Президент холдинга «БЛ групп» о своих мотоциклах.
К ак я вижу, мотоциклов у вас много.
Г.Б.: Ну, несколько. Здесь в гараже стоит Suzuki Bandit и Honda — модель не назову, но это была лучшая модель 2001 года в своем классе для кольцевых гонок, 1300 куб. см — объем двигателя, мощная машина. Остальные попроще. Я начинал когда-то ездить на старой «Яве» 3050. Это была «Ява» моих родителей. Они купили этот мотоцикл на декретные деньги, на декретные от моего рождения. Как я говорил: «На меня купили». И потом, когда я вырос, родители отдали мне этот мотоцикл. Мне 17 лет было.
А родители катались?
Г.Б.: Да, они и меня возили в корзинке грибной. Потом, когда я подрос, они меня сажали между собой. Мне было лет пять, когда отец посадил меня на бензобак и первый раз дал мне порулить. А в 12 лет посадил одного на мотоцикл, отпустил, и я поехал. Я не мог дотянуться до земли, ноги не доставали, и поэтому остановиться не мог. Ездил по поселку, пока отец сообразил, что я не остановлюсь, бегал по поселку искал меня, а я ездил по поселку и искал его. Это был мой первый мотоцикл, он ломался, я его ремонтировал и ездил на нем до самой аварии. Летом 1985 года попал в сильнейшую аварию, врезался в грузовик «Овощи-фрукты» — он внезапно решил развернуться через две сплошные. Как сейчас помню, на улице Карла Маркса. Мне повезло, что у «Явы» здоровенный профиль. Это меня спасло — я не упал под колеса.
Но ездить вы не бросили.
Г.Б.: Нет, я даже попробовал выправить раму. Когда я учился в институте, параллельно работал на трех работах, одна из них — дворник. И у меня в дворницкой стояли огромные тиски и верстак. Я зажал в эти тиски раму, но тиски сломались. Потом, уже после армии я в таксопарке в горячей кузне разогрел раму и на горячую ее вытянул. У меня этот мотоцикл есть до сих пор. На заводе стоит, иногда его выкатываю. Но больше держу как ретропамять.
Считается, что у мотоциклистов самая высокая смертность, выше, чем у испытателей. У меня был школьный друг, у него дядя был директором крематория, и каждый раз, когда мы виделись, он говорил: «Ну что, жив еще, полуфабрикат?»
Но что уж. Я вырос на мотоцикле и без этого адреналина мотоциклетного не очень представляю свою жизнь. Во-вторых, это ощущение свободы полной, когда ветер в лицо, когда скорость бешеная и ты на мотоцикле маневрируешь, особенно когда ты ложишься в поворот так, что цепляешь выхлопной трубой за асфальт. Это особое чувство.
А куда вы ездите? Что это за маршруты?
Г.Б.: На работу иногда. Я ездил в Думу на мотоцикле, когда был там, это быстрее значительно, чем на машине. Когда я был губернатором, ездил на работу в администрацию, заезжал во внутренний двор, ставил там мотоцикл, в кабинете переодевался в костюм. За грибами ездил. Нет, в спортивных заездах я не участвую. Без подготовки на необорудованных трассах сложно. Любая колдобина смертельна. И песочек на дороге смертелен.
А сейчас вы ездили в Крым с «Ночными волками»?
Г.Б.: Да.
Вы дружите?
Г.Б.: Я иногда приезжаю к ним на базу в Мневники, поскольку я с ними дружу с давних пор. Когда-то они делали в Подмосковье под Щелковом в чистом поле слет байкеров. Просто тусовка: палатки, костер. Они сами меня нашли и предложили принять участие в этом слете. Я поехал. Так мы познакомились. Это был, наверное, год 1995-й, 1996-й. Потом они и в Калининграде делали байк-шоу два или три раза, плюс мы с ними делали мотопробеги. Я тогда придумал мотопробег на 9 Мая, на кладбище советских солдат в Польше. За этим кладбищем никто не ухаживал, и настроение у поляков было не очень дружественное ни в отношении этого кладбища, ни в отношении советского периода. Хирург с «волками» приехал в Калининград, а по дороге к ним по пути из Беларуси и из Литвы присоединились немецкие байкеры. В Польше нас встречали польские байкеры, колонна была в несколько километров. В итоге польские власти поставили военный караул, был военный салют, то есть все военные почести оказали погибшим солдатам. Ну и привели все там в порядок. И такие бывают пробеги. Хирург работал фельдшером на скорой помощи. Поэтому Хирург, да, он всегда был патриотичен, это не новое.
А кто познакомил Хирурга с президентом?
Г.Б.: С президентом я ему не помогал знакомиться, это точно. Единственное, чем я ему помогал, так с этой землей в Мневниках. Когда их начали выселять, я убедил Юрия Михайловича Лужкова, тогда мэра Москвы, чтобы их не выселяли и позволили узаконить эту землю. И еще когда им нужно было электричество, чтобы обеспечить себя, я помог им тогда технические условия получить на присоединение.
