Что общего между газпромовской башней в Питере и 31-й статьей Конституции? Лишив народ такого инструмента влияния на события, как выборы, начальники сами спровоцировали рост «неуставной» гражданской активности, которая не укладывается в логику деятельности прикремлевских НПО.
Изменения в уголовном законодательстве, касающиеся арестов предпринимателей, и рекомендации президента по газпромовскому небоскребу в Санкт-Петербурге — два важных примера обратной связи, которую дал глава государства тем, кто посылал сигналы с помощью неформальных каналов, через голову партии власти и государственной бюрократии. Еще два перезревших сюжета, по которым пока обратная связь если и есть, то прямо противоположная ожидаемой, — мигалки и свобода собраний и митингов.
В обоих случаях гражданская активность квалифицируется верхами в лучшем случае как хулиганство. Правда, имитируются даже элементы общественной дискуссии, где в ход идут такие орудия кремлевских пролетариев умственного труда, как режиссер Федор Бондарчук, который публично оценивает реализацию конституционного права граждан на митинги и собрания как противозаконные. Что несколько нелогично, потому что статьи Конституции, включая ту самую 31-ю, — это нормы прямого действия, а все остальные нормативные акты не должны им противоречить.
Ровно этот момент, кстати говоря, ушел из исторической дискуссии «Юры» Шевчука и Владимира Путина. То есть обсуждались процессуальные — разгонять/не разгонять, — а не содержательные вопросы — Конституцией запрещено запрещать: «Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Строго говоря, действия местных властей и ОМОНа, основанные на актах локального значения и ведомственных инструкциях, антиконституционны, противозаконны. И то, что обсуждали Шевчук и Путин, к содержательной стороне дела отношения не имеет.
Единственный человек, который говорил о проблеме в адекватном ключе, — это омбудсмен Владимир Лукин, заявивший, что руководство МВД должно извиниться за разгон митингов 31 мая и за задержания, произведенные «не по закону». Вот именно что не по закону — не по Конституции.
Едва ли выступление государственного правозащитника — это элемент обратной связи со стороны президента. Лукин вполне мог не согласовывать свои слова с высшими инстанциями. Но жесткость и быстрота его реакции все равно симптоматичны. Что-то меняется в атмосфере, политический сейсмограф регистрирует неощутимые органами чувств и прочими компетентными органами колебания воздуха. Проблему начали обсуждать, а значит, она уже попала в «гражданский оборот», ее невозможно игнорировать. Тем более что формат «Стратегии-31» постоянно действующий. И рано или поздно властям придется что-то делать с этим проявлением гражданской активности.
На самом деле в стране рождается гражданское общество — не больше и не меньше. Это происходит тогда, когда хотя бы у части граждан появляется общее дело, в классическом смысле слова — res publica. И тогда, когда процесс борьбы за общее дело и общие ценности политизируется. Это не обычный протест, а конкретные, четко сформулированные требования, становящиеся разделяемыми ценностями. Акции в логике res publica невозможно погасить с помощью имитации гражданской деятельности, изготовленной по бесхитростным и однообразным рецептам на кухне управления внутренней политики администрации президента. И немыслимо «канализировать» в квазигражданскую активность движений типа «Наших» и «Молодой гвардии». Потому что гражданская активность — это конкретный интерес, конкретное дело, конкретные разделяемые ценности.
В обществе с работающими институтами демократии такого рода протест чаще всего не политизируется. У нас он, даже начавшись как неполитический, «шкурный», бытовой, неизбежным образом политизируется: нет иных инструментов, каналов, институтов для реализации заявленного гражданскими движениями интереса. Апелляция идет сразу к региональному руководителю, чаще – к президенту и премьеру. Обратная связь и решения в обществе с внеинституциональным ручным управлением ожидаются от них же.
У власти есть три выхода: реагировать на активность граждан, становясь арбитром в каждой из множащихся историй; отстроить институты, которые исключат необходимость в ручном управлении изменениями; закрутить гайки, минимизировав возможности отправления сигналов из глубин гражданского общества.
Но резьба срывается. Закручивание гаек неэффективно: в информационном обществе негативные последствия репрессивных действий немедленно предаются гласности. Значит, остаются первые два способа урегулирования ситуации.