На прошлой неделе Госдума приняла во втором чтении проект закона «Об обращении лекарственных средств». В соответствии с новой версией законопроекта государство может одобрить продажу препарата на основе клинических испытаний, которые проведены не только в России, но и за рубежом. Для потребителей эта поправка существенна. Без нее новые иностранные лекарства появлялись бы на российском рынке с запозданием, из-за того что нужно время для проведения клинических испытаний в России. Некоторые безопасные и эффективные лекарства и вовсе бы не смогли появиться — если размер рынка не позволяет окупить дополнительные вложения в исследования.
И все же возможность своевременно получать то, что доступно для потребителей в других странах, скорее можно назвать нормой, чем привилегией. В идеале хотелось бы получать больше и раньше, чем за рубежом. Этот идеал достижим, если пересмотреть понимание рисков, которые связаны с оборотом лекарств.
Существующее в России и многих других странах мира регулирование оборота лекарств преследует хорошую цель — оградить потребителя от риска покупки препарата, который окажется опасным для здоровья либо в силу непосредственной вредности препарата, либо в силу его бесполезности. Чтобы получить право продавать лекарство, производитель должен предоставить государству убедительные свидетельства того, что оно безопасно и эффективно, а для этого он должен сначала провести относительно длительные и дорогостоящие клинические испытания.
Проблема в том, что здоровье людей может пострадать не только от наличия препарата, но и от его отсутствия. Длительность процедур одобрения препаратов в любом случае замедляет внедрение новых способов терапии. Наряду с этим государство может ошибочно запретить препарат, который мог бы исцелять болезни или даже спасать жизни. Получается, государство снижает один из видов риска для жизни и здоровья, но делает это за счет повышения другого. Теоретически, оно может делать это так, чтобы общая сумма рисков была минимальной, однако в реальности это маловероятно.
Представим положение государственного эксперта, который рекомендует запрет или разрешение препарата. Что бы он ни решил, это будет нести риск для больных, однако существенный риск для него самого несет только решение одобрить препарат. Если у разрешенного препарата окажутся опасные побочные последствия, эксперт окажется в центре скандала, где на кон будут поставлены его честность и профессионализм. Рядом с его именем газеты напечатают число жертв его ошибки. Между тем, запрещать препараты намного менее опасно. Если запрет ошибочен, об ошибке все равно мало кто узнает, и в любом случае газетный репортаж о конкретных умерших от лекарства с именами и фамилиями намного более убедителен, чем гипотетическое рассуждение о том, сколько людей можно было бы спасти, если бы лекарство было разрешено. В этой ситуации эксперт обычно предпочтет ошибочно запретить, чем не ошибочно разрешить. Для пациентов эта склонность государства к запретам тем хуже, что от ошибочного запрета они страдают больше, чем от ошибочного разрешения. Если лекарство окажется вредным, пациенты быстро перестанут его покупать, и тем самым исправят сделанную ошибку. Напротив, ошибочный запрет потребители исправить не смогут.
Таким образом, у чиновников есть причины принимать не те решения, которые лучше всего соответствуют интересам пациентов. Исправить положение можно, если доверить принятие решений самим пациентам, разрешив им покупать лекарства, которые не получили одобрения государства. Число доступных лекарств тогда увеличится, и появляться они станут быстрее. Но не возрастут ли тогда риски? Представляется, что нет. У человека намного больше возможностей повлиять на результаты своего лечения, чем на выбор правительства, и обычно больше интереса к этому. В силу этого у человека больше возможностей разобраться в том, какие таблетки ему пить, чем найти и избрать президента, который успешно сделает это за него.
Автор — старший научный сотрудник Академии народного хозяйства