Что кроется за фасадом одного из самых красивых домов Москвы?
В последнее время мы что-то напозволяли себе излишеств. Особенно в архитектуре. Особенно в московской. Как будто бы не было Никиты Хрущева, который разогнал Академию архитектуры и посшибал с домов всякие колонны и портики. Его постановление «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», между прочим, еще никто не отменял.
Но теперь девелоперы решили, что квартиру в доме без колонн конкретный потребитель не купит. Он много перестрадал, боролся, воевал с конкурентами, с налоговой, был дважды ранен — и теперь имеет право жить как барин. А барин жил с колоннами. С колоннами как-то спокойнее, увереннее, что ли, есть на что опереться, на традиции.
Так что в результате в Москве было спешно построено множество жилых домов «с традициями». Традиции выбирались разные — сталинская высотка, русская усадьба, барочный Рим. Я не говорю о панельных, монолитных и кирпичных уродах, надевших на себя шпили готического собора или башни средневекового замка и взявших какое-нибудь красивое название вроде «Эльсинора» — как будто бы не было в том Эльсиноре (то есть как раз в другом) некрасивой разборки на ножах с летальным исходом. Не будем придираться, пусть Дания — тюрьма, но кого у нас в России напугаешь тюрьмой. Речь о действительно красивых домах.
Архитектор Михаил Белов, талантливый, умный, удивительно симпатичный в своих черных круглых очках (на манер скорее Гарольда Ллойда, чем Ле Корбюзье), построил дом в Москве. Тот самый «помпейский дом» в переулках Арбата, чей фасад стал интерпретацией помпейских фресок — то есть той архитектуры с узкими колоннами, которую изображали на своих стенах жители знаменитого итальянского города, приговаривая: «Небось, не последний день живем!» Михаил Белов эту несуществующую архитектуру сделал существующей.
«Помпейский дом» вписался в очень короткий список штучных московских домов, на которые обязательно надо посмотреть — вместе с шедеврами вроде цилиндра Константина Мельникова и курьезами вроде яйца архитектора Ткаченко. Такого эксперимента не постеснялись бы и наши архитекторы-классики. Академики Жолтовский, Буров и Гольц, забыв разногласия, приняли бы Белова в Союз советских архитекторов, дали бы Сталинскую премию первой степени, открыли бы полемику в «Архитектуре СССР», а драматург Софронов потом критиковал бы его в комедии «Миллион за улыбку». Если кто не знает, это такая честь, что никаким притцкеровским лауреатам не снилось.
Но один мой знакомый позвал меня однажды в этот знаменитый дом — показать квартиру, которую он купил. Охранник с пистолетом пропустил нас во двор, и тут я подумал, что на месте архитектора дал бы охраннику пулемет, лишь бы никто никогда не увидел дом со спины. Нет, со спины не было ничего ужасного, но только это был какой-то совсем другой дом с обычным фасадом. Как будто бы Помпею уже завалило пеплом, а на развалинах построили жилищный кооператив.
Потом я поднялся в квартиру — большую, удобную и зверски дорогую. Помпейский декор был виден из окон, но было ли в самой квартире что-нибудь помпейское, эллинистическое, происходила ли здесь, так сказать, какая-нибудь греко-римская борьба с пространством? Ничуть, это было обычное жилое помещение, в котором уже наверчивали по стенам гипсовые плиты, прокладывали шнуры и короба и готовились утыкать потолок галогеновыми лампочками. Кто делает вам такой интерьер? Неужели сам архитектор Белов? Дизайнер Чернов! — был ответ.
Понятно, что на дворовый фасад решили особо не тратиться. Баре, конечно, но все-таки не баре. Да и квартира — дело сугубо хозяйское, квартировладельцу виднее. Как пели The Beatles, «оплатил — обладай». Михаила Белова можно утешить только тем, что он прославился когда-то «бумажным» проектом «дома-экспоната на территории музея ХХ века». Этот дом был одним для жильцов, а совсем другим — для посетителей, причем для посетителей он был гораздо более интересным. Так что я, считайте, посетил помпейский дом-экпонат на территории зоологического музея ХХ века — города Москвы.
Нынешние московские дома с колоннами и портиками напоминают мне историю с французскими телевизионными дикторами 1970-х, которых однажды показали со спины и под столом. Сверху — пиджак и галстук, снизу — шорты и домашние шлепанцы, все равно никто не заметит.
Да, понимаю, те же архитекторы поздней сталинской эпохи, великие мастера исторических стилей, зубры и бизоны классицизма, сломались именно на многоквартирном доме. Одно дело театр с колоннами — всегда выходит достойно. А вот справиться с жилой этажеркой они так и не смогли: как ни навешивали на нее разную красоту, структура квартир все равно лезла наружу, как шорты и шлепанцы. Но они же старались! Их не ограничивали фасадом. Пусть нынешние застройщики не рассказывают, что они дают архитекторам работать в традициях. Традицией не покрывают дом, как глазурью.
В тех домах, которые якобы держат за образец, фасад был принципиально важен. Но не менее важные вещи ждали нас внутри — в лифтовых холлах с гигантскими, вылезающими из земли на манер белых грибов без единой червоточинки, колоннами (как в высотке на площади Восстания). На широких витых лестницах, украшенных сграфитто и фресками (как в доме Жолтовского на Смоленской), причем фрески писали маленькими кисточками ученики главного архитектора. И если бы, например, строителю МГУ Льву Рудневу сказали: ты, дед, давай сделай нам красивый фасад, а внутри мы своих архитекторов позовем, он побил бы заказчика палкой из красного дерева, которую всегда держал под рукой.
Архитектура, конечно, чутко реагирует на общественный климат, и вектор некоторой двуличности здесь выглядит очень современно. Но мне не нравится, когда архитектора превращают в визажиста. Я бы на месте застройщиков все-таки давал архитекторам возможность построить и задний фасад. Неловко оставлять свой задний фасад голым.