«Хатха-йога. Седуксен.
В мире писем нет совсем.
Только «Гете-Эккерман»
и «Астафьев-Эйдельман».
Андрей Вознесенский, 1987
Эпистолярный жанр в России переживает второе рождение. Только отгремели скандалы вокруг воспоминаний о «письме 50-ти» 2005 года выпуска против Михаила Ходорковского, как появилось жидковатое, но более густонаселенное «письмо 55-ти» в защиту российской судебной системы, то есть опять-таки против Ходорковского. Теперь вот «письмо 45-ти», адресованное Amnesty International с предложением признать Ходорковского и Лебедева узниками совести.
Письма, призывающие милость к падшим, и послания городу и миру, добивающие падших, — старинная советская традиция, отработанная десятилетиями. Кстати, привычка ставить под погромными письмами подписи людей, на самом деле не желающих их подписывать, тоже имеет давнюю историю. Как правило, это оправдывается заботой об отказывающемся подписать. «Когда кончится это толстовское юродство?!» — орал на Бориса Пастернака секретарь Союза писателей Владимир Ставский, когда великий поэт примчался к нему, возмущенный использованием его фамилии под письмом, одобряющим расстрел видных военачальников. «Товарищ, это вам не контрамарки в театр подписывать!» — такова была мотивировка Бориса Леонидовича, когда к нему пришел гонец с этим самым письмом.
Сейчас времена более вегетарианские с точки зрения применения высшей меры, поэтому гадкие письма подписываются мастерами культуры и бескультурья с легкостью необычайной. Другое дело, что подлость подписывающих тем более вызывающая, поскольку им вообще ничто не грозит от властей. Можно было понять и даже оправдать, например, письмо профессуры во главе с деканом филфака МГУ, где работал Андрей Синявский, с пылким и многословным одобрением обвинительного приговора Синявскому и Даниэлю — видных литературоведов выперли бы с факультета с волчьим билетом, если бы они не поставили подписи под филологически беспомощным текстом. Но теперь-то что? С работы попрут? Так ведь можно найти другую. Личные обязательства есть? Но их можно нарушить — зачем же поганить свое доброе имя.
Правда, иной раз речь идет о личных политических взглядах. Таким в советской истории было, например, написанное в августе 1969-го «письмо одиннадцати» — писателей-«патриотов», группировавшихся вокруг софроновского «Огонька» против «Нового мира» Твардовского. Здесь речь шла об открытой политической и эстетической борьбе. Но сохранились ли в нашу эпоху люди с такой убежденностью в своих политических взглядах, что этого достаточно для требований линчевать Ходорковского?
Власть вместе с мастерами культуры и прочими общественными деятелями за советское и постсоветское время понаписала столько писем, что их физический объем, наверное, сравнялся с собранием сочинений товарища Сталина. Но это одна эпистолярная линия. Другая линия — письма интеллигентов в защиту тех самых «падших», с реальной опасностью для жизни, здоровья и свободы. К чести советского и российского народов, спасенной этими людьми, таких писем было множество. И коллективных, и, что показательно, индивидуальных, авторы которых решались на этот поступок, не ставя под удар других. Бывала и переписка иного рода — она становилась фактом общественной дискуссии, причем в среде, казавшейся непроницаемой. К такого рода эпистолярным баталиям относится, например, знаменитая переписка Натана Эйдельмана и Виктора Астафьева по поводу ксенофобских мотивов в творчестве сибирского писателя (см. эпиграф к колонке).
Так вот, «письмо 45-ти» всего лишь продолжает эту интеллигентскую традицию. Не более, но и не менее. Оно защищает униженного и оскорбленного, а не добивает его. Оно честно признает общеизвестное, но многими вслух непроговариваемое: в деле Ходорковского — Лебедева есть очевидный политический мотив, а сами осужденные — люди с определенными политическими взглядами, именно это дает формальные основания для причисления их к категории «узников совести». Оно подписано не второсортными общественниками, жмущимся к власти, как к солдат к кухне, а людьми значимыми, талантливыми, с именами.
Вот в этом и отличие одних писем от других. Если угодно, стилистическое отличие. Как стилистическими были разногласия Андрея Синявского-Терца с Советской властью, про которого коллеги-филологи написали: «Терц клевещет не только на советского человека — он клевещет на человеческую природу, на все человечество».
Автор — обозреватель «Новой газеты»