Искусство миллионов

Чтобы западное искусство обратило внимание на Россию, России нужно потрясти мир. Первый полет в космос дал популярной мировой культуре слово sputnik и космонавта Гагарина. Русская революция — Распутина, доктора Живаго и (якобы) спасшуюся от большевиков принцессу Анастасию. Петр I, разгромив в 1709 году шведов под Полтавой, тоже зацепил деятелей искусства за рубежом. По крайней мере, одного из них — голландского композитора Иоганна Маттезона, который в то время находился на дипломатической службе. Посмотрев, как после поражения Швеции меняется расклад сил в Европе, Маттезон решил написать оперу о русском царе — Boris Goudenow.

Эту барочную оперу, совершенно не похожую на знакомое всем произведение Мусоргского, при жизни композитора так и не поставили. В России ее никто не видел. Теперь такой шанс появился. Фонд возрождения старинной музыки реконструировал оперу и готовит спектакли в Москве и Санкт-Петербурге. Деньги на проект выделил Михаил Прохоров, бывший гендиректор «Норильского никеля», владелец инвестиционной группы «Онэксим» и обладатель состояния $15 млрд (по оценке Forbes). Forbes Style попытался выяснить, что общего у этого любителя шумных вечеринок c искусством барокко.

Почему именно эта опера?

Во-первых, это первая западная опера с русским сюжетом. Во-вторых, у наших театров, даже таких как Мариинка и Большой, нет в репертуаре барочных опер — должен же кто-то начать. Ну и в-третьих, сама тема Годунова сейчас, как мне кажется, сильно актуальна.

Почему?

Сами догадайтесь. Вспомните сюжет.

Да, но Годунов был настолько противоречивой фигурой. Неизвестно даже, убивал он на самом деле царевича Дмитрия или нет…

Правды мы, конечно, из оперы не узнаем. Но в любом случае Борис Годунов был яркой фигурой, в некотором смысле self-made man. В этом притягательность его личности и его судьбы.

Так почему же она актуальна именно сейчас?

Надо уметь проводить исторические параллели — тот, кто забывает историю, обречен на ошибки.

Попробую провести. Годунов был незаурядной фигурой, но ему крупно не повезло: в его царствование, например, три года подряд был неурожай и страшный голод. А сейчас, наоборот, природа и экономическая конъюнктура благоприятствуют нашей стране. Можно ли в таком случае проводить аналогию между тогдашним и нынешним руководством страны?

Это вы такую параллель проводите. А можно проводить и менее лобовые аналогии.

Ваш фонд до сих пор занимался в основном улучшением жизни в Норильске. После того как вы перестали быть гендиректором «Норильского никеля», сохранит ли фонд это направление деятельности?

Разумеется, фонд продолжит работу и сохранит прежние принципы. Мы не изобретаем велосипед: всем известно, что промышленному перевороту предшествовала эпоха Возрождения. Вот и мы рассматриваем культуру как важнейший инструмент социального развития общества. Основная задача фонда — поиск, структурирование и поддержка того, что я называю креативным классом.

Каким проектом вы больше всего гордитесь?

Из больших проектов мне понравилась поддержка спектакля Льва Додина по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Молодые ребята из труппы месяц провели в Норильске, впитывали среду, пытались выяснить, как жили люди в лагерях. И потом родился очень сильный по эмоциональному настрою спектакль.

А из мелких проектов?

Поддержка байкеров в Норильске. Что интересно — это движение возглавляет местный батюшка.

Любопытно, сколько длится байкерский сезон за полярным кругом?

Месяца три, наверное. Но важно то, что это субкультурная креативная среда, составная часть коллективной идентичности Норильска.

А как же ваша глобальная программа преобразования Норильска: дорогой город для много зарабатывающих людей, переселение пенсионеров…

Это большая программа, она выходит за рамки деятельности фонда.

Но фонд теперь меньше будет работать в Норильске?

Нет, будем работать больше.

Означает ли это, что вы не собираетесь выходить из числа акционеров «Норильского никеля»?

Это вопрос, не имеющий отношения к благотворительности.

Хорошо. Тогда что вообще вам дает благотворительность?

Это довольно просто: есть обычная человеческая потребность творить добро, как бы избито это ни звучало. А для меня это еще и дополнительное удовольствие. Поймите, я это интервью даю без большой охоты. Хвалиться или рекламировать себя в части благотворительности некорректно, если не сказать некультурно.

