В понедельник с утра я собирался ехать на деловую встречу в районе Рождественки. Припарковаться там весьма затруднительно, поэтому мне предстояла поездка на метро от «Университета» до «Лубянки». Перед выходом из дома я залез в Интернет и понял, что сегодня никуда ехать уже не нужно…
В науке об исследовании операций (Operational Research) есть понятие ошибок первого и второго рода. Ошибка первого рода — это игнорирование истинной угрозы (например, пропуск вражеского бомбардировщика или террориста с бомбой), ошибка второго рода — реакция на ложную угрозу (например, атака по воробьиной стае или соответственно по мирному обывателю). В этой строгой науке нет места мечтам советских экономистов о достижении максимального эффекта с минимальными затратами. Задача формулируется здесь крайне аккуратно: минимизировать вероятность ошибки первого рода при некоторых конкретных (более или менее жестких) ограничениях на вероятность ошибок второго рода.
Отечественная практика борьбы с террором на первый взгляд мало соответствует канонам упомянутой классической науки: при полном игнорировании цены ошибок второго рода мы раз за разом пропускаем истинные угрозы со всеми их ужасающими последствиями.
На этом можно было бы завершить наш анализ: мол, наши спецслужбы наукам не обучены и мышей не ловят.
Дело, однако, в том, что в Operational Research есть непреложное правило: исследователь операций обязан предполагать, что его представления о существе задачи и критериях успешности ее решения не обязательно совпадают с представлениями лиц, принимающих решения (ЛПР). Другими словами, учитывать разницу между номинальными (заявленными в PR-пространстве) и реальными (для внутреннего пользования) критериями успешности этих самых лиц.
Если предположить, что реальные критерии наших ЛПР связаны исключительно с обеспечением собственной безопасности, а также с «недопущением дестабилизации в стране и обществе», то действия отечественных силовых структур следует считать максимально эффективными. В рамках этого реального критерия не было допущено ни одной ошибки первого рода! Ни одна истинно опасная по этим критериям угроза никогда не была упущена: ЛПР, как и все прочие «звезды», не ездят в метро.
Что касается цены ошибок первого рода, то она сводится к выплате компенсаций семьям жертв теракта и несопоставимо мала в сравнении с расходами на личную безопасность серьезной публики: бронированный Mercedes-Benz S-класса обходится примерно в те же деньги, что и государственная компенсация за десятерых погибших.
Политическая цена такой ошибки и вовсе равна нулю — взрывы в московском метро не нанесли ни малейшего ущерба «стабильности положения в стране и обществе». Некоторая часть этого общества (похожая на массовку из сериала «Школа») с ликующим энтузиазмом и молодым задором демонстрировала на Триумфальной площади полную поддержку политики партии и правительства уже через двое суток после трагедии.
С ошибками второго рода и вовсе неясно: кто его знает, может быть, с точки зрения ЛПР это вовсе и не ошибки, здесь даже компенсацию платить не надо…
С точки зрения науки об организации и безопасности дорожного движения (Traffic Engineering & Safety), условия движения и уровень транспортных рисков в той или иной стране зависит от качества сформированных в ней общегражданских и предметноориентированных институций. Смею предположить, что этот вывод, скорее всего, верен и для более общих аспектов безопасного существования граждан.
Самая наглядная из всех этих институций — это, в разумных пределах, полная эгалитарность системы национальной безопасности: как риски террористической угрозы, так и защищенность от них одинаковы для всех граждан, более-менее независимо от их должностного и имущественного статуса. К примеру, автомобиль директора ЦРУ едет в общем потоке транспортных средств, канцлер ФРГ может запросто объехать пробку по местным проездам, скандинавские министры и вовсе ездят в метро или на велосипедах.
Наличие такой институции напрочь исключает отмеченный выше разрыв между номинальным и реальным критерием успешности борьбы с террором и, соответственно, между номинальными и реальными задачами, стоящими перед правоохранительной системой.
Я неоднократно писал о том, что родная ГИБДД представляет собой сегодня диковинную смесь из осколков НКВД СССР образца 1930-х годов и частного охранного агентства, заключившего бессрочную бартерную сделку с госзаказчиком: вы нам — охрану и приоритетный проезд, мы вам — право сбора денег с прочего населения, выезжающего на дорогу. Похоже, этот же принцип работает не только для ГИБДД, но для всей правоохранительной системы, которая, увы, не является обывателю ни союзником, ни защитником.
В этой связи следует упомянуть о самой главной из всех предметно-ориентированных институций — устройству взаимоотношений между правоохранителями и обывателями.
Первейший признак качества этого устройства прослеживается в ответе на вопрос: кого обыватель боится больше — персонажа, который чем-то выделяется из толпы (он может быть не только шахидом, но и деревенским жителем, растерявшимся в городе, любителем «приколов», просто неадекватным малым), либо самого правоохранителя.
Я часто выхожу из метро к Триумфальной площади. Здесь теперь постоянно дежурят крепкие парни из ОМОНа, которых лучше всего обходить стороной. К ним бессмысленно обращаться по любому поводу: тот русский язык, на котором вы говорите, им непонятен и воспринимается как признак принадлежности к априори враждебному для них миру. Эта враждебность кратно возрастает, если вы прилично одеты или тем более ездите на дорогом автомобиле.
Размышляя над всеми этими вопросами, я прихожу к печальному выводу: у нас столько же шансов сделать жизнь в городе безопасной, сколько обеспечить приличные условия движения по дорогам и улицам. И то и другое может функционировать только в качестве общего блага, неделимого по должностным и имущественным признакам.
Автор — научный руководитель НИИ транспорта и дорожного хозяйства