на тему собственной реализованности.
В целом, борьба за права женщин меня интересует ровно настолько, насколько меня интересуют права человека. Ну то есть, женское обрезание — это чудовищно, но это чудовищно не только с точки зрения прав женщин, но и сточки зрения прав человека. Право на образование девочек в Африке Южнее Сахары должно реализовываться не как права женщин, это права человека. Декриминализация побоев в российской семье — это чудовищно, но это опять же находится в категории прав человека. Я никогда не чувствовала себя ущемленной или ограниченной в правах потому, что я женщина. В 19 я стала советником министра культуры Москвы, в 24 — помощником Президента Татарстана. И мне никто никогда не говорил: «Сядь и молчи, женщина». Все, чего мне нужно добиться от коллег, я добиваюсь — по делу. Делать их феминистами у меня нет задачи.
Мне интересно, как распределяется бюджетирование на благоустройство. Как вы убеждаете свое начальство, что нужно выделить бюджет не на условный завод, а на новый парк? Или биеннале?
Я очень редко убеждаю президента, что мне нужны деньги. Потому что за эти пять лет, что он мне их давал, он, кажется, об этом редко жалел. Поэтому я не испытываю больших сложностей в том, чтобы его убедить, что нужен парк или выставка.
Сколько было потрачено на Казань за эти пять лет?
Около 12 млрд за 5 лет. На Татарстан, не Казань.
Сейчас прошла Вторая Российская молодежная архитектурная биеннале. Она нужна, чтобы привлечь посетителей в город?
Нет, биеннале нужна для того, чтобы выявить новые имена в интересах всей России, а еще создать конкурентную среду, задать стандарты и контекст для Татарстана. А еще биеннале нужна для того, чтобы выявить молодых, талантливых, голодных – и помочь им, а потом всегда иметь возможность к ним обратиться.
И это все работает на Татарстан в результате. В этом году объектами биеннале выбраны реальные объекты в Казани, поэтому это задачи, которые непосредственно для города важны.
Ну и потом, у нас за эти 5 лет появились десятки талантливых молодых ребят, возникло больше 10 архитектурных бюро. И мне важно, чтобы эти люди были в контексте, чтобы они были на острие, мне важно помогать им развиваться. Как через проекты, которые мы у них заказываем, так и через участие в конкурсах. Классно, когда к нам приезжают члены жюри такого уровня, что местные ребята могут услышать из лекции. Это же другое ощущение себя.
Знаете, у нас был важный момент, когда — спасибо Амедиатеке — мы показывали на набережной озера Кабан последнюю серию последнего сезона «Игры престолов». Одновременно со всем миром жители Казани смотрели ее вечером на набережной. Знаете какое ощущение у них было? Что они часть большого мира, часть глобального процесса. Так что когда у тебя дома проходит самое крутое мероприятие для молодых архитекторов, это значит, что ты живешь в таком месте, где есть развитие, где есть контекст, где есть среда.
Понятно, как экономика региона или города влияет на благоустройство и культуру, а как культура и благоустройство влияет на экономику?
Очень просто. Я думаю, что в перспективе ближайших 5-7 лет мы увидим радикальный приток молодых людей в Казань. Мы его уже начинаем замечать, потому что в Казани есть хорошая транспортная инфраструктура, есть жилье, есть здравоохранение, есть среда, есть пространство, есть культура. Это значит, что люди выберут ее для жизни. Здесь не так дорого, как в Москве, но в то же время за час ты можешь долететь до столицы. Когда мы говорим с вами про другие территории, про промышленные города, например, Нижнекамск, — когда я приехала в Татарстан, оттуда в среднем уезжало несколько сот людей в год, сейчас оттуда практически не уезжают, меньше 20 человек. А в селе Муслюмово вообще население выросло с 8 тысяч человек до почти 9 тысяч человек.
Это то, что Сергей Александрович, мой любимый учитель, когда ходил по Парку Горького, называл: «Как вы не понимаете? Это же на кончиках пальцев!». Вот это мой вам ответ: «Как вы не понимаете? Это же на кончиках пальцев!». Ты же просто идешь по городу и понимаешь, что хочешь здесь жить. А с тобой приходит работа, с тобой приходят связи, и частный бизнес, и аудитория для существующего бизнеса. С тобой приходят налоги, с тобой приходит ребенок, с тобой приходит добавочный продукт и воообще все на свете.