Я правильно поняла, несмотря на то что вы с ними дружите, в сам клуб не входите?
Г.Б.: Я не вхожу ни в какой клуб. Если вы хотите ездить на мотоцикле, вам необязательно для этого вступать в какой-нибудь клуб. Но люди вступают часто — это ведь клуб по интересам, с осознанием своего братства с такими же, как ты. Там, кстати, есть и девушки-байкерши, и довольно много. У них целое отделение «Волчицы». Серьезно.
Когда вы ушли из власти, многие вас потеряли. И интересуются, чем вы сейчас занимаетесь.
Г.Б.: Я вернулся в свою компанию «Светотехника», которую когда-то создал, до того как ушел в политику. Я, собственно, ее сам и возглавлял. Я не занимаюсь текущими делами оперативного характера, занимаюсь стратегическими вопросами развития своей компании. И, собственно, этим я сейчас и развлекаю себя. Параллельно меня убедили возглавить кафедру в Московском энергетическом институте, кафедру базовую, которую заканчивал мой отец, я заканчивал, моя старшая дочь закончила. И половина ведущих специалистов нашего холдинга закончили эту кафедру. И я ее теперь возглавляю. Еще есть общественная нагрузка — был председателем совета директоров МРСК, потом «Российских сетей». Сейчас председатель общественного совета агентства Росавтодор.
Ваша компания, насколько я понимаю, начиналась как семейная и как научная.
Г.Б.: Научно-производственная. Она и сейчас такая. В холдинг входит кроме заводов — а их в России пять и один в Германии — научно-исследовательский институт им. Вавилова, большое количество строительно-монтажных и эксплуатационных предприятий, проектный институт «Светопроект» и обеспечивающие структуры, такие как, например, «Светотранс» — это предприятия по транспортному обеспечению. Довольно большое предприятие. Только тяжелой техники около 400 единиц. Я сам из этой отрасли, мои родители из этой отрасли, мой дед последние 20 лет проработал в этой отрасли. Поэтому компанию я создавал по специальности, по профилю. Она была задумана как компания замкнутого цикла, где все делается внутри.
А вы жалеете, что больше не работаете во власти, или, наоборот, испытываете облегчение?
Г.Б.: Когда я был губернатором, у нас были дни Калининградской области в Вильнюсе. И в центральном концертном зале был заключительный концерт. Выступал ансамбль «Бархатный сезон», и, поскольку я с ними давно дружу и периодически бывает, что мы с ними где-то поем, они решили такой выдать экспромтик и вызвать меня на сцену. Я что-то спел с ними, и мне предложили, чтобы я еще спел. Я беру гитару у солистки и собираюсь начать песню, как кто-то на галерке выкрикнул: «И это губернатор?» Я ответил первое, что пришло мне в голову: «Губернатор я временно и случайно, а это состояние души». И вообще чем дольше ты отстоишь от власти, тем меньше аргументов ты находишь в нее вернуться.
На финише вашего губернаторства в Калининграде была мощная протестная акция, одна из самых массовых перед Болотной.
Г.Б.: Мы с этим митингом и его организаторами нашли общий язык и все очень быстро успокоили. В основном это были вопросы местного муниципального уровня, у них выросли коммунальные тарифы.
Там была и политическая история про повышение транспортного налога, спущенное вам из центра. То есть Москва его ввела, а потом сама же подала назад.
Г.Б.: Центр его не просто ввел, а обязал все регионы поднять его. И объявил, что тот, кто не поднимет, на дополнительный трансферт может не рассчитывать, несколько регионов попались на эту удочку, в том числе и мы.
А как вы отреагировали, когда митинги начались в Москве в 2011-м?
Г.Б.: Я туда не ходил. Есть вещи, которые, на мой взгляд, недопустимы. Но, собственно говоря, нет ничего плохого в митинге или демонстрации, это форма протеста. Если мы говорим о гражданском обществе, то мы должны это принимать как совершенно нормальное явление. Даже если люди выражают протесты не по адресу, неправы, не с теми лозунгами вышли, надо терпеть. Ты пришел во власть и не имеешь права возмущаться, ты имеешь право только понять причину и ее устранить. Конечно, если это приводит к массовым беспорядкам, к нарушению прав других граждан, если это провоцирует в том числе нанесение физических увечий людям, то тогда, конечно, ты как власть обязан применить эту власть для защиты интересов других. Но только в этих случаях. А если это нормально, цивилизованно — терпи.
Калининград всегда считал себя европейским городом. Как сейчас чувствуют себя калининградцы в новой антиевропейской риторике.
