Последний шанс: нужно ли запрещать суррогатное материнство в России

27 марта 2017 года в Госдуму был внесен законопроект о запрете суррогатного материнства в России, автором которого выступил член Совета Федерации Антон Беляков. Аргументировал инициативу он так: во многих государствах (например, Австрии, Германии и Норвегии) суррогатное материнство вообще запрещено, в других введены жесткие ограничения, вплоть до запрета коммерческого суррогатного материнства — а Россия относится к странам с самым либеральным и наименее проработанным законодательством в этой области, из-за чего она превратилась в один из центров «репродуктивного туризма». Сенатор предлагает временно запретить суррогатное материнство, пока в России не будет выработан новый подход к нему, «защищающий права и интересы детей, суррогатных матерей и потенциальных родителей».

Более того, Беляков считает суррогатное материнство негативным фактором для развития ребенка и «грубейшим нарушением» его прав. Для автора законопроекта, как и для многих других консервативно настроенных людей, сложным оказывается осознание того, что с развитием науки биологическое материнство стало возможно разделить на две части – генетическую и вынашивающую. Беляков называет суррогатную мать «родной», хотя сам же подчеркивает отсутствие у нее генетической связи с ребенком, и утверждает, что разрыв связи, формирующейся у младенца с вынашивающей матерью, имеет для него пагубные последствия.

Однако мнение, что связь между ребенком и вынашивающей матерью настолько существенна, наукой не подтверждено. «Разрыв связи» происходит и в случае, когда мать отказывается от ребенка при рождении и его усыновляют и растят другие люди. Эта практика всегда существовала в истории человечества, и исследования не показывают значимых отклонений в развитии у усыновленных таким образом детей. Ситуация с суррогатным материнством отличается от усыновления даже в несколько более благоприятную сторону с точки зрения прогноза развития отношений родителей и ребенка, ведь речь идет о долгожданном ребенке, с которым у родителей есть генетическая связь.

В этой области многое зависит не только от того, насколько консервативных взглядов придерживаются законодатели, но и от того, как расставлены акценты. В настоящее время в США и других странах, где технология суррогатного материнства разрешена, суррогатных матерей обычно называют «носительницами беременности», это стало устоявшимся термином, так как с ним связано меньше негативных ассоциаций.

Утверждение о том, что российское законодательство в области суррогатного  материнства «одно из самых либеральных в мире», возможно, и правильно, но есть и более развитые страны, где оно еще более либерально. Например, «традиционное суррогатное материнство», когда в матку носительницы беременности путем инсеминации помещается сперма будущего отца (то есть суррогатная мать является в данном случае еще и генетической), а она после вынашивания отдает ребенка ему и его супруге, в России запрещено, а в США применяется часто. Везде в мире (в том числе в России) запрещено использование услуг носительницы беременности по социальным, а не медицинским причинам.

В мире не так уж мало стран, где использование услуг носительницы беременности разрешено – 24; запрещено оно в 36-ти странах. В восьми странах разрешено вынашивание чужой беременности только при условии, что у ребенка нет генов вынашивающей матери. Возмещение затрат времени и расходов носителей беременности разрешено в четырех странах, еще в четырех оплата может быть выше. При этом в большинстве стран по закону носительница беременности имеет приоритетное право на ребенка, генетическим родителям нужно получить ее формальное согласие на его передачу им.

Чувства к ребенку возникают у вынашивающей матери далеко не всегда, иначе такая технология в принципе не могла бы существовать. Если это все же происходит, закон, в том числе российский, предоставляет ей право оставить ребенка себе. Ее права, таким образом, в достаточной степени защищены. Что касается анонимности носительницы беременности, тут можно вспомнить и о правах генетических родителей на то, чтобы иметь исключительное право на ребенка. Почему, в конце концов, у нас в стране охраняется тайна усыновления, и открытое усыновление не распространено? Руководствуясь логикой предлагаемой инициативы нужно менять законодательство и в этой области: между этими двумя ситуациями нет принципиальных различий — пусть родители, отказавшиеся от своих детей в роддоме, получат полное право в любой момент явиться к усыновителям и предъявить права на детей. В этом случае, правда, может оказаться, что число усыновителей резко уменьшится. Но интересует ли это авторов законопроекта?

Не говоря уже о том, что суррогатное материнство часто последний шанс для женщины иметь генетически своего ребенка; о том, что у носительниц беременности в ситуации экономического кризиса часто нет шансов найти другую работу, оплачиваемую хотя бы в два раза ниже, чем их репродуктивные услуги, или сочетать ее с воспитанием собственных детей. А ведь у них, по закону, должны быть свои дети, и они часто нуждаются  именно в надомной и нетяжелой работе.

В конце концов, почему наше внимание постоянно привлекают именно к этой тематике? Случаев суррогатного материнства, по статистике, в России не более 500 в год, а всего детей рождается в нашей  немаленькой стране более полутора миллионов ежегодно.  У нас нет более важных проблем, связанных с детской бедностью, здоровьем матерей и детей, качеством школьного образования, в конце концов? Не будет ли более продуктивным не подход запретов, а стремление разумно улучшить жизнь семей  и детей, или, по крайней мере, не мешать им самостоятельно решать эти вопросы — к обоюдному удовольствию и законными способами?