Но вы и о бизнесе тоже не очень любите говорить…

Напомню, что слово «бизнес» в переводе с английского — это «дело». С «ток-шоу» бизнес плохо сочетается.

Бизнесмены на Западе, Билл Гейтс тот же, готовы жертвовать на благотворительность существенную часть своего состояния. А вы?

Главное, не сколько, а как — большими деньгами можно нанести большой вред.

И все-таки, о каких расходах идет речь?

Цифры есть в текущей отчетности фонда, можете зайти на наш сайт и прочесть. Но помимо утвержденной благотворительной программы я иногда поддерживаю масштабные, социально значимые спецпроекты — те же «Борис Годунов» и «Жизнь и судьба» или оркестр Михаила Плетнева. И я рассчитываю расширять «общефедеральную» сферу деятельности фонда. Хотелось бы надеяться, что и законодательство в области благотворительности будет совершенствоваться — государство, конечно, правильно обеспокоено тем, что под видом благотворительности могут отмываться капиталы, процесс регулирования в этой сфере очень тонкий. Правда, стоит отметить, что в значительной мере законодательство уже меняется к лучшему.

А в оперу вы часто ходите?

Давайте мы этот вопрос по-другому поставим: как строятся отношения человека, поддерживающего культуру, и самой культуры. Моя позиция такая: самое важное — остаться профессионалом в той области, в которой ты себя считаешь профессионалом (в моем случае в бизнесе), и не навредить той области, которая тебе нравится. Большие деньги, попавшие в культуру, если они приложены некомпетентно и с плохим вкусом, как я говорил, могут принести больше вреда, чем пользы. Поэтому не надо смешивать два вида деятельности: я утверждаю стратегию, а конкретные проекты фонда — это дело попечительского и экспертного советов. Они сами предлагают проекты, сами реализуют. Я не хочу навязывать свои вкусы и пристрастия высокому искусству.

В интервью The Sunday Times вы сказали, что два раза в месяц танцуете на дискотеке. Как это сочетается с поддержкой высокой культуры?

Я не понимаю, в чем противоречие? Мне кажется, это чисто российская проблема: у нас духовность не распространяется на культуру повседневности. А потом мы постоянно удивляемся, почему у нас грязные туалеты и улицы.

Ваш образ, если не брать созданный вами успешный бизнес, как мне кажется, связан с прожиганием жизни. Знаменитый куршевельский скандал его только подкрепил.

Образ — в чьем восприятии? У обывателей? В культурной среде? У бизнеса? Мне все равно, что думают по моему поводу посредственности. Я не считаю аморальным отмечать праздник в веселой шумной компании. Вы сами как Новый год проводите? Один под елкой сидите?

Вы говорили в интервью «Комсомольской правде», что «российские люди после многих лет унижений и трагедий заслужили право на красивую и веселую жизнь». Вы действительно считаете, что в этом и состоит смысл жизни?

А вы предлагаете снова жертвовать собой, своими детьми ради каких-то идеологических фантазий? Смысл жизни заключается в том, чтобы человек мог иметь нормальный достаток, быть успешным, реализовать свои амбиции в любимом деле, чтобы у него была дружная семья, здоровые, образованные дети, разве нет? Я, честно говоря, не очень хочу, чтобы повторилась история, когда толпа людей, возбужденная лживыми лозунгами, разрушала цивилизацию; наш народ за эти социальные эксперименты уже сполна заплатил. Что мне нравится в западном социуме — это защита личности, когда отдельный человек превыше всего. Поэтому государство должно в первую очередь обеспечить нормальное, в бытовом понимании, счастье.

Но вы согласитесь с тем, что нынешнее потребительское счастье чрезмерно? По сравнению с теми же европейцами.

Многие люди у нас терпели такие лишения, что было бы странно, если, заработав какие-то деньги, они не стали бы тратить их на себя и на семью. Растет бизнес-класс, и это хорошо. Я, как бизнесмен, плохо реагирую на лозунги, я стараюсь отталкиваться от грешной земли: вот когда у нас будет средний класс процентов восемьдесят, люди будут жить хорошо, стабильно, тогда и менталитет сильно поменяется. Это не беда, а вина нашей страны, что еще очень много людей живут очень бедно.