Г.Б.: Это не наша государственная линия, это антироссийская государственная линия началась в этих государствах. И мы оказались вытолкнуты из этого пространства, нам деваться теперь некуда. История с Крымом, в общем, была следствием истории на Майдане. А история на Майдане была следствием активной работы западных спецслужб, там произошел неконституционный государственный переворот. Как еще иначе можно его квалифицировать? Именно так. Более того, все соглашения были подписаны, тем же Януковичем были достигнуты договоренности с оппозицией. Но все эти соглашения были выброшены, была просто развязана провокация натуральная.
Ваша позиция понятна, а как со стилистикой?
Г.Б.: Мне не нравится происходящее сейчас. И я не думаю, что есть люди, которым это нравится. Разве только что оголтелой военщине, которая на этом зарабатывает. Им это нравится, им это выгодно, потому что понятно, что за этим следует виток гонки вооружений. Соответственно, это большие государственные расходы на оборонные заказы и на финансирование армии, строительство полигонов и прочего. А любой нормальный человек, который живет гражданской жизнью, больше всего на свете хочет, чтобы был мир, стабильность, будущее. Хотя я опять же, как реалист и как много повидавший в политике, знаю, что санкции вводятся непросто, но отменяются гораздо труднее, чем вводятся. Есть такая поговорка старинная, что «В банду войти стоит рубль, а выйти из нее — сто рублей». Кстати, с властью тоже так.
То есть вам выход обошелся дешевле?
Г.Б.: Мне пребывание во власти дорого обходилось, а когда я из власти ушел, я должен сказать, что ушел красиво, чисто и, более того, в меня не летели вслед какие-то там проклятия, и никаких скелетов в шкафах не осталось.
А после отставки вам делали предложения остаться во власти?
Г.Б.: Серьезных предложений не было. Единственное что, Борис Вячеславович Грызлов, он тогда был председателем Государственной думы, задал вопрос, готов ли я пойти в Совет Федерации. Он сказал, что он этот вопрос проговорил с Дмитрием Анатольевичем Медведевым, который был на тот момент президентом. Я сказал, что в Совет Федерации я не готов идти, поскольку в парламентскую работу не хочу возвращаться. Со мной еще встретился Сурков Владислав Юрьевич, спросил, что я могу делать. Я сказал: «Ты же знаешь хорошо, что я многостаночник. Могу заниматься и тем, и этим, вопросами как в правительстве, так и в администрации. Поэтому если будет что-то серьезное и во мне будет необходимость…»
Зовите.
Г.Б.: Да, нет вопросов. Меня вызывал Владимир Владимирович, задал вопрос, что мне предложили. Я ему сказал, что был разговор с Борисом Вячеславовичем и был такой разговор с Владиславом Юрьевичем. Он меня спросил: «А ты сам?» Я сказал, что я бы вообще хотел отдохнуть, потому как, начиная с институтских времен, я все время работал как загнанный и никогда не жил для себя. И хотелось бы немножечко пожить для себя, у меня мечта пойти в кругосветное плавание. И хотелось бы мечту осуществить. Он сказал: «Хорошо, ладно, отдохни пока, дальше видно будет». Пока отдыхаю.
Сходили в кругосветное плавание?
Г.Б.: Нет, но поплавал много.
Владимир Якунин ушел из РЖД и станет сенатором от Калининградской области. Что вы об этом думаете?
Г.Б.: Я немножко удивлен, честно говоря, потому что Владимир Иванович — человек деятельный, активный, а в Совете Федерации нет такой оперативной работы, которая есть на его сегодняшней работе.
Вы как-то общаетесь с Лужковым?
Г.Б.: Да. Постоянно.
А его калининградская активность каким-то образом связана с вашими отношениями?
Г.Б.: Виктор Батурин, который долгое время был гендиректором «Интеко», — бонапартист, а в Калининграде много мест, связанных с Наполеоном. Когда Виктор Батурин руководил «Интеко», он начал в Калининграде покупать земли, имея в виду, что он восстановит наполеоновские места — домики, где Наполеон ночевал. Он и ко мне всегда приезжал с проектами по возрождению Фридланда, старинного замка, Прейсиш-Эйлау. После развода по бизнес-направлению Лена Батурина калининградское хозяйство оставила за собой, хотя оно было убыточным и каждый день тянуло из них деньги. Сделала она это, думаю, из-за нашей дружбы с Юрием Михайловичем. И уже когда Юрий Михайлович ушел с поста мэра, он занялся этим хозяйством, и сейчас оно по крайней мере безубыточно, поскольку он развивает этот бизнес.
А вы вообще сохранили отношения с бывшими коллегами?
Г.Б.: Сохранил.
То есть держите руку на пульсе?
Г.Б.: Точно так же, как и обыватели, по телевизору смотрю новости. А что? Сейчас интернет, спутниковое телевидение дают достаточно возможностей. А потом, поскольку я в политике прожил достаточно большую жизнь, все-таки 15 лет — это срок, соответственно, я в 1995-м пришел и в 2010-м ушел. Поэтому я знаю, как зайки прыгают, понимаю, что стоит за кадром.