Каждое утро, одевая детей в школу, я думаю, что моим родителям это давалось легче. Им не были знакомы муки выбора. Каждый день я надевал одно и то же. В шкафу висела серая школьная форма: пиджак и штаны, которые даже самый вежливый человек не смог бы назвать брюками.
Добыть красивую детскую — да и взрослую — одежду было практически немыслимо, зато «Детский мир» имел целые этажи, сплошь завешенные серой мальчиковой униформой. Конечно, это было суровое наследие сталинского режима. Режим готовил мальчиков к тому, что вслед за школьной формой они неминуемо наденут военную. Но точно так же как офицерские погоны стали возвращением к царским мундирам, школьники, даром что пионеры, были аккуратны, как гимназисты. Наши девочки ходили в коричневых платьях с черными или белыми фартуками, что до сих пор мне кажется сексуальнее любых нарядов из Crazy Horse.
В старших классах вместо штанов нам позволили брюки. Моя школьная подружка получила от родственников американские джинсы и произвела фурор. Тем более что на их заднем кармане был нашит звездно-полосатый флаг. Наша директриса провела с девушкой специальную беседу на предмет того, что американский флаг не может быть на одежде советской школьницы, в то время как военная хунта в Чили творит бесчинства. На что моя подруга ответила: «Так я ж его на жопе ношу», — и заслуженный учитель РСФСР, педагог, преподаватель обществоведения, не нашлась что возразить.
Когда Советский Союз начал распадаться, со школьной формой было покончено. И долгое время о ней никто не жалел. Пока не пошли в школу наши дети. Только тогда мы сообразили, что ненавистная нам серая и коричневая ткань маскировала социальные пропасти. Форма объединяла богатых и бедных, не давая богатым кичиться своим безвкусием и не позволяя бедным чувствовать себя униженными. В ней нельзя было беспокоиться о том, как ты одет и правильно ли ты одет, потому что все вокруг были такими. В ней все были равны. Все и повсюду. Я мог жить где угодно, от винно-солнечной Грузии до молочно-чопорной Литвы, и всюду меня водили бы в школу в единственно серой форме.
В моем городе теперь практически нет школ, имеющих форму. Все это прикрыто словами о моде и свободе, но за этим скрывается наше обыкновенное нежелание принять решение и на нем настоять. Вы думаете, что если мы отменили школьную форму, она исчезла? Как бы не так! Она просто зарождается сама, без нашего участия и выглядит ровно настолько дико, насколько дик вкус школьников. Ее диктует не министр, а одноклассники, что делает ее только более деспотичной.
Точно так же как в тюрьме можно жестоко поплатиться за лишнюю наколку, в классе нужно одеваться как все, даже если все одеваются как идиоты.
Мой сын пошел в новую школу в свитере с V- вырезом на груди, в белой рубашке и узких брюках. Примерно так, как ходят швейцарские школьники из частных колледжей за 80 000 франков в год. Нам казалось, что лучшего сочетания не найти, но в данной конкретной школе ходили по-другому, и через некоторое время мальчик взмолился, чтобы ему разрешили правильно загримироваться.
Во французском предместье мы зашли в одежную лавку, и я попросил продавцов помочь молодому человеку. Их было трое — воплощенное колониальное величие старой Франции, сыновья выходцев из Вьетнама, из Сенегала и из Алжира, — и они взялись за дело с удовольствием. Их стараниями мой сын получил спадающие и висящие до колен штаны, толстовку с капюшоном, альпинистский пояс с заклепками и майку с черепами. Учись, сынок!
В этот момент я подумал, что строгая школьная форма — не такая уж глупая вещь. Не случайно богатые частные школы предпочитают скучную форму, а дети окраинных учебных заведений наряжены по заветам предков в леопардовые шкуры и павлиньи перья.
Мне бы только не хотелось, чтобы кто-то из нынешних правительственных уродов снял бы это у меня с языка. Я всего лишь призываю родителей дать детям возможность хотя бы в школе проявить себя не снаружи, а изнутри. И никак не хочу, чтобы на наших глазах из пахнущего деньгами воздуха соткался бы национальный проект «школьная форма» в патриотических цветах триколора: синие штаны, белая рубаха и красное от стыда лицо.