Борьба с внутренним адом: второй сезон «Большой маленькой лжи» как зеркало, в которое стоит заглянуть

Закончился второй сезон сериала «Большая маленькая ложь». И сезон закончился, и ложь закончилась. История, в которой мы давно знаем и кто убийца, и кто жертва. Узнали еще до начала второго сезона, и тогда история казалась абсолютно законченной. Зачем еще семь серий? Все ведь уже произошло, и произошедшее было препарировано до мельчайших деталей: кто убил, кого и главное — почему.

#1

Так сперва и кажется. Первый сезон — сложный, интересный, увлекательный, страшный, непредсказуемый. Каждую минуту каждой серии что-то случается, петля затягивается все туже, да не просто так, а со спиралями, узлами, разрывами и внезапными поворотами. Насилие, насилие, насилие, измены, жажда мести и поиски обидчика, скандалы, драки, секс.

Пять героинь живут каждая в своем аду, и эти «ады» выглядят совершенно по-разному, как и сами их обитательницы. И со зрителем происходит именно то, ради чего — в том числе — мы и смотрим сериалы. Ты не можешь оторваться не только и не столько потому, что ищешь ответа на вопрос: «Кто здесь убийца?», сколько потому, что хочешь получить ответ на вопрос: «Кто здесь я?». В самом буквальном смысле. Я, например, однозначно Мадлен, героиня Риз Уизерспун. А моя ближайшая подруга — точно Джейн, у нее даже внебрачный ребенок есть, зачатый при похожих обстоятельствах (увы). Одну Селесту я знаю и очень люблю, а вот Ренат у меня в окружении, слава богу, кажется, нет.

«Это мир Раскольникова без Порфирия Петровича, никто никого не ловит и не прижимает к стене, даже толком не допрашивает. Это не ад, это чистилище»

Первый сезон «Большой маленькой лжи» — это не просто поучительная история о том, как насилие приводит к полному разрушению каждого и каждой, кто оказался его участником: жертвой, виновником, свидетелем. И не просто увлекательная детективная история. Это сложный мир, в котором живут сложные люди, каждому из которых сочувствуешь (кроме, конечно, убитого, он же главный агрессор. Впрочем, не удивлюсь, если есть зрители, сочувствующие даже ему).

#2

Во втором сезоне, кажется, не происходит вообще ничего. Все уже случилось, и теперь героини страдают и рефлексируют. Рефлексируют и страдают. Причем страдают они примерно одинаково: смотрят на море, не занимаются сексом (ну или делают это так, что в суде под присягой потом не могут вспомнить подробностей), ловят флешбеки и плохо спят.

Даже детективы, призванные расследовать убийство, существуют чисто номинально, у них экранного времени на весь сезон, кажется, меньше, чем у официантов в кафе и учителя, обсуждающего с восьмилетками экологическую катастрофу. Это мир Раскольникова без Порфирия Петровича, никто никого не ловит и не прижимает к стене, даже толком не допрашивает. Это не ад, это чистилище. Здесь ничего не случается — все уже случилось. Теперь надо еще раз проговорить то, что было так сложно показано в первом сезоне. Насилие — это плохо, после убийства нельзя жить спокойно, бить женщин и детей нельзя, мойте руки перед едой…

Кажется, все так и есть. Но нет, это не так. Потому что главное, главнее может быть всех внешних событий первого сезона, что здесь случается, — это Мэри-Луиз. С ними со всеми случается Мэри-Луиз. И с нами со всеми случается Мэри-Луиз.

Мать убитого, бывшая свекровь Селесты, героини Николь Кидман, приезжает в город, чтоб разобраться в настоящих причинах гибели сына. Она не верит никому и ничему, и это ее неверие и есть то, ради чего стоит (непременно стоит) смотреть второй сезон. И дело не в том, что эту роль отдали великой Мерил Стрип и потому она стала важнейшим, что есть во всех семи сериях второго сезона. Наоборот, здесь поставлена настолько сложная и важная задача, что актриса помельче, даже очень хорошая (а в сериале плохих нет), с ней бы просто не справилась.

Потому что недостаточно просто сказать, что насилие плохо и разрушительно. Недостаточно попросить помощи и получить ее. Недостаточно раскаяться в содеянном и осознать, что вся прежняя жизнь кончилась и никогда не вернется, и не надо ее возвращать, как бы ты ни скучала по всему хорошему, что в ней было. Ничего недостаточно, потому что есть Мэри-Луиз.

Она не монстр. Она не хор комментаторов из социальных сетей, который под каждым сообщением об очередном убийстве или изнасиловании начинает свою арию о короткой юбке и вероятных провокациях жертвы. Она не злобная свекруха, которая ненавидит невестку просто за факт ее существования. Она — наш мир, в котором любовь, насилие, надежда, вера, неверие, ненависть, отчаянное желание оправдать и оправдаться так переплетены, что по-живому не разделишь. Можно спрятаться от пристального взгляда детективов, особенно если взгляда никакого особенно и нет. Но нельзя спрятаться от Мэри-Луиз, потому что она и есть та большая, большая, огромная ложь, которая живет в каждом и в каждой из нас.

Это Мэри-Луиз заставляет забывать плохое и бесконечно возвращаться к хорошему, пересматривать трогательные видео в планшете, где нет боли, а есть только любовь. Это Мэри-Луиз снова и снова спрашивает жертву изнасилования: а может, это все-таки была провокация? А может, ты что-то не так сделала? А может, ты что-то не так поняла? А может, ты вообще этого хотела? Ведь вот же такой хороший Зигги, такой славный мальчик, не мог такой чудесный парень получиться в результате чистого акта зла? Она и есть то чистилище, в котором изо дня в день живут героини второго сезона. Она и внутри них, и снаружи, потому что она не карающий огненный меч божий, не Шерлок Холмс, а такой же Раскольников с таким же адом внутри.

Она сама жертва. Она сама агрессор. Ее попытка отнять у матери детей — это не месть, не садизм, а отчаянная попытка удержать и скрепить то, что рассыпается на глазах.

«Первый сезон был борьбой человека с внешним адом. Второй — с внутренним»

Мне кажется абсолютно неважным то, что здесь никого не ловят детективы, ничего, в общем, не решает судья, никто не пытается по-настоящему вырулить из обрушившегося банкротства, начать серьезные отношения после единственного в жизни сексуального опыта (чудовищного), простить измену. Точнее, это как раз и важно. Важно семь серий смотреть на то, как не совершаются поступки, не развиваются характеры, не принимаются решения. Важно просто молча находиться рядом — по другую сторону экрана, но рядом — с тем, внутри кого идет эта жуткая, молчаливая, мутная, тягостная, разъедающая до костей борьба. Первый сезон был борьбой человека с внешним адом. Второй — с внутренним.

Важно не только сказать себе: о, я похожа на Селесту, потому что не могу уйти из насильственных отношений, или я похожа на Мадлен, потому что ору и скандалю от страха и неуверенности в себе, или я похожа на Джейн, потому что мне трудно подпустить к себе и поверить новому человеку. Важно сказать: я Мэри-Луиз. Во мне тоже есть этот животный страх, заставляющий меня, когда становится совсем невыносимо, обвинять жертву. Я также могу однажды оказаться тем, кто кричит про короткую юбку и требует защитить детей от сумасшедшей матери. Потому что мне будет больно, мне будет страшно, мне будет невыносимо.

Вот с ней — с собой — и придется договариваться. Ей — себе — и придется смотреть в глаза.